Неточные совпадения
— Взбалмошна, мой друг, а
не вспыльчива. Вспыльчивость в
доброй, мягкой женщине еще небольшое зло, а в ней блажь какая-то сидит.
— Как вам сказать? — отвечала Феоктиста с самым простодушным выражением на своем
добром, хорошеньком личике. — Бывает, враг смущает человека, все по слабости по нашей. Тут ведь
не то, чтоб как со злости говорится что или делается.
— Что ты вздор-то говоришь, матушка! Алексей мужик
добрый, честный, а ты ему жена, а
не метресса какая-нибудь, что он тебе назло все будет делать.
— Она и старым, друг мой,
не дает спуску: брюзжит немножко, а женщина весьма
добрая, весьма
добрая.
Даже на подпись-то цензурную
не раз глянешь, думаешь: «Господи! уж
не так ли махнули, чего
доброго?» — А вам это все ничего, даже мало кажется.
— А теперь вон еще новая школа заходит, и, попомните мое слово, что скоро она скажет и вам, Алексей Павлович, и вам, Николай Степанович, да даже, чего
доброго, и доктору, что все вы люди отсталые, для дела
не годитесь.
— Уж и по обыкновению! Эх, Петр Лукич! Уж вот на кого Бог-то, на того и
добрые люди. Я, Евгения Петровна, позвольте, уж буду искать сегодня исключительно вашего внимания, уповая, что свойственная человечеству злоба еще
не успела достичь вашего сердца и вы, конечно,
не найдете самоуслаждения допиливать меня, чем занимается весь этот прекрасный город с своим уездом и даже с своим уездным смотрителем, сосредоточивающим в своем лице половину всех
добрых свойств, отпущенных нам на всю нашу местность.
Не сидите с моим другом, Зарницыным, он затмит ваш девственный ум своей туманной экономией счастья;
не слушайте моего друга Вязмитинова, который погубит ваше светлое мышление гегелианскою ересью;
не слушайте меня, преподлейшего в сношениях с зверями, которые станут называть себя перед вами разными кличками греко-российского календаря; даже отца вашего, которому отпущена половина всех
добрых качеств нашей проклятой Гоморры, и его
не слушайте.
— Другое дело, если бы оставила ты свое
доброе родным, или
не родным, да людям, которые понимали бы, что ты это делаешь от благородства, и сами бы поучались быть поближе к добру-то и к Богу.
— И должен благодарить, потому что эта идеальность тебя до
добра не доведет. Так вот и просидишь всю жизнь на меревском дворе, мечтая о любви и самоотвержении, которых на твое горе здесь принять-то некому.
Эта эпоха возрождения с людьми,
не получившими в наследие ни одного гроша,
не взявшими в напутствие ни одного
доброго завета, поистине должна считаться одною из великих, поэтических эпох нашей истории. Что влекло этих сепаратистов, как
не чувство
добра и справедливости? Кто вел их? Кто хоть на время подавил в них дух обуявшего нацию себялюбия, двоедушия и продажности?
Когда распочалась эта пора пробуждения, ясное дело, что новые люди этой эпохи во всем рвались к новому режиму, ибо
не видали возможности идти к
добру с лестью, ложью, ленью и всякою мерзостью.
Честная горсть людей,
не приготовленных к честному общественному служению, но полюбивших
добро и возненавидевших ложь и все лживые положения, виновата своею нерешительностью отречься от приставших к ней дурачков; она виновата недостатком самообличения.
В описываемую нами эпоху, когда ни одно из смешных и, конечно, скоропреходящих стремлений людей, лишенных серьезного смысла,
не проявлялось с нынешнею резкостью, когда общество слепо верило Белинскому, даже в том, например, что «самый почтенный мундир есть черный фрак русского литератора»,
добрые люди из деморализованных сынов нашей страны стремились просто к
добру.
Они
не стремились окреститься во имя какой бы то ни было теории, а просто, наивно и честно желали
добра и горели нетерпением всячески ему содействовать.
В своей чересчур скромной обстановке Женни, одна-одинешенька, додумалась до многого. В ней она решила, что ее отец простой, очень честный и очень
добрый человек, но
не герой, точно так же, как
не злодей; что она для него дороже всего на свете и что потому она станет жить только таким образом, чтобы заплатить старику самой теплой любовью за его любовь и осветить его закатывающуюся жизнь. «Все другое на втором плане», — думала Женни.
Уездное общество ей было положительно гадко, и она весьма тщательно старалась избегать всякого с ним сближения, но делала это чрезвычайно осторожно, во-первых, чтобы
не огорчить отца, прожившего в этом обществе свой век, а во-вторых, и потому, что терпимость и мягкость были преобладающими чертами ее
доброго нрава.
Кружок своих близких людей она тоже понимала. Зарницын ей представлялся
добрым, простодушным парнем, с которым можно легко жить в
добрых отношениях, но она его находила немножко фразером, немножко лгуном, немножко человеком смешным и до крайности флюгерным. Он ей ни разу
не приснился ночью, и она никогда
не подумала, какое впечатление он произвел бы на нее, сидя с нею tête-а-tête [Наедине (франц.).] за ее утренним чаем.
«Может ли быть, — думала она, глядя на поле, засеянное чечевицей, — чтобы
добрая, разумная женщина
не сделала его на целый век таким, каким он сидит передо мною?
Не может быть этого. — А пьянство?.. Да другие еще более его пьют… И разве женщина, если захочет,
не заменит собою вина? Хмель — забвение: около женщины еще легче забываться».
— И
не кажи лучше. Сказываю тебе: живу, як горох при дорози: кто йда, то и скубне. Э! Бодай она неладна була, ся жисть проклятая, як о ней думать. От пожалел еще господь, что жену дал
добрую; а то бы просто хоть повеситься.
Доктор
не заметил, как он прошел это расстояние, на котором могла утомиться
добрая почтовая лошадь.
Из посторонних людей
не злоязычили втихомолку только Зарницын с женою. Первому было некогда, да он и
не был злым человеком, а жена его
не имела никаких оснований в чем бы то ни было завидовать Женни и искренно желала ей
добра в ее скромной доле.
Кроме этих лиц, в квартире Райнера жила кухарка Афимья, московская баба, весьма
добрая и безалаберная, но усердная и искренно преданная Райнеру. Афимья, с тех пор как поступила сюда в должность кухарки, еще ни разу
не упражнялась в кулинарном искусстве и пребывала в нескончаемых посылках у приживальщиков.
— То-то и дело, — заметила Ступина. — Если бы вы были
добрее, так и несчастий бы стольких
не было, и мы бы вам верили.
— А вы отшельницей живете, скрываетесь. Мы с Женни сейчас же отыскали друг друга, а вы!.. Целые годы в одном городе, и
не дать о себе ни слуху ни духу. Делают так
добрые люди?
— И что ж такое! И бог с тобою совсем: я и останусь. Авось без куска хлеба
не пропаду. Найдутся
добрые люди, хоть из куска хлеба возьмут еще. На старости лет хоть болонок на двор выпущать гожусь.
Этот Ревякин с некоторого времени стал учащать к Мечниковой и, по-видимому,
не наскучал ей. Красин смотрел на это как на новый, свойственный этой женщине каприз и держался с Ревякиным в
добрых отношениях, благоприятствующих общему их положению в этом доме.
Неточные совпадения
А уж Тряпичкину, точно, если кто попадет на зубок, берегись: отца родного
не пощадит для словца, и деньгу тоже любит. Впрочем, чиновники эти
добрые люди; это с их стороны хорошая черта, что они мне дали взаймы. Пересмотрю нарочно, сколько у меня денег. Это от судьи триста; это от почтмейстера триста, шестьсот, семьсот, восемьсот… Какая замасленная бумажка! Восемьсот, девятьсот… Ого! за тысячу перевалило… Ну-ка, теперь, капитан, ну-ка, попадись-ка ты мне теперь! Посмотрим, кто кого!
Лука Лукич. Что ж мне, право, с ним делать? Я уж несколько раз ему говорил. Вот еще на днях, когда зашел было в класс наш предводитель, он скроил такую рожу, какой я никогда еще
не видывал. Он-то ее сделал от
доброго сердца, а мне выговор: зачем вольнодумные мысли внушаются юношеству.
Артемий Филиппович (в сторону).Эка, черт возьми, уж и в генералы лезет! Чего
доброго, может, и будет генералом. Ведь у него важности, лукавый
не взял бы его, довольно. (Обращаясь к нему.)Тогда, Антон Антонович, и нас
не позабудьте.
Ой! ночка, ночка пьяная! //
Не светлая, а звездная, //
Не жаркая, а с ласковым // Весенним ветерком! // И нашим
добрым молодцам // Ты даром
не прошла! // Сгрустнулось им по женушкам, // Оно и правда: с женушкой // Теперь бы веселей! // Иван кричит: «Я спать хочу», // А Марьюшка: — И я с тобой! — // Иван кричит: «Постель узка», // А Марьюшка: — Уляжемся! — // Иван кричит: «Ой, холодно», // А Марьюшка: — Угреемся! — // Как вспомнили ту песенку, // Без слова — согласилися // Ларец свой попытать.
«Вишь, тоже
добрый! сжалился», — // Заметил Пров, а Влас ему: // —
Не зол… да есть пословица: // Хвали траву в стогу, // А барина — в гробу! // Все лучше, кабы Бог его // Прибрал… Уж нет Агапушки…