Неточные совпадения
Думала в тятенькин домик перейти, что он мне оставил, маменька еще пуще осерчала: «развратничать,
говорит,
захотела, полюбовников на свободе собирать хочется».
— Владыке,
говорит, буду жаловаться.
Хочет в другой монастырь проситься.
— Monsieur Pomada! [Господин Помада! (франц.)] Если вы не имеете никаких определенных планов насчет себя, то не
хотите ли вы пока заняться с Леночкой? Она еще мала, серьезно учить ее рано еще, но вы можете ее так, шутя… ну, понимаете… поучивать, читать ей чистописание… Я, право, дурно
говорю по-русски, но вы меня понимаете?
Народ
говорит, что и у воробья, и у того есть амбиция, а человек, какой бы он ни был, если только мало-мальски самостоятелен, все-таки не
хочет быть поставлен ниже всех.
— То-то хорошо. Скажи на ушко Ольге Сергеевне, — прибавила, смеясь, игуменья, — что если Лизу будут обижать дома, то я ее к себе в монастырь возьму. Не смейся, не смейся, а скажи. Я без шуток
говорю: если увижу, что вы не
хотите дать ей жить сообразно ее натуре, честное слово даю, что к себе увезу.
Я поблагодарила и
говорю, что я в выигрыше, что мне очень везет, что я
хочу испытать мое счастье.
«
Говорят, — думала она, стараясь уснуть, —
говорят, нельзя определить момента, когда и отчего чувство зарождается, — а можно ли определить, когда и отчего оно гаснет? Приходит… уходит. Дружба придет, а потом уйдет. Всякая привязанность также: придет… уйдет… не удержишь. Одна любовь!.. та уж…» — «придет и уйдет», — отвечал утомленный мозг, решая последний вопрос вовсе не так, как его
хотело решить девичье сердце Женни.
— Прости, батюшка, я ведь совсем не тебя
хотела, —
говорила старуха, обнимая и целуя ни в чем не повинного Помаду.
Надежд! надежд! сколько темных и неясных, но благотворных и здоровых надежд слетают к человеку, когда он дышит воздухом голубой, светлой ночи, наступающей после теплого дня в конце марта. «Август теплее марта»,
говорит пословица. Точно, жарки и сладострастны немые ночи августа, но нет у них того таинственного могущества, которым мартовская ночь каждого смертного
хотя на несколько мгновений обращает в кандидата прав Юстина Помаду.
— Я
хочу с вами
поговорить.
— Я
хочу говорить с вами о вас самих, — пояснила Лиза.
— Да нет, напрасно вы об этом
говорите. Я совсем не о том
хотел спросить вас.
«Я убил цезарокого фогта за то, что он
хотел оскорбить мою жену», —
говорит испуганный человек, бледнея и озираясь во все стороны.
Рассуждала она решительно обо всем, о чем вы
хотите, но более всего любила
говорить о том, какое значение могут иметь просвещенное содействие или просвещенная оппозиция просвещенных людей, «стоящих на челе общественной лестницы».
— Да так, у нашего частного майора именинишки были, так там его сынок рассуждал. «Никакой,
говорит, веры не надо. Еще,
говорит, лютареву ересь одну кое время можно попотерпеть, а то,
говорит, не надыть никакой». Так вот ты и
говори: не то что нашу, а и вашу-то, новую, и тое под сокрытие
хотят, — добавил, смеясь, Канунников. — Под лютареву ересь теперича всех произведут.
— Чем? Надоедаете вы мне, право, господа, вашими преследованиями. Я просто, со всею откровенностью
говорю, что я художник и никаких этих ни жирондистов, ни социалистов не знаю и знать не
хочу. Не мое это дело. Вот барышни, — добавил он шутя, — это наше дело.
— Весьма замечательная девушка. Я теперь еще о ней не
хочу говорить. Мне нужно прежде хорошенько поэкзаменовать ее, и если она стоит, то мы должны ею заняться.
— И умно делаете. Затем-то я вас и позвал к себе. Я старый солдат; мне, может быть, извините меня, с революционерами и
говорить бы, пожалуй, не следовало. Но пусть каждый думает, кто как
хочет, а я по-своему всегда думал и буду думать. Молодежь есть наше упование и надежда России. К такому положению нельзя оставаться равнодушным. Их жалко. Я не
говорю об университетских историях. Тут что ж
говорить! Тут
говорить нечего. А есть,
говорят, другие затеи…
Диссертация подвигалась довольно успешно, и Лобачевский был ею очень доволен,
хотя несколько и подтрунивал над Розановым, утверждая, что его диссертация более художественное произведение, чем диссертация. «Она, так сказать, приятная диссертация», —
говорил он, добавляя, что «впрочем, ничего; для медицинского поэта весьма одобрительна».
Дни шли за днями; дом маркизин заметно пустел, феи
хотя продолжали презрительно
говорить об одной партии, но столь же презрительно и даже еще более презрительно отзывались и о другой.
— Вы меня
хотите обидеть, Лизавета Егоровна, или так это
говорите?
— На что тебе было
говорить обо мне! на что мешать мое имя!
хотел сам ссориться, ну и ссорься, а с какой стати мешать меня! Я очень дорожу ее вниманием, что тебе мешать меня! Я ведь не маленький, чтобы за меня заступаться, — частил Помада и с этих пор начал избегать встреч с Розановым.
— А то ты знаешь, как я женился? — продолжал Калистратов, завертывая браслет в кусок «Полицейских ведомостей». — Дяди моей жены ррракальи были,
хотели ее обобрать. Я встал и
говорю: переломаю.
— Впрочем, я с ними уже
говорила, они ничего не понимают и
хотят платы.
Я
хочу говорить не о себе, а о вас и, устранив на время все личные счеты, буду с вами объясняться просто как член известной ассоциации с другим членом той же ассоциации.
Девушке часто хотелось вмешаться в эти разговоры, она чувствовала, что уже много понимает и может вмешаться во многое, а ее считали ребенком, и только один Красин да Белоярцев
говорили с ней
хотя в наставительном тоне, но все-таки как со взрослой женщиной.
— Пьяна? Вы
говорите, что я пьяна? А
хотите, я докажу вам, что я трезвее всех вас?
Хотите? — настойчиво спрашивала Агата и, не ожидая ответа, принесла из своей комнаты английскую книгу, положила ее перед Красиным. — Выбирайте любую страницу, — сказала она самонадеянно, — я обязываюсь, не выходя из своей комнаты, сделать перевод без одной ошибки.
— Знаете что? —
говорил он ей в другой раз, уже нажужжав в уши о ее талантах. — Оденьтесь попроще; возьмите у Марфы ее платье, покройтесь платочком, а я надену мою поддевку и пойдемте смотреть народные сцены. Я уверен, что вы завтра же
захотите писать и напишете отлично.
Белоярцев доходил до самообожания и из-за этого даже часто забывал об обязанностях, лежащих на нем по званию социального реформатора.
Хотя он и
говорил: «отчего же мне не скучно?», но в существе нудился более всех и один раз при общем восклике: «какая скука! какая скука!» не ответил: «отчего же мне не скучно?», а походил и сказал...
В эти же дни Николай Степанович Вязмитинов получил командировку, взял подорожную и собирался через несколько дней уехать месяца на два из Петербурга, и, наконец, в один из этих дней Красин обронил на улице свой бумажник, о котором очень сожалел, но не
хотел объявить ни в газетах, ни в квартале и даже вдруг вовсе перестал
говорить о нем.
— Я вам
говорила, что мне нужны деньги. Просить взаймы я не
хочу ни у кого, да и не даст никто; ведь никому же не известно, что у меня есть состояние.
— Нет, пожалуйста, позволь сегодня. Я
хочу все сегодня кончить, —
говорила она, давая девушке ключи и деньги на расходы.
— Нет, этого, должно, не надеется: денег у меня опять просила. «Ты,
говорит, Лука Никонович, мужикам даешь, а мне дать не
хочешь». — «Мужики,
говорю, ваше превосходительство, деньгу в дело обращают, а вам на что она?» — «Видишь,
говорит, я внучку снаряжаю». — «Ну,
говорю, это, сударыня, кабы за ровню, точно что помочь надо; а такой,
говорю, почтенный жених этакую невесту и без всего должен взять да на ручках носить и пыль обдувать».
Неточные совпадения
— Анна Андреевна именно ожидала хорошей партии для своей дочери, а вот теперь такая судьба: именно так сделалось, как она
хотела», — и так, право, обрадовалась, что не могла
говорить.
Анна Андреевна. Цветное!.. Право,
говоришь — лишь бы только наперекор. Оно тебе будет гораздо лучше, потому что я
хочу надеть палевое; я очень люблю палевое.
Городничий. И не рад, что напоил. Ну что, если хоть одна половина из того, что он
говорил, правда? (Задумывается.)Да как же и не быть правде? Подгулявши, человек все несет наружу: что на сердце, то и на языке. Конечно, прилгнул немного; да ведь не прилгнувши не говорится никакая речь. С министрами играет и во дворец ездит… Так вот, право, чем больше думаешь… черт его знает, не знаешь, что и делается в голове; просто как будто или стоишь на какой-нибудь колокольне, или тебя
хотят повесить.
Хотя и взяточник, но ведет себя очень солидно; довольно сурьёзен; несколько даже резонёр;
говорит ни громко, ни тихо, ни много, ни мало.
Сначала он принял было Антона Антоновича немного сурово, да-с; сердился и
говорил, что и в гостинице все нехорошо, и к нему не поедет, и что он не
хочет сидеть за него в тюрьме; но потом, как узнал невинность Антона Антоновича и как покороче разговорился с ним, тотчас переменил мысли, и, слава богу, все пошло хорошо.