Неточные совпадения
Я ее сейчас из силка вынул, воткнул ее мордою и передними лапами в голенище, в сапог, чтобы она не царапалась, а задние лапки вместе с хвостом забрал в левую руку, в рукавицу, а в правую кнут со стены снял, да и
пошел ее на
своей кровати учить.
— Так чем
своей рукой вешаться,
пойдем, — говорит, — лучше с нами жить, авось иначе повиснешь.
Так мы и разошлись, и я было
пошел к заседателю, чтобы объявиться, что я сбеглый, но только рассказал я эту
свою историю его писарю, а тот мне и говорит...
И точно, я ничего про нее
своему барину не сказал, а наутро взял козу и ребенка и
пошел опять к лиману, а барыня уже ждет. Все в ямочке сидела, а как нас завидела, выскочила, и бегит, и плачет, и смеется, и в обеих ручках дитю игрушечки сует, и даже на козу на нашу колокольчик на красной суконке повесила, а мне трубку, и кисет с табаком, и расческу.
И таким манером
пошли у нас тут над лиманом свидания: барыня все с дитем, а я сплю, а порой она мне начнет рассказывать, что она того… замуж в
своем месте за моего барина насильно была выдана… злою мачехою и того… этого мужа
своего она не того… говорит, никак не могла полюбить.
«Шабаш, — думаю, —
пойду в полицию и объявлюсь, но только, — думаю, — опять теперь то нескладно, что у меня теперь деньги есть, а в полиции их все отберут: дай же хоть что-нибудь из них потрачу, хоть чаю с кренделями в трактире попью в
свое удовольствие».
«Тьфу вы, подлецы!» — думаю я себе и от них отвернулся и говорить не стал, и только порешил себе в
своей голове, что лучше уже умру, а не стану, мол, по вашему совету раскорякою на щиколотках ходить; но потом полежал-полежал, — скука смертная одолела, и стал прионоравливаться и мало-помалу
пошел на щиколотках ковылять. Но только они надо мной через это нимало не смеялись, а еще говорили...
Ему обыкновенно скажут: «Нету, мол, батюшка, у нас газетной бумаги», — он не сердится, а возьмет так просто и не завернувши
своей попадейке передаст, и дальше столь же мирно
пойдет.
— Попугайте, — говорю, — их, отцы-благодетели, нашим батюшкой белым царем: скажите им, что он не велит азиатам
своих подданных насильно в плену держать, или, еще лучше, выкуп за меня им дайте, а я вам служить
пойду. Я, — говорю, — здесь живучи, ихнему татарскому языку отлично научился и могу вам полезным человеком быть.
«Как же, — говорю, — ты смеешь на Николая Чудотворца не надеяться и ему, русскому, всего двугривенный, а
своей мордовской Керемети поганой целого бычка!
Пошел прочь, — говорю, — не хочу я с тобою… я с тобою не поеду, если ты так Николая Чудотворца не уважаешь».
И чуть этот последний товарищ заснул, я поскорее поднялся и
пошел прочь, и пришел в Астрахань, заработал на поденщине рубль и с того часу столь усердно запил, что не помню, как очутился в ином городе, и сижу уже я в остроге, а оттуда меня по пересылке в
свою губернию
послали.
— Взявши я паспорт,
пошел без всякого о себе намерения, и пришел на ярмарку, и вижу, там цыган мужику лошадь меняет и безбожно его обманывает; стал ее силу пробовать, и
своего конишку в просяной воз заложил, а мужикову лошадь в яблочный.
Тут они и пустили про меня дурную
славу, что будто я чародей и не
своею силою в твари толк знаю, но, разумеется, все это было пустяки: к коню я, как вам докладывал, имею дарование и готов бы его всякому, кому угодно, преподать, но только что, главное дело, это никому в пользу не послужит.
«Как, благодаришь! — начнет смехом, а там уже
пойдет сердиться: — Ну, пожалуйста, — говорит, — не забывайся, прекрати надо мною
свою опеку и подай деньги».
Отошел ли он куда впотьмах в эту минуту или так куда провалился, лихо его ведает, но только я остался один и совсем сделался в
своем понятии и думаю: чего же мне его ждать? мне теперь надо домой
идти.
Исправник толстый-претолстый, и две дочери у него были замужем, а и тот с зятьями
своими тут же заодно пыхтит, как сом, и пятками месит, а гусар-ремонтер, ротмистр богатый и собой молодец, плясун залихватский, всех ярче действует: руки в боки, а каблуками навыверт стучит, перед всеми
идет — козырится, взагреб валяет, а с Грушей встренется — головой тряхнет, шапку к ногам ее ронит и кричит: «Наступи, раздави, раскрасавица!» — и она…
Пущу и я
свою душу погулять вволю», — да как вскочу, отпихнул гусара, да и
пошел перед Грушею вприсядку…
И он в комнате лег
свою ночь досыпать, а я на сеновал тоже опять спать
пошел. Опомнился же я в лазарете и слышу, говорят, что у меня белая горячка была и хотел будто бы я вешаться, только меня,
слава богу, в длинную рубашку спеленали. Потом выздоровел я и явился к князю в его деревню, потому что он этим временем в отставку вышел, и говорю...
— О, пусто бы вам совсем было, только что сядешь, в самый аппетит, с человеком поговорить, непременно и тут отрывают и ничего в
свое удовольствие сделать не дадут! — и поскорее меня барыниными юбками, которые на стене висели, закрыла и говорит: — Посиди, — а сама
пошла с девочкой, а я один за шкапами остался и вдруг слышу, князь девочку раз и два поцеловал и потетешкал на коленах и говорит...
А как свадьбы день пришел и всем людям роздали цветные платки и кому какое
идет по его должности новое платье, я ни платка, ни убора не надел, а взял все в конюшне в
своем чуланчике покинул, и ушел с утра в лес, и ходил, сам не знаю чего, до самого вечера; все думал: не попаду ли где на ее тело убитое?
— Он, — говорит, — платьев мне, по
своему вкусу, таких нашил, каких тягостной не требуется: узких да с талиями; я их надену, выстроюсь, а он сердится, говорит: «Скинь; не
идет тебе»; не надену их, в роспашне покажусь, еще того вдвое обидится, говорит; «На кого похожа ты?» Я все поняла, что уже не воротить мне его, что я ему опротивела…
Я так и сделал: три ночи всё на этом инструменте, на коленях, стоял в
своей яме, а духом на небо молился и стал ожидать себе иного в душе совершения. А у нас другой инок Геронтий был, этот был очень начитанный и разные книги и газеты держал, и дал он мне один раз читать житие преподобного Тихона Задонского, и когда, случалось, мимо моей ямы
идет, всегда, бывало, возьмет да мне из-под ряски газету кинет.