Сел на него, на этого людоеда, без рубахи, босой, в однех шароварах да в картузе, а по голому телу имел тесменный поясок от святого
храброго князя Всеволода-Гавриила из Новгорода, которого я за молодечество его сильно уважал и в него верил; а на том пояске его надпись заткана: «Чести моей никогда не отдам».
— Много на небе Аллаха восходящих вечерних звезд, но они не сравнятся с золотым солнцем. Много в Дагестанских аулах чернооких дочерей, но красота их потускнеет при появлении грузинской девушки. Немного лет осталось им красоваться! Она придет и — улыбнется восточное небо. Черные звезды — глаза ее. Пышные розы — ее щечки. Темная ночь — кудри ее. Хвала дочери
храброго князя! Хвала маленькой княжне Нине Джаваха-оглы-Джамата, моей внучке!
Неточные совпадения
Вернувшись к столу, полковой командир опять вышел с бокалом на крыльцо и провозгласил тост: «За здоровье нашего бывшего товарища и
храброго генерала
князя Серпуховского.
Я обыкновенно читал с таким горячим сочувствием, воображение мое так живо воспроизводило лица любимых моих героев: Мстиславского,
князя Курбского и Палецкого, что я как будто видел и знал их давно; я дорисовывал их образы, дополнял их жизнь и с увлечением описывал их наружность; я подробно рассказывал, что они делали перед сражением и после сражения, как советовался с ними царь, как благодарил их за
храбрые подвиги, и прочая и прочая.
Альбом служил как бы дополнением, иллюстрацией к сатирическим рассказам
князя Василия. Со своим непоколебимым спокойствием он показывал, например: «Историю любовных похождений
храброго генерала Аносова в Турции, Болгарии и других странах»; «Приключение петиметра
князя Николя Булат-Тугановского в Монте-Карло» и так далее.
В толпе могучих сыновей, // С друзьями, в гриднице высокой // Владимир-солнце пировал; // Меньшую дочь он выдавал // За
князя храброго Руслана // И мед из тяжкого стакана // За их здоровье выпивал. // Не скоро ели предки наши, // Не скоро двигались кругом // Ковши, серебряные чаши // С кипящим пивом и вином. // Они веселье в сердце лили, // Шипела пена по краям, // Их важно чашники носили // И низко кланялись гостям.
Но между тем какой позор // Являет Киев осажденный? // Там, устремив за нивы взор, // Народ, уныньем пораженный, // Стоит на башнях и стенах // И в страхе ждет небесной казни; // Стенанья робкие в домах, // На стогнах тишина боязни; // Один, близ дочери своей, // Владимир в горестной молитве; // И
храбрый сонм богатырей // С дружиной верною
князей // Готовится к кровавой битве.