Неточные совпадения
Балаган сгорел с народом,
стало быть, во время представления, но, по вине самого импровизатора или благовестников его славы, на сей раз выходило что-то немножко нескладно: дело, будто, происходило ночью.
Англичанин взялся эти бритвы исполнить, да не хорошо по рисунку сделал и опять
стал переделывать. А лысый граф Чернышев, которому неприятно
было, что Берлинский все еще в Петербурге живет, ничего этого в расчет взять не хотел. Он уже несколько раз присылал дежурного офицера узнать, скоро ли он выедет.
Скрываться
было некогда, и Кесарь Степанович
стал ему во фронт как следует.
А когда он
стал очень стар и во всех отношениях так поотстал от современности, что ему нечего
было сочинять о себе, то он перенес задачи своей импровизации на своего племянника (моего школьного товарища) доктора, имя которого
было Николай, но так как он
был очень знаменит, то этого имени ему
было мало, и он назывался «Николавра».
Жила-была, будто, «бибиковская теща», дама «полнищая и преогромная», и приехала она, будто, на лето к себе в деревню, где-то неподалеку от Киева. В Киев ей Бибиков въезжать не позволял «по своему характеру», потому что он «насчет женского сословия заблуждался и с тещею не хотел об этом разговаривать, чтобы она его не
стала стыдить летами, чином и убожеством» (так как у него одна рука
была отнята).
Орехи она разгрызла, но только после этого у нее сейчас же зубы заныли и до того ее доняли, что она
стала кричать: «Лучше убейте меня, потому что это все удвоивается и
стало совсем невозможно вытерпеть». А у нее
был управитель очень лукавый, и он ей говорит: «Чем если убивать — за что отвечать придется, то лучше дозвольте я вам из Киева всепомогающего лекаря привезу: он из известной шияновской родни — и всякую зубную боль в одну минуту унять может».
Неприятно, конечно,
было, но ненадолго — всего на одну секунду, потому что лекарь, как человек одной породы с дядею — такой же, как дядя, ловкий и понятливый, сейчас же «схватил момент» — капнул каплю даме на верхний зуб и сейчас же опять ее перевернул, и она
стала на ногах такая здоровая, что сотерную пробку перекусила и говорит...
Когда дамы узнали об этом исцелении способом «повертона», так начали притворяться, что у них верхний зуб болит, и
стали осаждать доктора, чтобы и над ними
был сделан «повертон».
Была одна
статья, которая, кажется, непременно должна бы бросить тень на независимость и отвагу Кесаря, — это операции, имевшие целию поддержание «шиямовских нужников».
Его насилу привели в себя и ободрили, уверяя, что котлета сжарена из мяса человека зарезавшегося, но от этого с Гиезием чуть не сделался второй обморок, и начались рвоты, так что его насилу привели в порядок и на этот раз уже
стали разуверять, что это
было сказано в шутку и что он
ел мясо говяжье; но никакие слова на него уже не действовали. Он бегом побежал на Печерск к своему старцу и сам просил «сильно его поначалить», как следует от страшного прегрешения.
Это
был настоящий литературный маньяк, которого не могло остановить ничто, он все издавал, пока совсем не на что
стало издавать.
Случилось раз, что в
статье было сказано: «не удивительно, что при таком воспитании вырастают недоблуды».
Оттого зрителям, которые пришли позже, нужно
было переменять множество мест, пока удавалось
стать так, что
была видна «церемония».
Эти два человека оба
были мои знакомые, очень скромные дворяне, но с этого события они вдруг получили всеобщий интерес, так как по городу пролетела весть, что государь их не только тронул рукою, но и что-то, сказал им. Об этом
будет ниже. С того мгновения, как государь отстранил двух оторопевших дворян и
стал лицом к открытой реке, внимание мое уже не разрывалось надвое, а все
было охвачено Пимычем.
Одно спасение, думалось: государь от нас так далеко, что нет возможности увидеть, двумя или тремя перстами он перекрестится, и,
стало быть, дедушку Пимыча можно
будет обмануть, можно
будет пустить ему «ложь во спасение».
Малахии
было видение, мечта, фантазия, назовите как хотите, что государь
станет среди моста «лицом против крещебной струи» и перед всеми людьми перекрестится древлим двуперстием.
Осталось только самое маленькое пятнышко, которое надо
было с усилием не потерять из глаз — до того
стало оно ничтожно.
Я опустил руку в дорожную сумку, где у меня
был маленький бинокль, и только что
стал наводить его на крышу, как кто-то серым рукавом закрыл мне «поле зрения».
Каков Юхвим
был как священник — этого я разбирать не
стану, да и думаю, что это известно одному богу, которому служил он, как мог и как умел. Внешним образом священнодействовать Юхвим
был большой мастер, но «леноват», и потому служил редко — больше содержал у себя для служения каких-то «приблудных батюшек», которые всегда проживали у него же в доме. Отец Юхвим прекрасно читал и иногда, читая великопостные каноны, неудержимо плакал, а потом сам над собою шутил, говоря...
Перехожая пошлина с них у Ивана
была уже взята. Таков
был простодушный, но усердный печальник о семье беспечального отца Евфима в первое время; но потом, когда Евфима перевели на место усопшего брата его Петра в Троицкую церковь, его начали знать более видные люди и
стали доброхотствовать его семье, о которой сам Евфим всегда заботился мало.
Евфиму и на заказ нельзя
было подобрать, но когда в делах их пошел упадок и она
стала прихварывать, ей
стало скучно, что мужа никогда почти не
было дома.
По словам о. Евфима, как только Елена Семеновна скончалась, он и два преданные ему друга (а у него их
было много) разобрали в нижней «коморе» пол и сейчас же
стали своими руками копать могилу.
Очевидно, что в доносе
было что-то о курении. Отец Евфим и в этом исправился, — он
стал курить папиросы.
— Болен, друг, ногами пуще; до порога еще донесли ноженьки, а как вот тут сел, и распухли. Это у меня с прошлого самого четверга, как стали градусы (NB то
есть стал мороз). Мазал я их доселе мазью, видишь; третьего года мне Лихтен, доктор, Едмунд Карлыч, в Москве прописал, и помогала мазь, ух помогала; ну, а вот теперь помогать перестала. Да и грудь тоже заложило. А вот со вчерашнего и спина, ажно собаки едят… По ночам-то и не сплю.
Неточные совпадения
Бобчинский. Сначала вы сказали, а потом и я сказал. «Э! — сказали мы с Петром Ивановичем. — А с какой
стати сидеть ему здесь, когда дорога ему лежит в Саратовскую губернию?» Да-с. А вот он-то и
есть этот чиновник.
Анна Андреевна. Ты, Антоша, всегда готов обещать. Во-первых, тебе не
будет времени думать об этом. И как можно и с какой
стати себя обременять этакими обещаниями?
Трудись! Кому вы вздумали // Читать такую проповедь! // Я не крестьянин-лапотник — // Я Божиею милостью // Российский дворянин! // Россия — не неметчина, // Нам чувства деликатные, // Нам гордость внушена! // Сословья благородные // У нас труду не учатся. // У нас чиновник плохонький, // И тот полов не выметет, // Не
станет печь топить… // Скажу я вам, не хвастая, // Живу почти безвыездно // В деревне сорок лет, // А от ржаного колоса // Не отличу ячменного. // А мне
поют: «Трудись!»
Сам Ермил, // Покончивши с рекрутчиной, //
Стал тосковать, печалиться, // Не
пьет, не
ест: тем кончилось, // Что в деннике с веревкою // Застал его отец.
Да тут беда подсунулась: // Абрам Гордеич Ситников, // Господский управляющий, //
Стал крепко докучать: // «Ты писаная кралечка, // Ты наливная ягодка…» // — Отстань, бесстыдник! ягодка, // Да бору не того! — // Укланяла золовушку, // Сама нейду на барщину, // Так в избу прикатит! // В сарае, в риге спрячуся — // Свекровь оттуда вытащит: // «Эй, не шути с огнем!» // — Гони его, родимая, // По шее! — «А не хочешь ты // Солдаткой
быть?» Я к дедушке: // «Что делать? Научи!»