Неточные совпадения
— Хотя это точно, — говорил Борис, —
что мы с вашим братцем всегда останавливаемся у Петра Ивановича,
и он обижать нас по-настоящему не должен,
ну а все
же правило того требует, чтобы спросить.
—
Ну,
и только,
и ступай теперь к своему месту, готовь шинель. На меня никто не жалуется, — продолжал капитан, обратясь ко мне. — Я всем, кому я
что могу сделать, — делаю. Отчего
же, скажите,
и не делать? Ведь эгоизм, — я приношу вам сто тысяч извинений, — я ваших правил не знаю, но я откровенно вам скажу, я терпеть не могу эгоистов.
—
Ну ладно, — говорю, — я молчу
и не перебиваю, но только ради бога скажи скорее, в
чем же дело?
—
Ну так как
же, мол, ты мне говоришь,
что никого нет? Я даже знаю этого Локоткова. (Это, если вы помните, тот самый мой старый товарищ,
что в гимназии француза дразнил
и в печки сало кидал.) Ты, — приказываю, — вели-ка мне завтра дрожки заложить: я к нему съезжу.
—
Ну, вот
и прекрасно! значит у нас обоих на первых
же порах достигается самое полное соглашение: вы так
и донесите,
что мы оба, посоветовавшись, решили,
что мы оба ничего не знаем.
—
Ну,
и чем же вы им помогли? Любопытно знать.
—
Ну вот, он
и есть. Философию знает
и богословию, всего Макария выштудировал
и на службе состоит, а не знал,
что мы на богословов-то не надеемся, а сами отцовское восточное православие оберегаем
и у нас господствующей веры нельзя переменять. Под суд ведь угодил бы, поросенок цуцкой,
и если бы «новым людям», не верующим в Бога, его отдать — засудили бы по законам; а ведь все
же он человечишко! Я по старине направил все это на пункт помешательства.
—
Ну, как знаешь; только послушай
же меня: повремени, не докучай никому
и не серьезничай. Самое главное — не серьезничай, а то, брат… надоешь всем так, — извини, — тогда
и я от тебя отрекусь. Поживи, посмотри на нас: с кем тут серьезничать-то станешь? А я меж тем губернаторше скажу,
что способный человек приехал
и в аппетит их введу на тебя посмотреть, — вот тогда ты
и поезжай.
— Ишь ты, ишь!
Что же ты, не сам разве собирался ему визит сделать?
Ну вот
и иди теперь,
и встреча тебе готова, а уж
что, брат, сама-то начальница…
«О, черт тебя возьми, — думаю, —
что он там навстречу мне наболтал
и наготовил, а я теперь являйся
и расхлебывай!
Ну да ладно
же, — думаю, — друг мой сердечный: придется тебе брать свои похвалы назад»,
и сам решил сделать завтра визит самый сухой
и самый короткий.
—
Ну, вот видишь, как ты скорб… не позволяешь поляку переменить веры, не разобравши, для
чего он это делает? Почему
же ты не допускаешь,
что у него могло случиться
и довольно искренне?
—
Ну вот, губернатор тебя нашел очень дельным
и даже велел сегодня
же к нему писаря прислать: верно хочет «набросать мыслей»
и будет просить тебя их развить; а губернаторша все только сожалеет,
что не могла с тобой наедине поговорить.
—
Ну что же такое, — говорю, —
что ты все с такими усмешками
и про народ,
и про мои заботы,
и про генерала?
Что же твой генерал?
«
Ну,
и что же? Неужели нет?»
«Не совсем это нравственно
и благородно, — думаю я, засыпая, —
ну да
что же поделаешь, когда ничего иного не умеешь?
— Ах вы, — говорит, — чухонцы этакие:
и вы смеете романтиков не уважать? Какие такие у вас гражданские чувства? Откуда вам свобода возьмется? Да вам
и вольности ваши дворянские Дмитрий Васильевич Волков писал, запертый на замок вместе с датским кобелем, а вам это любо?
Ну, так вот за то
же вам кукиш будет под нос из всех этих вольностей: людишек у вас, это, отобрали…
Что, ведь отобрали?
Неточные совпадения
Городничий.
И не рад,
что напоил.
Ну что, если хоть одна половина из того,
что он говорил, правда? (Задумывается.)Да как
же и не быть правде? Подгулявши, человек все несет наружу:
что на сердце, то
и на языке. Конечно, прилгнул немного; да ведь не прилгнувши не говорится никакая речь. С министрами играет
и во дворец ездит… Так вот, право,
чем больше думаешь… черт его знает, не знаешь,
что и делается в голове; просто как будто или стоишь на какой-нибудь колокольне, или тебя хотят повесить.
—
Ну, старички, — сказал он обывателям, — давайте жить мирно. Не трогайте вы меня, а я вас не трону. Сажайте
и сейте, ешьте
и пейте, заводите фабрики
и заводы —
что же-с! Все это вам
же на пользу-с! По мне, даже монументы воздвигайте — я
и в этом препятствовать не стану! Только с огнем, ради Христа, осторожнее обращайтесь, потому
что тут недолго
и до греха. Имущества свои попалите, сами погорите —
что хорошего!
―
Ну, как
же!
Ну, князь Чеченский, известный.
Ну, всё равно. Вот он всегда на бильярде играет. Он еще года три тому назад не был в шлюпиках
и храбрился.
И сам других шлюпиками называл. Только приезжает он раз, а швейцар наш… ты знаешь, Василий?
Ну, этот толстый. Он бонмотист большой. Вот
и спрашивает князь Чеченский у него: «
ну что, Василий, кто да кто приехал? А шлюпики есть?» А он ему говорит: «вы третий». Да, брат, так-то!
— Со мной? — сказала она удивленно, вышла из двери
и посмотрела на него. —
Что же это такое? О
чем это? — спросила она садясь. —
Ну, давай переговорим, если так нужно. А лучше бы спать.
— А,
и вы тут, — сказала она, увидав его. —
Ну,
что ваша бедная сестра? Вы не смотрите на меня так, — прибавила она. — С тех пор как все набросились на нее, все те, которые хуже ее во сто тысяч раз, я нахожу,
что она сделала прекрасно. Я не могу простить Вронскому,
что он не дал мне знать, когда она была в Петербурге. Я бы поехала к ней
и с ней повсюду. Пожалуйста, передайте ей от меня мою любовь.
Ну, расскажите
же мне про нее.