Неточные совпадения
Передняя, что вы видели, зал, да вот эта комната; но
ведь с одного довольно, а денщик мой в кухне; но кухоньку выправил,
так что не стыдно; Клим у меня не
так, как у других.
— Вот, — обратился он ко мне, — потрудитесь это подержать, только держите осторожнее, потому что тут цветы, а тут, — я, разумеется, приношу вам сто тысяч извинений, но
ведь вам уже все равно, —
так тут зонтик.
— Ну
так что же, — говорю, —
такое?
Ведь это я у тебя же эту книжку взял.
Тоже вот как у меня: наблюдательности у него никакейшей и не находчив, а
ведь это в извинение не берется; его и приструнили, и
так приструнили, что хоть или в отставку подавай, или переходи в другую службу, но из нашего ведомства это уже считается… неловко.
— Ну да, — говорит, — Филимоша, да, ты прав; между четырех глаз я от тебя не скрою: это я сообщил, что у тебя есть запрещенная книжка. Приношу тебе, голубчик, в этом пять миллионов извинений, но
так как иначе делать было нечего… Ты, я думаю,
ведь сам заметил, что я последние дни повеся нос ходил… Я
ведь службы мог лишиться, а вчера мне приходилось хоть вот как, — и Постельников выразительно черкнул себя рукой по горлу и бросился меня целовать.
— Ах, и вправду! — воскликнул Постельников. — Представьте: сила привычки! Я даже и позабыл:
ведь это Трубицын поэт вас Филимоном прозвал… Правда, правда, это он прозвал… а у меня есть один знакомый, он действительно именинник четырнадцатого декабря,
так он даже просил консисторию переменить ему имя, потому… потому… что… четырнадцатого декабря… Да!.. четырнадцатого…
«Да и боже мой, — сообразил я вдруг, — что же я за дурак
такой, что я боюсь той или другой половицы?
Ведь если мне уж определено здесь провалиться,
так все равно: и весь диван, конечно, может провалиться!»
—
Так что же
такое, что место занимает; но он
ведь службою не занимается.
— Да некогда, милый друг, у нас нынче своею службой почти никто не занимается; мы все нынче завалены сторонними занятиями; каждый сидит в двадцати комитетах по разным вопросам, а тут благотворительствовать… Мы
ведь нынче все благотворим… да: благотворим и сами, и жены наши все этим заняты, и ни нам некогда служить, ни женам нашим некогда хозяйничать… Просто беда от благотворения! А кто в военных чинах,
так еще стараются быть на разводах, на парадах, на церемониях… вечный кипяток.
— А что же
такое? Для утверждения в редакторстве у нас
ведь пока еще в губернском правлении не свидетельствуют. Да и что
такое редактор? Редакторы есть всякие. Берем, батюшка, в этом примеры с наших заатлантических братий. А впрочем, и прекрасно: весь вопрос в абсолютной честности: она литературу убивает, но зато злобу-с, злобу и затмение в умах растит и множит.
— Как чего? Ах, нет, Орест Маркович,
так нельзя:
ведь они вон, и дьякон, и отец Маркел, по сие время ходят, и отец Маркел все вздыхает на небо.
— Да как вам доложить: торгую понемножку. Нельзя: время
такое пришло, что одним нынче духовенству ничем заниматься нельзя. Нас
ведь, дьяконов-то, слыхали?.. нас скоро уничтожат. У нас тут по соседству поливановский дьякон на шасе постоялый двор снял, — чудесно ему идет, а у меня капиталу нет: пока кой-чем берусь, а впереди никто как Бог. В прошлом году до сорока штук овец было продал, да вот Бог этим несчастьем посетил.
Ну пусть, но
ведь это еще, может, пока один разговор
такой…
— Нет, я
так, кое в каком французском пансионишке учился: в казенное заведение, по тогдашним правилам, я не мог попасть, потому что Васильев, как я называюсь, — это
ведь не настоящая, то есть не родовая моя фамилия.
Если все дело в наших молекулах и нервах, то люди ни в чем не виноваты, а если душевные движения их независимы, то «правители всегда впору своему народу», как сказал Монтескье; потом
ведь… что же
такое и сами правители?
Я
ведь отрицаю значение
так называемых великих успехов цивилизации: учреждения, законы — это все только обуздывает зло, а добра создать не может ни один гений; эта планета исправительный дом, и ее условия неудобны для общего благоденствия.
— Это уж не вы одни мне говорите, но
ведь все это
так только кажется, а на самом деле я, видите, никак еще для себя не определюсь в самых важных вопросах; у меня все мешается то одно, то другое…
Очень тяжело; но
ведь во всяком случае видеть эти страдания и скорбеть о своем бессилии отвратить их все-таки легче, чем быть их инициатором.
«Извольте, говорю, Василий Иванович, если дело идет о решительности, я берусь за это дело, и школы вам будут, но только уж смотрите, Василий Иванович!» — «Что, спрашивает,
такое?» — «А чтобы мои руки были развязаны, чтоб я был свободен, чтобы мне никто не препятствовал действовать самостоятельно!» Им было круто, он и согласился, говорит: «Господи! да Бог тебе в помощь, Ильюша, что хочешь с ними делай, только действуй!» Я человек аккуратный, вперед обо всем условился: «смотрите же, говорю, чур-чура: я
ведь разойдусь, могу и против земства ударить,
так вы и там меня не предайте».
— Что же я
такое сказал? Я
ведь говорю, что посленего часы пропали, а не то, чтобы он взял… Это ничего.
— Нет, а ты молчи-ка. Я
ведь, разумеется, там не
так, а гораздо помягче говорил, но только в этом роде чувствовать дал.
Так, друг, оба и вскочили, и он и она: подавай, говорят, нам сейчас этого способного человека! «Служить не желает ли?» Не знаю, мол, но не надеюсь, потому что он человек с состоянием независимым. «Это-то и нужно! мне именно это-то и нужно, кричит, чтобы меня окружали люди с независимым состоянием».
— Нет, ты постой, что дальше-то будет. Я говорю: да он, опричь того, ваше превосходительство, и с норовом независимым, а это
ведь, мол, на службе не годится. «Как, что за вздор? отчего не годится?» — «Правило-де
такое китайского философа Конфуция есть, по-китайски оно
так читается: „чин чина почитай“». — «Вздор это чинопочитание! — кричит. — Это-то все у нас и портит»… Слышишь ты?.. Ей-богу:
так и говорит, что «это вздор»… Ты иди к нему, сделай милость, завтра, а то он весь исхудает.
— Ах боже мой! да мало ли нынче дел для способного человека: идти в нотариусы, идти в маклера, в поверенные по делам, — у нас
ведь есть связи: наконец издавай газету или журнал и громи, и разбивай, и поднимай вопросы, и служи
таким образом молодому поколению, а не правительству.
— Это
ведь у нас только у одних
таких людей ценить не умеют.
У англичан вон военачальник Магдалу какую-то, из глины смазанную, в Абиссинии взял, да и за ту его золотом обсыпали,
так что и внуки еще макушки из золотой кучи наружу не выдернут; а этот
ведь в
такой ад водил солдат, что другому и не подумать бы их туда вести: а он идет впереди, сам пляшет, на балалайке играет, саблю бросит, да веткой с ракиты помахивает: «Эх, говорит, ребята, от аглицких мух хорошо и этим отмахиваться».
— «Стяните вы ее, Россию-то, а то
ведь она у вас р-а-с-с-ы-п-е-т-с-я!» — привел он из тургеневской брошюры и снова захохотал. — Вы, впрочем, сами здесь, кажется, насчет стягиванья… липким пластырем, что ли ее, Федорушку, спеленать хотите? — обратился он ко мне, отирая выступившие от смеха слезы. — Скажите бога ради, что
такое вы задумали нам приснастить.
— Хоть бы на будущее-то время послушнее были, да загодя теперь
такую штуку припасли бы, да по Ревелю, да по Риге повозили немцем одетую, а то
ведь опять, гляди, скоро понадобится немцев колоть.
— Позвольте! позвольте! — воскликнул я вдруг, хватив себя за голову. — Да я в уме ли или нет? Что же это
такое: я
ведь уж не совсем понимаю, например, что в словах Перлова сказано на смех и что взаправду имеет смысл и могло бы стоить внимания?.. Что-то есть
такого и иного!.. Позвольте… позвольте! Они (и у меня уже свои мифические они), они свели меня умышленно с ума и… кто же это на смех подвел меня писать записку? Нет! это неспроста… это…
— Я их, этих господ, знаю: был и со мной
такой случай, что их братия пробовали со мной фамильярничать, да
ведь мне в кашу не плюнешь.
— Нет, пудов двенадцать, я больше теперь не подниму, а был силен: два француза меня, безоружного, хотели в плен отвести,
так я их за вихры взял, лоб об лоб толкнул и бросил — больше уже не вставали. Да русский человек
ведь вообще, если его лекарствами не портить,
так он очень силен.
— Как же-с, — отвечает. — Я в медицину верю, даже одного лекаря раз выпорол за ошибку, но я
ведь женатый человек,
так для женского спокойствия, когда нездоровится, постоянно лечусь, но только гомеопатией и в ослабленных приемах.
А
ведь в чужом доме надо же вести себя
так, как там принято.
Я вам признаюсь,
ведь все ваше поведение для меня было всегда очень подозрительно; я и сам думал, что вы за господин
такой, что ко всем ездите и всех просите: «посоветуйте мне, бога ради», да все твердите: «народ, села, села, народ»…
— Да… но вы забываете, что
ведь между нами с Перловым лежит бездна: он всех хочет перевешать, а я
ведь против смертной казни, и, в случае чего-нибудь, я бы первых
таких господ самих перевешал, — отвечал, отворачиваясь, Готовцев.
— Ах вы, — говорит, — чухонцы этакие: и вы смеете романтиков не уважать? Какие
такие у вас гражданские чувства? Откуда вам свобода возьмется? Да вам и вольности ваши дворянские Дмитрий Васильевич Волков писал, запертый на замок вместе с датским кобелем, а вам это любо? Ну,
так вот за то же вам кукиш будет под нос из всех этих вольностей: людишек у вас, это, отобрали… Что,
ведь отобрали?
— Встаньте-с, — говорит мне дядин слуга, — отбою
ведь нет, — вот уже и нынче третий раз приходят. «Дядюшки, говорят, нет,
так хоть племянника побуди».
Герцена только забили; он был заеден средою и стал резок, но он все-таки был человек просвещенный и остроумный, — возьмите хоть одни его клички «трехполенный», трехполенный,
ведь это все острота ума, а теперь…