Неточные совпадения
Протоиерей пропустил несколько заметок и остановился опять на следующей: «Получив замечание о бездеятельности, усматриваемой
в недоставлении мною обильных доносов, оправдывался, что
в расколе делается только то, что уже давно всем известно, про что и писать нечего, и при сем
добавил в сем рапорте, что наиглавнее всего, что церковное духовенство находится
в крайней бедности, и того для, по человеческой слабости, не противодейственно подкупам и даже само немало потворствует расколу, как и
другие прочие сберегатели православия, приемля даяния раскольников.
Обратил все сие
в шутку и сказал, что от этого Москва не загорится, „а впрочем, —
добавил он с серьезною миной, — где вы мне прикажете брать
других? они все ныне такие бывают“.
Неточные совпадения
Писатель начал рассказывать о жизни интеллигенции тоном человека, который опасается, что его могут
в чем-то обвинить. Он смущенно улыбался, разводил руками, называл полузнакомые Климу фамилии
друзей своих и сокрушенно
добавлял:
— Как можно! — с испугом сказал Леонтий, выхватывая письмо и пряча его опять
в ящик. — Ведь это единственные ее строки ко мне,
других у меня нет… Это одно только и осталось у меня на память от нее… —
добавил он, глотая слезы.
Героем дворни все-таки оставался Егорка: это был живой пульс ее. Он своего дела, которого, собственно, и не было, не делал, «как все у нас», — упрямо мысленно
добавлял Райский, — но зато совался поминутно
в чужие дела. Смотришь, дугу натягивает, и сила есть: он коренастый, мускулистый, длиннорукий, как орангутанг, но хорошо сложенный малый. То сено примется помогать складывать на сеновал: бросит охапки три и кинет вилы, начнет болтать и мешать
другим.
Его пронимала дрожь ужаса и скорби. Он, против воли, группировал фигуры, давал положение тому,
другому, себе
добавлял, чего недоставало, исключал, что портило общий вид картины. И
в то же время сам ужасался процесса своей беспощадной фантазии, хватался рукой за сердце, чтоб унять боль, согреть леденеющую от ужаса кровь, скрыть муку, которая готова была страшным воплем исторгнуться у него из груди при каждом ее болезненном стоне.
Меня даже зло взяло. Я не знал, как быть. «Надо послать к одному старику, — посоветовали мне, — он, бывало, принашивал меха
в лавки, да вот что-то не видать…» — «Нет, не извольте посылать», — сказал
другой. «Отчего же, если у него есть? я пошлю». — «Нет, он теперь употребляет…» — «Что употребляет?» — «Да, вино-с. Дрянной старичишка! А нынче и отемнел совсем». — «Отемнел?» — повторил я. «Ослеп», —
добавил он.