Неточные совпадения
У
отца Савелия домик
был очень красивый, выкрашенный светло-голубою масляною краской,
с разноцветными звездочками, квадратиками и репейками, прибитыми над каждым из трех его окон.
У
отца Захарии далеко не
было ни зеркальной чистоты протопопского дома, ни его строгого порядка: на всем здесь лежали следы детских запачканных лапок; изо всякого угла торчала детская головенка; и все это шевелилось детьми, все здесь и пищало и
пело о детях, начиная
с запечных сверчков и оканчивая матерью, убаюкивавшею свое потомство песенкой...
Так, например, однажды помещик и местный предводитель дворянства, Алексей Никитич Плодомасов, возвратясь из Петербурга, привез оттуда лицам любимого им соборного духовенства разные более или менее ценные подарки и между прочим три трости: две
с совершенно одинаковыми набалдашниками из червонного золота для священников, то
есть одну для
отца Туберозова, другую для
отца Захарии, а третью
с красивым набалдашником из серебра
с чернью для дьякона Ахиллы.
Отец протопоп гневались бы на меня за разговор
с отцом Захарией, но все бы это не
было долговременно; а этот просвирнин сын Варнавка, как вы его нынче сами видеть можете, учитель математики в уездном училище, мне тогда, озлобленному и уязвленному, как подтолдыкнул: «Да это, говорит, надпись туберозовская еще, кроме того, и глупа».
За что же ты молчишь? — восклицал дьякон, вдруг совсем начиная плакать и обращаясь
с поднятыми руками в ту сторону, где полагал
быть дому
отца протопопа.
Когда эта часть
была устроена, мать-протопопица вдвоем
с Фёклинькой придвинули к головам постели
отца Савелия тяжелый, из карельской же березы, овальный стол на массивной тумбе, поставили на этот стол свечу, стакан воды, блюдце
с толченым сахаром и колокольчик.
— Извольте хорошенько слушать, в чем дело и какое его
было течение: Варнавка действительно сварил человека
с разрешения начальства, то
есть лекаря и исправника, так как то
был утопленник; но этот сваренец теперь его жестоко мучит и его мать, госпожу просвирню, и я все это разузнал и сказал у исправника
отцу протопопу, и
отец протопоп исправнику за это… того-с, по-французски, пробире-муа, задали, и исправник сказал: что я, говорит, возьму солдат и положу этому конец; но я сказал, что пока еще ты возьмешь солдат, а я сам солдат, и
с завтрашнего дня, ваше преподобие, честная протопопица Наталья Николаевна, вы
будете видеть, как дьякон Ахилла начнет казнить учителя Варнавку, который богохульствует, смущает людей живых и мучит мертвых.
Ей некогда
было и раздумывать о нескладных речах Ахиллы, потому она услыхала, как скрипнули крылечные ступени, и
отец Савелий вступил в сени, в камилавке на голове и в руках
с тою самою тростью, на которой
было написано: «Жезл Ааронов расцвел».
— Да, прошу тебя, пожалуй усни, — и
с этими словами
отец протопоп, оседлав свой гордый римский нос большими серебряными очками, начал медленно перелистывать свою синюю книгу. Он не читал, а только перелистывал эту книгу и при том останавливался не на том, что в ней
было напечатано, а лишь просматривал его собственной рукой исписанные прокладные страницы. Все эти записки
были сделаны разновременно и воскрешали пред старым протопопом целый мир воспоминаний, к которым он любил по временам обращаться.
Образцом сему показал раскольничьи сравнения синода
с патриаршеством и сим надеялся и деятельность свою оправдать и очередной от себя донос отбыть, но за опыт сей вторично получил выговор и замечание и вызван к личному объяснению, при коем
был назван „непочтительным Хамом, открывающим наготу
отца“.
Секретарь
с усмешкой сказал, что „бедному удобнее в царствие Божие внити“, чтό мы и без его благородия знали, а
отец ключарь при сем рассказали небезынтересный анекдот об одном академическом студенте, который впоследствии
был знаменитым святителем и проповедником.
Но она со всею своею превосходною скромностью и со всею
с этою женскою кокетерией, которую хотя и попадья, но от природы унаследовала, вдруг и взаправду коварно начала меня обольщать воспоминаниями минувшей моей юности, напоминая, что тому, о чем она намекнула, нетрудно
было статься, ибо
был будто бы я столь собою пригож, что когда приехал к ее
отцу в город Фатеж на ней свататься, то все девицы не только духовные, но даже и светские по мне вздыхали!
О первом заключении говорил раз
с довольно умным коллегом своим,
отцом Николаем, и
был удивлен, как он это внял и согласился.
Но на вторых часах, когда
отец Захария
был в низшем классе, сей самый мальчик вошел туда и там при малютках опроверг
отца Захарию, сказав: „А что же бы сделали нам кровожадный тигр и свирепая акула, когда мы
были бы бессмертны?“
Отец Захария, по добрости своей и ненаходчивости, только и нашелся ответить, что „ну, уж о сем люди умнее нас
с тобой рассуждали“.
Приехали на Святки семинаристы, и сын
отца Захарии, дающий приватные уроки в добрых домах, привез совершенно невероятную и дикую новость: какой-то отставной солдат, притаясь в уголке Покровской церкви, снял венец
с чудотворной иконы Иоанна Воина и,
будучи взят
с тем венцом в доме своем, объяснил, что он этого венца не крал, а что, жалуясь на необеспеченность отставного русского воина, молил сего святого воинственника пособить ему в его бедности, а святой, якобы вняв сему, проговорил: „Я их за это накажу в будущем веке, а тебе на вот покуда это“, и
с сими участливыми словами снял будто бы своею рукой
с головы оный драгоценный венец и промолвил: „Возьми“.
Ждать
было некогда, и
отец Туберозов, взяв свою трость
с надписью «жезл Ааронов расцвел», вышел из дому и направился к собору.
— То-то и
есть: я даже впал в сомнение, не схоронил ли я их ночью да не заспал ли, но на купанье меня лекарь рассердил, и потом я прямо
с купанья бросился к Варнаве, окошки закрыты болтами, а я заглянул в щелочку и вижу, что этот обваренный опять весь целиком на крючочке висит! Где
отец протопоп? Я все хочу ему рассказать.
—
Отец Савелий, вообразите-с: прохожу улицей и вдруг слышу говор. Мещане говорят о дожде, что дождь ныне ночью
был послан после молебствия, а сей (Ахилла уставил указательный палец левой руки в самый нос моргавшего Данилки), а сей это опровергал.
Однако же дьякон, присев и
выпив поданную ему на тарелке рюмку водки,
с мельчайшими подробностями передал
отцу Захарии всю свою историю
с Данилкой и
с отцом Туберозовым.
Выхожу я
с просфорой на левый клирос, так как я
с покойным дьячком Ефимычем на левом клиросе тонким голосом
пел, и вдруг мне в народе представились и матушка, и
отец, и братец Иван Афанасьевич.
— Тем,
отец Захария, плох, что дела своего не знает, — отвечал Бенефактову
с отменною развязностию Ахилла. — О бежавшем рабе нешто Иоанну Воинственнику
петь подобает?
Больше всех этим
был удивлен, конечно, сам
отец Савелий; он даже не сразу нашелся как поступить и дал требуемое Термосесовым благословение
с видимым замешательством.
За ужином Термосесов, оставив дам, подступил поближе к мужчинам и
выпил со всеми. И
выпил как должно, изрядно, но не охмелел, и тут же внезапно сблизился
с Ахиллой,
с Дарьяновым и
с отцом Захарией. Он заговаривал не раз и
с Туберозовым, но старик не очень поддавался на сближение. Зато Ахилла после часовой или получасовой беседы, ко всеобщему для присутствующих удивлению, неожиданно перешел
с Термосесовым на «ты», жал ему руку, целовал его толстую губу и даже сделал из его фамилии кличку.
— Ну,
отец, живы вы! — весело кричал он, подъезжая и спешиваясь у кибитки. — А я
было, знаете, шибко спешил, чтобы вас одних не застало, да как этот громище как треснул, я так, знаете,
с лошади всею моею мордой оземь и чокнул… А это дуб-то срезало?
Дай бог ему много лет! — повторил еще раз
отец дьякон и, еще раз подняв рюмочку
с настойкой, добавил: — вот даже и сейчас
выпью за его здоровье!
— Врет-с, — отвечал, по обыкновению спокойно,
отец Захария. — Он немножко
выпил, так от него уж теперь правды до завтра не услышишь, все
будет в мечтании хвастать.
— А зачем она вам, государь
отец протопоп, эта бумага? — вопрошал
с лукавою улыбкой карлик. — Она кому надписана, тому и
будет завтра подана.
Кончилось это для
отца Савелия тем, что, наскучив
с ним возиться, его отпустили, но за то, что всепокорнейшее прошение его
было в то же время прошение «требованное», на нем последовала надпись, в силу которой упорный старик за эту «требованность» оставляем еще на полгода под запрещением.
«Опустом», —
с нестерпимою болью в сердце
было повторил
отец Савелий, но удержался и только крепко, во всю мочь, сжал Ахиллину руку.
Расставание дьякона
с Туберозовым
было трогательное, и Ахилла, никогда не писавший никаких писем и не знавший, как их пишут и как отправляют, не только вызвался писать
отцу Туберозову, но и исполнял это.
Письма его
были оригинальны и странны, не менее чем весь склад его мышления и жизни. Прежде всего он прислал Туберозову письмо из губернского города и в этом письме, вложенном в конверт, на котором
было надписано: «
Отцу протоиерею Туберозову, секретно и в собственные руки», извещал, что, живучи в монастыре, он отомстил за него цензору Троадию, привязав его коту на спину колбасу
с надписанием: «Сию колбасу я хозяину несу» и пустив кота бегать
с этою ношею по монастырю.
А ты особливо того слова, пожалуйста, себе и не думайте и не говорите, что „дни мои изочтены“, потому что это нам
с отцом Захарией
будет со временем очень прискорбно и я тебя, честное слово, разве малым чем тогда переживу».
— Тс! ах, царь мой небесный! Да не докучайте вы мне пожалуйста,
отец Захария,
с своими законами! Ничего я не
буду делать!
Не спорили только два лица: это голова и
отец Захария, но и то они не спорили потому, что
были заняты особыми расследованиями: голова, низенький толстый купец, все потихоньку подкрадывался к черту то
с той, то
с другой стороны и из изнавести крестил и затем сам тотчас же быстро отскакивал в сторону, чтобы
с ним вместе не провалиться, а Захария тормошил его за рожки и шептал под бурку...