Неточные совпадения
Когда я посетил родные места года через три после благословенного дня «освобождения», мне привелось посетить с одним из мировых посредников
прекрасную сельскую больницу, в которой «по усердию» трудилась в черных
работах пожилая женщина очень крупного роста, по имени Стеха.
Личных утешений тетя Полли с тех пор не искала, но они ее иногда находили, и одно такое
прекрасное утешение осветило ее закат: ее зять, муж Сусанны, отличился благороднейшею деятельностью при «освободительных
работах» в царствование Александра II. И тетя, при получении известия об этом, плакала радостными слезами на груди у своей Гильдегарды и сама себя перебивала словами...
Антрепренер показал и здесь неподражаемую свою изобретательность: у него были очень старинные, но прелестные французские обои, которые представляли маленьких летящих амурчиков, и еще, тоже старинной, но
прекрасной работы, эстамп, изображающий Талию.
— Ты на него слишком уже строго смотришь, Ваня. Он вовсе из себя не корчит хозяина… принципала, как ты называешь. Тон с тобой совсем товарищеский. И такая
прекрасная работа. Ее на улице не найдешь.
Неточные совпадения
Было то время, когда в сельской
работе наступает короткая передышка пред началом ежегодно повторяющейся и ежегодно вызывающей все силы народа уборки. Урожай был
прекрасный, и стояли ясные, жаркие летние дни с росистыми короткими ночами.
Бросила прочь она от себя платок, отдернула налезавшие на очи длинные волосы косы своей и вся разлилася в жалостных речах, выговаривая их тихим-тихим голосом, подобно когда ветер, поднявшись
прекрасным вечером, пробежит вдруг по густой чаще приводного тростника: зашелестят, зазвучат и понесутся вдруг унывно-тонкие звуки, и ловит их с непонятной грустью остановившийся путник, не чуя ни погасающего вечера, ни несущихся веселых песен народа, бредущего от полевых
работ и жнив, ни отдаленного тарахтенья где-то проезжающей телеги.
Теперь он действовал уже решительно и покойно, до мелочи зная все, что предстоит на чудном пути. Каждое движение — мысль, действие — грели его тонким наслаждением художественной
работы. Его план сложился мгновенно и выпукло. Его понятия о жизни подверглись тому последнему набегу резца, после которого мрамор спокоен в своем
прекрасном сиянии.
Ему также все равно, где ни быть: придут ли в
прекрасный порт или станут на якорь у бесплодной скалы; гуляет ли он на берегу или смотрит на корабле за
работами — он или делает дело, тогда молчит и делает комическое лицо, или поет и хохочет.
С этим же равнодушием он, то есть Фаддеев, — а этих Фаддеевых легион — смотрит и на новый
прекрасный берег, и на невиданное им дерево, человека — словом, все отскакивает от этого спокойствия, кроме одного ничем не сокрушимого стремления к своему долгу — к
работе, к смерти, если нужно.