Неточные совпадения
— О, помню, помню, царица Раиса!
Дайте ручку поцеловать… Да, да… Когда-то, давно-давно, Виталий Прозоров не только декламировал вам чужие стихи, но и сам парил для вас. Ха-ха… Получается даже каламбур: парил и парил. Так-с… Вся жизнь состоит из таких каламбуров! Тогда, помните эту весеннюю лунную ночь… мы катались по озеру вдвоем… Как теперь вижу все: пахло сиренями, где-то заливался соловей! вы
были молоды, полны сил, и судеб повинуясь закону…
Вот этот-то проект и
дал случай Родиону Антонычу после разгрома крепостного права не только вынырнуть из неизвестности, но встать на такую высоту, с которой его уже трудно
было столкнуть.
Но центр тяжести всей уставной грамоты заключался в том, что уставная грамота касалась только мастеровых и
давала им известные условные гарантии только на том условии, если они
будут работать на заводах.
Кормилицын препарировал ножку цыпленка, остальные напрасно старались изобразить из себя слушающую публику, которая
была занята рассказом Сарматова, как он однажды в Бессарабии
давал настоящий концерт на фарфоровой гитаре.
Упоминать фамилию Тетюевых в присутствии Раисы Павловны
было вообще дерзостью, но Амалия Карловна с самой ехидной искренностью, на какую только способны великосветские
дамы, еще прибавила, обращаясь к Раисе Павловне...
«У Раисы Павловны Нерон, а у Нины Леонтьевны обезьяны… Так-с. Ох, уж эти
дамы,
дамы!.. А имя, должно
быть, заграничное! Нина… Должно
быть, какая-нибудь черкешенка, черт ее возьми совсем. Злющие канальи, говорят, эти черкешенки!»
— Отчего же, с большим удовольствием! План самый простой: я постараюсь
дать полный ход всем замыслам Тетюева,
буду ему помогать во всем — вот и только.
— Однако
будет, господа, толковать о пустяках, — остановил эти препирательства Майзель. — Приступимте к делу; Авдей Никитич, за вами первое слово. Вы уж высказали мысль о необходимости действовать вместе, и теперь остается только выработать самую форму нашего протеста, чтобы этим
дать делу сразу надлежащий ход. Как вы полагаете, господа?
А ты нам
дай угодье — мужик
будет справный, вдвое сробит барину-то.
Едва ли генералу Блинову
были известны те сравнительные методы исследования, какие проявили кукарские
дамы на изучение, распланировку и применение своих бальных костюмов.
Кофе
был подан в кабинет, и Лаптев все время дурачился, как школьник; он даже скопировал генерала, а между прочим досталось и Нине Леонтьевне с Раисой Павловной. Мужчины теперь говорили о
дамах с той непринужденностью, какой вознаграждают себя все мужчины за официальные любезности и вежливость с женщинами в обществе. Особенно отличился Прозоров, перещеголявший даже Сарматова своим ядовитым остроумием.
Иногда набоб старался себя утешить тем, что Луша слишком занята своим доктором и поэтому нигде не показывается, — это
было плохое утешение, но все-таки на минуту
давало почву мысли; затем иногда ему казалось, что Луша избегает его просто потому, что боится показаться при дневном свете — этом беспощадном враге многих красавиц, блестящих, как драгоценные камни, только при искусственном освещении.
—
Есть одно обстоятельство… собственно пустяки, но я
дала бы тебе, Луша, маленький совет.
На этого верного слугу
было возложено довольно щекотливое поручение: конвоировать до Заозерного завода «галок» Раисы Павловны, потому что они среди остального дамского общества, без своей патронессы, являлись пятым колесом, несмотря на всесильное покровительство Прейна; другим не менее важным поручением
было встретить и устроить Прозоровых, потому что m-me Дымцевич, царившая в Заозерном на правах управительши, питала к Луше вместе с другими
дамами органическое отвращение.
— Все
будет хорошо, — тараторил Прейн, — чем больше
дам, тем лучше. Кашу маслом не испортишь… Меня Раиса Павловна просила о «галках», не мог же я отказать ей!
Набоб из экипажа прямо перешел на пароход, а за ним хлынула толпа
дам; все старались занять место получше, то
есть поближе к набобу.
Она
была одета в простенькое камлотовое платье с пелериной;
дамы подозрительно осматривали этот скромный костюм, стараясь под ним отыскать мужское платье, о котором они слышали.
— Не уйду, пока вы не
дадите мне руки… Это
будет доказательство, что вы меня простили… и подумайте о моем предложении.
Посыпались вопросы и знаки участия; особенно взволновались
дамы, которые в своей птичьей беззаботности и не подозревали, что погибель
была так близка.
Майзель торжественно разостлал на траве макинтош и положил на нем свою громадную датскую собаку. Публика окружила место действия, а Сарматов для храбрости
выпил рюмку водки.
Дамы со страху попрятались за спины мужчин, но это
было совершенно напрасно: особенно страшного ничего не случилось. Как Сарматов ни тряс своей головой, собака не думала бежать, а только скалила свои вершковые зубы, когда он делал вид, что хочет взять макинтош. Публика хохотала, и начались бесконечные шутки над трусившим Сарматовым.
Я слишком
был огорчен, чтобы
давать себе отчет в собственных поступках.
Пробежав несколько аллей, набоб едва не задохся и должен
был остановиться, чтобы перевести дух. Он
был взбешен, хотя не на ком
было сорвать своей злости. Хорошо еще, что Прейн не видал ничего, а то проходу бы не
дал своими остротами. Набоб еще раз ошибся: Прейн и не думал спать, а сейчас же за набобом тоже отправился в сад, где его ждала Луша. Эта счастливая парочка сделалась невольной свидетельницей позорного бегства набоба, притаившись в одной из ниш.
— Ей-богу, ничего, Раиса Павловна… Я так зашел.
Был в управлении, а потом и думаю:
дай, думаю, зайду проведать Раису Павловну. Только и всего.
Прейн на этот раз не отложил дела в долгий ящик, а сейчас же пригласил генерала к себе для необходимых совещаний. Прежде всего ему нужно
было уломать генерала, а Тетюев пусть себе едет в Петербург, — там видно
будет, что с ним делать:
дать ему ход или затереть на каком-нибудь другом месте.
Эти милые
дамы болтали самым непринужденным образом, хотя в душе страшно ненавидели друг друга: Амалия Карловна
была уверена, что она первая сделает визит Раисе Павловне и предупредит других, и m-me Дымцевич думала то же самое, но эти проницательные
дамы встретились носом к носу на подъезде квартиры главного управляющего и должны
были войти в гостиную Раисы Павловны чуть не под ручку.
Генерал, покончив все дела в Кукарском заводе,
давал прощальный обед, на котором, по плану Прейна, должно
было состояться примирение враждовавших сторон в окончательной форме.
В числе гостей
были приглашены и
дамы.
Да мужчинам
было, собственно говоря, и не до
дам, потому что все ожидали с нетерпением близившейся развязки.
— Царица Раиса,
дайте вашу ручку! — лепетал Прозоров, падая на колени. — И слабая женщина нашла наконец свое место на пиру жизни… Да. Теперь честной женщине нечего делать. Я понимаю вас! А вот мы, пьяненькие да несчастненькие,
будем стоять у кабацкой стоечки и любоваться вами… ха-ха!..
Неточные совпадения
Осип.
Давай их, щи, кашу и пироги! Ничего, всё
будем есть. Ну, понесем чемодан! Что, там другой выход
есть?
Хлестаков. Да вот тогда вы
дали двести, то
есть не двести, а четыреста, — я не хочу воспользоваться вашею ошибкою; — так, пожалуй, и теперь столько же, чтобы уже ровно
было восемьсот.
Осип. Да что завтра! Ей-богу, поедем, Иван Александрович! Оно хоть и большая честь вам, да все, знаете, лучше уехать скорее: ведь вас, право, за кого-то другого приняли… И батюшка
будет гневаться, что так замешкались. Так бы, право, закатили славно! А лошадей бы важных здесь
дали.
Хлестаков (защищая рукою кушанье).Ну, ну, ну… оставь, дурак! Ты привык там обращаться с другими: я, брат, не такого рода! со мной не советую… (
Ест.)Боже мой, какой суп! (Продолжает
есть.)Я думаю, еще ни один человек в мире не едал такого супу: какие-то перья плавают вместо масла. (Режет курицу.)Ай, ай, ай, какая курица!
Дай жаркое! Там супу немного осталось, Осип, возьми себе. (Режет жаркое.)Что это за жаркое? Это не жаркое.
Хлестаков (пишет).Ну, хорошо. Отнеси только наперед это письмо; пожалуй, вместе и подорожную возьми. Да зато, смотри, чтоб лошади хорошие
были! Ямщикам скажи, что я
буду давать по целковому; чтобы так, как фельдъегеря, катили и песни бы
пели!.. (Продолжает писать.)Воображаю, Тряпичкин умрет со смеху…