Неточные совпадения
А вы спросите меня
о Прейне,
как он? — скажу одно, что по-прежнему,
как флюгер, вертится по ветру.
—
О, помню, помню, царица Раиса! Дайте ручку поцеловать… Да, да… Когда-то, давно-давно, Виталий Прозоров не только декламировал вам чужие стихи, но и сам парил для вас. Ха-ха… Получается даже каламбур: парил и парил. Так-с… Вся жизнь состоит из таких каламбуров! Тогда, помните эту весеннюю лунную ночь… мы катались по озеру вдвоем…
Как теперь вижу все: пахло сиренями, где-то заливался соловей! вы были молоды, полны сил, и судеб повинуясь закону…
— Неужели вам мало ваших приживалок, которыми вы занимаете своих гостей?! — со злостью закричал Прозоров, сжимая кулаки. — Зачем вы втягиваете мою девочку в эту помойную яму?
О, господи, господи! Вам мало видеть,
как ползают и пресмыкаются у ваших ног десятки подлых людей, мало их унижения и добровольного позора, вы хотите развратить еще и Лушу! Но я этого не позволю… Этого не будет!
Родион Антоныч не сказал никому
о содержании своего разговора с Раисой Павловной, но в заводоуправлении видели,
как его долгушка не в урочный час прокатилась к господскому дому.
Как это нередко случается, жена Прозорова узнала последняя
о разыгравшемся романе.
Стеклянная старинная чернильница с гусиными перьями — Родион Антоныч не признавал стальных — говорила
о той патриархальности, когда добрые люди всякой писаной бумаги, если только она не относилась к чему-нибудь божественному, боялись,
как огня, и боялись не без основания, потому что из таких чернильниц много вылилось всяких зол и напастей.
Рассказывали интересный анекдот
о том,
как выжили Тетюева с места.
Первым делом Раисы Павловны было, конечно, сейчас же увидать заводского Ришелье,
о котором,
как о большинстве мелких служащих, она до сих пор ничего не знала.
Мы уже видели,
как Родион Антоныч принял известие
о приезде Лаптева на заводы.
— А Прейн? — отвечала удивленная Раиса Павловна, — Ах,
как вы просты, чтобы не сказать больше… Неужели вы думаете, что Прейн привезет Лаптева в пустые комнаты? Будьте уверены, что все предусмотрено и устроено, а нам нужно позаботиться только
о том, что будет зависеть от нас. Во-первых, скажите Майзелю относительно охоты… Это главное. Думаете, Лаптев будет заниматься здесь нашими делами? Ха-ха… Да он умрет со скуки на третьи сутки.
Старик мечтал
о том,
как шаг за шагом, вместе с расширением производства, живая человеческая сила мало-помалу заменяется мертвой машинной работой и тем самым устраняются тысячи тех жгучих вопросов,
какие создаются развивающейся крупной промышленностью.
В них он видел только механическое препятствие, вроде того,
какое происходит от трения колеса
о собственную ось.
Раисе Павловне ничего не оставалось,
как только презрительно пожать своими полными плечами и еще раз пожалеть
о том обстоятельстве, что роковая судьба связала ее жизнь с жизнью этого идиота.
«Вишь,
какая приворотная гривенка, — думал про себя Родион Антоныч, наблюдая все время интересного молодого человека. — Небось
о генерале да
о своей сестричке ни гу-гу… Мастер, видно, бобы разводить с бабами. Ох-хо-хо, прости, господи, наши прегрешения».
Единственным плодом от этой кипучей деятельности остались только захватывающие воспоминания
о том, что и
как он, Перекрестов, ел в Яффе, в Сан-Франциско, в Шанхае, в Кадиксе, в Бостоне, в Каире, Биаррице, Ментоне, на острове Уайте и т. д.
Последний все время сидел
как на иголках: у бедного ходили круги в глазах при одной мысли
о том, что его ждет вечером у семейного очага.
Перекрестов рассказывал
о всевозможной еде,
какую он испробовал во всевозможных широтах и долготах, при самом разнообразном барометрическом давлении и всевозможных уклонениях магнитной стрелки.
Пока Прейн пил чашку кофе с поджаренными сухариками, Раиса Павловна рассказала ему
о происках Тетюева и компании, причем сделала предположение, что и поездка Лаптева на заводы, по всей вероятности, дело тетюевских рук. Прейн слушал ее внимательно,
как доктор слушает рассказ пациента, и, прихлебывая из чашки кофе, после каждой паузы повторял свое неизменное «ага». Когда этот длинный рассказ был кончен, Прейн на минуту задумался и, повертев пальцем около лба, проговорил...
Единственная вещь, которую можно было бы поставить им в заслугу, если бы она зависела от их воли, было то, что все они догадывались скоро «раскланиваться с здешним миром»,
как говорят китайцы
о смерти.
Вообще люди, близко знавшие Прейна, могли про него сказать очень немного,
как о человеке, который не любил скучать, мог наобещать сделать вас завтра бухарским эмиром, любил с чаем есть поджаренные в масле сухарики, всему на свете предпочитал дамское общество… и только.
— А я так рад был видеть тебя, — заговорил генерал после длинной паузы. — Кроме того, я надеялся кое-что разузнать от тебя
о том деле, по которому приехал сюда, то есть я не хочу во имя нашей дружбы сделать из тебя шпиона, а просто… ну, одним словом, будем вместе работать. Я взялся за дело и должен выполнить его добросовестно. Если хочешь, я продался Лаптеву,
как рабочий, но не продавал ему своих убеждений.
Упомянув
о значении капитализма,
как общественно-прогрессивного деятеля, поскольку он, при крупной организации промышленного производства, возвышает производительность труда, и далее, поскольку он расчищает почву для принципа коллективизма, Прозоров указал на то, что развитие нашего отечественного капитализма настойчиво обходит именно эту свою прямую задачу и, разрушив старые крепостные формы промышленности, теперь развивается только на счет технических улучшений, почти не увеличивая числа рабочих даже на самый ничтожный процент, не уменьшая рабочего дня и не возвышая заработной платы.
— Расскажи что-нибудь
о себе, Виталий Кузьмич! — проговорил генерал, опять рассматривая своего собеседника. — Ну,
как ты живешь тут, что делаешь?..
— Однако будет, господа, толковать
о пустяках, — остановил эти препирательства Майзель. — Приступимте к делу; Авдей Никитич, за вами первое слово. Вы уж высказали мысль
о необходимости действовать вместе, и теперь остается только выработать самую форму нашего протеста, чтобы этим дать делу сразу надлежащий ход.
Как вы полагаете, господа?
Генерал заговорил об уставной грамоте и
о тех недоразумениях,
какие возникли по поводу ее между заводским населением и заводоуправлением.
— Ваше превосходительство! я, конечно, маленький человек… даже очень маленький, — заговорил дрогнувшим голосом Родион Антоныч, — и мог бы сложить с себя всякую ответственность по составлению уставной грамоты, так
как она редактировалась вполне ответственными по своим полномочиям лицами, но я не хочу так делать, потому что, если что и делал, так всегда старался
о пользе заводов…
Понятное дело, что такое выдающееся событие,
как бал, подняло страшный переполох в женском заводском мирке, причем мы должны исключительно говорить только
о представительницах beau monde’a, великодушно предоставивших всем другим женщинам изображать народ, — другими словами, только декорировать собой главных действующих лиц.
Если, например, Родион Антоныч и другие заслуженные дельцы являлись своими в управительском кружке и появлялись даже на завтраках Раисы Павловны, то жене Родиона Антоныча,
как существу низшего порядка, нельзя было и думать
о возможности разделять общественное положение мужа.
Нужно ли говорить
о том,
какая борьба закипела на этом ограниченном поле сражения.
Для философа оставался неразрешимым вопрос
о том, для
какой цели затрачивался такой громадный запас энергии, если в мировой системе не пропадает даром ни один атом материи, ни один штрих проявившейся тем или другим путем мировой силы…
—
О, совсем напротив… Я иду прямо к цели. Ага! посмотрите,
как Евгений Константиныч идет на вашу удочку!
—
О, вот вы
какая злая!.. — засмеялся Лаптев.
Кофе был подан в кабинет, и Лаптев все время дурачился,
как школьник; он даже скопировал генерала, а между прочим досталось и Нине Леонтьевне с Раисой Павловной. Мужчины теперь говорили
о дамах с той непринужденностью,
какой вознаграждают себя все мужчины за официальные любезности и вежливость с женщинами в обществе. Особенно отличился Прозоров, перещеголявший даже Сарматова своим ядовитым остроумием.
— Впрочем, тебе лучше знать, — продолжала Раиса Павловна,
как о вещи известной.
Нужно было такому чуду свершаться исправно каждый день, чтобы люди смотрели на него, ковыряя пальцем в носу,
как смотрел набоб и его приспешники, которым утро напоминало только
о новой еде и новом питье.
— Ах, отстаньте, пожалуйста! Охота вам обращать внимание на нас, старух, — довольно фамильярно ответила Раиса Павловна, насквозь видевшая набоба. — Старые бабы,
как худые горшки, вечно дребезжат. Вы лучше расскажите
о своей поездке. Я так жалею, так жалею, что не могла принять в ней участие. Все говорят,
как вы отлично стреляли…
Ее теперь больше всего беспокоило то,
как взглянет на mesalliance Прейн: этот старый грешник больше всего, кажется, заботится
о себе и делает вид, что ничего не видит и не замечает.
Слишком занятая интимными отношениями, Раиса Павловна с замиранием сердца следила,
как раскрывалась страница любви в жизни ее фаворитки, забывая
о своих собственных делах.
— Ах,
как я ненавижу эту Раису Павловну, если бы ты знал! Ведь она теперь мечтает… ха-ха!.. ни больше, ни меньше,
как о том, чтобы выдать меня за Лаптева, а я разыгрываю пред ним наивную провинциалочку. Глупо, досадно и опять глупо…
— Да, все это так… я не сомневаюсь. Но чем ты мне заплатишь вот за эту гнилую жизнь,
какой я жила в этой яме до сих пор? Меня всегда будут мучить эти позорнейшие воспоминания
о пережитых унижениях и нашей бедности. Ах, если бы ты только мог приблизительно представить себе, что я чувствую! Ничего нет и не может быть хуже бедности, которая сама есть величайший порок и источник всех других пороков. И этой бедностью я обязана была Раисе Павловне! Пусть же она хоть раз в жизни испытает прелести нищеты!
—
О нет же, тысячу раз нет! — с спокойной улыбкой отвечал каждый раз Прейн. — Я знаю, что все так думают и говорят, но все жестоко ошибаются. Дело в том, что люди не могут себе представить близких отношений между мужчиной и женщиной иначе,
как только в одной форме, а между тем я действительно и теперь люблю Раису Павловну
как замечательно умную женщину, с совершенно особенным темпераментом. Мы с ней были даже на «ты», но между нами ничего не могло быть такого, в чем бы я мог упрекнуть себя…
Поклонившись в ответ на комплимент набоба, Тетюев с напускной развязностью занял стул около письменного стола; Прейн, закурив сигару, следил за этой сценой своими бесцветными глазами и думал
о том,
как ему утишить ненависть Луши к Раисе Павловне.
А партия Тетюева торжествовала совсем открыто, собираясь у Нины Леонтьевны, где об изгнании Раисы Павловны все говорили,
как о деле решенном.
Аннинька пользовалась этим моментом душевного расслабления своей подруги, забиралась к ней с ногами на кровать и принималась без конца рассказывать
о своей любви,
как те глупые птички, которые щебечут в саду на заре от избытка преисполняющей их жизни.
— Меня все обманывают, — шептала несчастная девушка, глотая слезы. — И теперь мое место занято,
как всегда. Директор лжет, он сам приглашал меня… Я буду жаловаться!..
О, я все знаю, решительно все! Но меня не провести! Да, еще немножко подождите… Ведь уж он приехал и все знает.
Луша торжествовала: ее заветное желание исполнилось. Сегодня идти к Раисе Павловне было поздно, но зато завтра она воочию убедится в случившемся. Ей страстно хотелось видеть,
как Раиса Павловна примет известие
о своем поражении и
как она отнесется к Прейну, на которого надеялась,
как на каменную стену. Вот будет комедия!..
Мысли об отце были единственной тайной Луши от Прейна, и она берегла эту последнюю святыню,
как берегут иногда детские игрушки, которые напоминают
о счастливом и невинном детстве.
Наконец Тетюев был совсем готов и в назначенный день и час явился во фраке и белом галстуке со своим портфелем в приемную господского дома. Было
как раз одиннадцать часов утра. Из внутренних комнат выглянул m-r Чарльз и величественно скрылся, не удостоив своим вниманием вопросительный жест ожидавшего в приемной Тетюева. Поймав какого-то лакея, Тетюев просил его доложить
о себе.
Известие
о сбежавшем набобе еще раз переполошило весь Кукарский завод, причем все накинулись на Прейна,
как сумасшедшие.
— Отлично, очень хорошо… Но это все еще в будущем, а теперь поговоримте
о настоящем: у меня на первый раз есть для вас маленькая дипломатическая миссия. Так, пустяки… Кстати, я говорил уже
о вас генералу, и он согласен. Да… Так вот
какое дело, Авдей Никитич… Собственно, это пустяки, но из пустяков складывается целая жизнь. Я буду с вами откровенен… Надеюсь, что вы не откажете мне?