Неточные совпадения
А между
тем она когда-то была очень и очень красива, по крайней мере, мужчины находили ее такой,
чему она имела самые неопровержимые доказательства.
Загнеткин для Раисы Павловны был
тем же,
чем для садовника служит в оранжерее термометр.
Схематически изобразить
то,
что, например, творилось в иерархии Кукарских заводов, можно так: представьте себе совершенно коническую гору, на вершине которой стоит сам заводовладелец Лаптев; снизу со всех сторон бегут, лезут и ползут сотни людей, толкая и обгоняя друг друга.
Чем выше,
тем давка сильнее; на вершине горы, около самого заводовладельца, может поместиться всего несколько человек, и попавшим сюда счастливцам всего труднее сохранить равновесие и не скатиться под гору.
Может быть, этой своей особенности Раиса Павловна отчасти и была обязана
тем,
что, несмотря на все перевороты и пертурбации, она твердо и неизменно в течение нескольких лет сохраняла власть в своих руках.
Знаю,
что вам интересно бы узнать,
что эта за особа, которая вертит генералом, — разузнавал и пока узнал только
то,
что она живет с генералом в гражданском виде, очень некрасива и немолода.
Главное, нужно приготовиться к приему Евгения Константиныча, которого вы хорошо знаете, и также знаете и
то,
что нужно вам делать.
То,
что губит в общественном мнении других женщин, для Раисы Павловны не существовало.
На остроумном языке Прозорова эта особенность Раисы Павловны объяснялась
тем,
что «подозрение да не коснется жены Цезаря».
— Я не нахожу ничего смешного в
том;
что Мирон Геннадьич находится под сильным влиянием одной особы, которая…
— Издали. Про нее можно сказать словами балаганных остряков,
что издали она безобразна, а
чем ближе,
тем хуже. Послушайте, однако, для
чего вы меня исповедуете обо всем этом?
А болит она, царица Раиса, о
том,
что я мог выполнить и не выполнил.
— Я вас за
что люблю? — неожиданно прервал Прозоров ход своих мыслей. — Люблю за
то именно,
чего мне недостает, хотя сам я этого, пожалуй, и не желал бы иметь. Ведь вы всегда меня давили и теперь давите, даже давите вот своим настоящим милостивым присутствием…
— Перестаньте ломать комедию, Виталий Кузьмич, — строго заговорила Раиса Павловна, направляясь к выходу. — Достаточно
того,
что я люблю Лушу гораздо больше вашего и позабочусь о ней…
Раису Павловну смущало больше всего противоречие, которое вытекало из характеристики Прозорова: если эта таинственная особа стара и безобразна,
то где же секрет ее влияния на Блинова,
тем более
что она не была даже его женой?
— Ах, какая ты недотрога!.. — с улыбкой проговорила Раиса Павловна. — Не нужно быть слишком застенчивой. Все хорошо в меру: и застенчивость, и дерзость, и даже глупость… Ну, сознайся, ты рада,
что приедет к нам Лаптев? Да?.. Ведь в семнадцать лет жить хочется, а в каком-нибудь Кукарском заводе
что могла ты до сих пор видеть, — ровно ничего! Мне, старой бабе, и
то иногда тошнехонько сделается, хоть сейчас же камень на шею да в воду.
Тысячи безделушек валялись кругом без всякой цели и порядка, единственно потому только,
что их так бросили или забыли: японские коробки и лакированные ящички, несколько китайских фарфоровых ваз, пустые бонбоньерки,
те специально дамские безделушки, которыми Париж наводняет все магазины, футляры всевозможной величины, формы и назначения, флаконы с духами, целый арсенал принадлежностей косметики и т. д.
К этому остается добавить только
то,
что Майзель никак не мог забыть
тех жирных генеральских эполет, которые уже готовы были повиснуть на его широких плечах, но по одной маленькой случайности не только не повисли, но заставили Майзеля выйти в отставку и поступить на частную службу.
— Вы, конечно, знаете, какую борьбу ведет земство с заводоуправлением вот уже который год, — торопливо заговорил Тетюев. — Приезд Лаптева в этом случае имеет для нас только
то значение,
что мы окончательно выясним наши взаимные отношения. Чтобы нанести противнику окончательное поражение, прежде всего необходимо понять его планы. Мы так и сделаем. Я поклялся сломить заводоуправление в его нынешнем составе и добьюсь своей цели.
От закуски Прозоров не отказался,
тем более
что Тетюев любил сам хорошо закусить и выпить, с темп специально барскими приемами, какие усваиваются на официальных обедах и парадных завтраках.
За бутылкой рейнвейна Прозоров разболтался, и Тетюев много и долго говорил о процветании Ельниковского земства, о народном образовании, а особенно о
том,
что Кукарские заводы в стройном земском концерте являются страшным диссонансом, который необходимо перевести в гармонические комбинации.
В заключение Тетюев не без ловкости принялся расспрашивать Прозорова о генерале Блинове, причем Прозоров не заставлял просить себя лишний раз и охотно повторил
то же самое,
что утром уже рассказывал Раисе Павловне.
Луша теперь ненавидела даже воздух, которым дышала: он, казалось ей, тоже был насыщен
той бедностью, какая обошла флигелек Прозорова со всех сторон, пряталась в каждой складке более
чем скромных платьев Луши, вместе с пылью покрывала полинялые цветы ее летней соломенной шляпы, выглядывала в отверстия проносившихся прюнелевых ботинок и сквозила в каждую щель, в каждое отверстие.
Это был замечательный человек в
том отношении,
что принадлежал к совершенно особенному типу, который, вероятно, встречается только на Руси...
С блестящими способностями, с счастливой наружностью в молодые годы, с университетским образованием, он кончил
тем,
что доживал свои дни в страшной глуши, на копеечном жалованье.
Этот профессор принадлежал к университетским замухрышкам, которые всю жизнь тянут самую неблагодарную лямку: работают за десятерых, не пользуются благами жизни и кончают
тем,
что оставляют после себя несколько
томов исследования о каком-нибудь греческом придыхании и голодную семью.
Началось с
того,
что Прозоров для первого раза «разошелся» с университетским начальством из-за самого ничтожного повода: он за глаза сострил над профессором, под руководством которого работал.
В отношениях с женщинами Прозоров держал себя очень свободно, а тут его точно враг попутал: в одно прекрасное утро он женился на сочувствовавшей ему девушке, точно для
того только, чтобы через несколько дней сделать очень неприятное открытие, — именно,
что он сделал величайшую и бесповоротную глупость…
Тут уж ему пришлось совсем плохо,
тем более
что никакой подходящей профессии он не мог себе подыскать и бестолково толкался между крупными промышленниками.
Аристократическая обстановка богатого барского дома совсем опьянила увлекающуюся натуру Прозорова,
тем более
что для сравнения с ней вставало собственное полунищенское существование.
Свою педагогическую деятельность он начал с
того,
что переодел девочку мальчиком, точно в женском костюме таились все напасти и злобы, какими была отравлена жизнь Прозорова.
Недостаток Прозоровского воспитания заключался в
том,
что он не мог выдержать характера в своих занятиях:
то надсаживался и лез из кожи,
то забывал о дочери на целый месяц.
А когда она подросла, Прозоров, к своему ужасу, убедился в
той печальной истине,
что его Лукреция увлеклась бантиками и ленточками гораздо больше
тех девочек, которые всегда ходили в женских платьях.
Что-то такое новое, хорошее, еще не испытанное проснулось у ней в груди, не в душе, а именно — в груди, где теперь вставала с страшной силой жгучая потребность не
того,
что зовут любовью, а более сильное и могучее чувство…
Самолюбивая до крайности, она готова была возненавидеть свою фаворитку, если бы это было в ее воле: Раиса Павловна, не обманывая себя, со страхом видела, как она в Луше жаждет долюбить
то,
что потеряла когда-то в ее отце, как переживает с ней свою вторую весну.
Полнота окончательно погубила и
то последнее,
что сохраняется красивыми женщинами от счастливой молодой поры.
Но и этот недостаток в глазах Раисы Павловны вполне выкупался
тем,
что девушка была далеко от сорочьей жадности обыкновенных людишек.
Стеклянная старинная чернильница с гусиными перьями — Родион Антоныч не признавал стальных — говорила о
той патриархальности, когда добрые люди всякой писаной бумаги, если только она не относилась к чему-нибудь божественному, боялись, как огня, и боялись не без основания, потому
что из таких чернильниц много вылилось всяких зол и напастей.
Припоминая свои подходы под Тетюева, Родион Антоныч теперь от чистого сердца скорбел о
том,
что не принял заблаговременно во внимание переменчивости человеческого счастья…
Недалеко ходить, взять хоть
того же старика Тетюева: уж у него-то был не дом — чаша полная, — а
что осталось? — так, пустяки разные: стены да мебелишка сборная.
—
Что же, я ограбил кого? украл? — спрашивал он самого себя и нигде не находил обвиняющих ответов. — Если бы украсть — разве я стал бы руки марать о такие пустяки?.. Уж украсть так украсть, а
то… Ах ты, господи, господи!.. Потом да кровью все наживал, а теперь вот под грозу попал.
Насколько громадное значение имел Кукарский завод, достаточно сказать только
то,
что во всех заводах, вместе с селами, деревнями и «половинками», считалось до пятидесяти тысяч рабочего населения.
Случалось нередко так,
что приказчики попадали «в гору»,
то есть в железный рудник,
что тогда считалось равносильным каторге.
Какой-нибудь Тетюев пользовался княжескими почестями, а насколько сильна была эта выдержка на всех уральских заводах, доказывает одно
то,
что и теперь при встрече с каждым, одетым «по-городски», старики рабочие почтительно ломают шапки.
Счастье для Сахарова заключалось в
том,
что он служил в Кукарском заводе и поймал случай попасть на глаза к самому старику Тетюеву.
Но здесь же Сахаров и получил первый жестокий урок за свое излишнее усердие: чтобы выслужиться, он принялся нажимать на рабочих и довел их до
того,
что в одну темную осеннюю ночь его так поучили,
что он пролежал в больнице целый месяц.
Именно, Прейн назначил внезапную ревизию заводоуправления и послал за Тетюевым как раз в
тот момент, когда старик только
что сел обедать — самое священное время тетюевского дня.
Чтобы пробить себе дорогу при новом порядке вещей, Сахаров поступил сначала в счетное отделение, которое славилось
тем,
что здесь служащие, заваленные письменной работой, гибли, как мухи.
Неразрывные до
тех пор интересы заводовладельца и мастеровых теперь раскалывались на две неровных половины, причем нужно было вперед угадать, как и где встретятся взаимные интересы,
что необходимо обеспечить за собой и
чем, ничего не теряя, поступиться в пользу мастеровых.
Во-первых, по этой уставной грамоте совсем не было указано сельских работников, которым землевладелец обязан был выделить крестьянский надел, так
что в мастеровые попали все крестьяне
тех деревень, какие находились в округе Кукарских заводов.