— А ты, бабушка, в самом деле
не больно тово… не шеперься, — заявил с своей стороны Михалко, не желая показать себя трусом пред улыбавшимся приятелем. — Мы насчет денег пришли, тятенька которые оставил… Да! Уж ты как хочешь, а деньги подавай. Верно тебе говорю…
Неточные совпадения
— Надо… надо…
больно мне тебя надо, Гордей Евстратыч, — отозвалась голова Маркушки. — Думал,
не доживу… спасибо после скажешь Маркушке… Ох, смерть моя пришла, Гордей Евстратыч!
— Чего ему делается… — нехотя ответила Матрена Ильинична. — Работа у него
больно невелика: с печи на полати да с полатей на печь… А ты вот что, Лиса Патрикеевна,
не заметай хвостом следов-то!
— А что я сказывал Гордею Евстратычу, то и тебе скажу… Больше ничего
не знаю. Плохо тогда мне пришлось,
больно плохо; а тут Михалко в Полдневскую приехал, ну, ко мне зашел… Думал, думал, чем пропадать жилке задарма — пусть уж ей владеет хоть хороший человек.
— Да при лавке больше, Татьяна Власьевна. Он ведь домосед у нас, сами знаете,
не любит больно-то расхаживать.
— И в самом-то деле, что это мы
больно раскошелились?.. — удивлялась Татьяна Власьевна, точно просыпаясь от какого-то долгого сна. — Ведь Шабалины
не кормят всяких пропойцев, да
не хуже других живут…
— Ладно, ладно… Ты вот за Нюшей-то смотри, чего-то
больно она у тебя хмурится, да и за невестками тоже. Мужик если и согрешит, так грех на улице оставит, а баба все домой принесет. На той неделе мне сказывали, что Володька Пятов повадился в нашу лавку ходить, когда Ариша торгует… Может, зря болтают только, — бабенки молоденькие. А я за ребятами в два глаза смотрю, они у меня и воды
не замутят.
— Да, звал, Ариша. Садись вот сюда, потолкуем ладком… Что
больно приунищилась?..
Не бойсь,
не укушу. Для вас же стараюсь…
— Ох, только бы
не избаловать, милушка. Дело-то еще
больно молодое, хоть и Аришу взять… Возмечтает, пожалуй, и старших
не будет уважать. Нынче вон какой безголовый народ пошел,
не к нам будь сказано! А ты, милушка, никак бороду-то себе подкорнал на ярмарке?
— А уж как бы хорошо-то было… Сначала бы насчет Савиных да Колобовых, а потом и насчет Пазухиных. То есть я на тот конец говорю, отец Крискент, что Нюшу-то мне
больно жаль да и Алексея. Сказывают, парень-то сам
не свой ходит… Может, Гордей-то Евстратыч и стишает.
—
Не надо было
больно круто наступать-то на нее для первого разу… — выговаривала Алена Евстратьевна, когда Феня убежала от них. — Этак все дело можно извести!
Татьяна Власьевна крепко
не доверяла гостю, потому что уж очень милушка-то на него обнадежился: неладно что-то, скоро
больно…
— Ты еще благодари Бога, что Михалко-то одной водкой зашибается, а вон Архип-то, сказывают,
больно за девками бегает… Уж так мне жаль этой Дуни, так жаль, да и Матрены-то Ильинишны! Только ты никому
не говори ничего, Ариша, боже тебя сохрани!
Только одно
не нравилось Татьяне Власьевне в женихе: уж
больно у него глаза были «вострые», так и бегают.
— А я… пришел к тебе…
не тово… недаром, — признавался Зотушка косневшим языком. — Уж
больно меня… старуха-то доехала… Стра-асть доехала!.. Хоть вот сейчас ложись… и помирай! Вот я и пришел к тебе… дельце маленькое есть…
После помазания больному стало вдруг гораздо лучше. Он не кашлял ни разу в продолжение часа, улыбался, целовал руку Кити, со слезами благодаря ее, и говорил, что ему хорошо, нигде
не больно и что он чувствует аппетит и силу. Он даже сам поднялся, когда ему принесли суп, и попросил еще котлету. Как ни безнадежен он был, как ни очевидно было при взгляде на него, что он не может выздороветь, Левин и Кити находились этот час в одном и том же счастливом и робком, как бы не ошибиться, возбуждении.
Неточные совпадения
Купцы уходят. Слышен голос женщины: «Нет, ты
не смеешь
не допустить меня! Я на тебя нажалуюсь ему самому. Ты
не толкайся так
больно!»
«Я
не ропщу, — сказала я, — // Что Бог прибрал младенчика, // А
больно то, зачем они // Ругалися над ним? // Зачем, как черны вороны, // На части тело белое // Терзали?.. Неужли // Ни Бог, ни царь
не вступится?..»
― Вам нужен Сережа, чтобы сделать мне
больно, ― проговорила она, исподлобья глядя на него. ― Вы
не любите его… Оставьте Сережу!
И действительно, он покраснел от досады и что-то сказал неприятное. Она
не помнила, что она ответила ему, но только тут к чему-то он, очевидно с желанием тоже сделать ей
больно, сказал:
— Потому что Алексей, я говорю про Алексея Александровича (какая странная, ужасная судьба, что оба Алексеи,
не правда ли?), Алексей
не отказал бы мне. Я бы забыла, он бы простил… Да что ж он
не едет? Он добр, он сам
не знает, как он добр. Ах! Боже мой, какая тоска! Дайте мне поскорей воды! Ах, это ей, девочке моей, будет вредно! Ну, хорошо, ну дайте ей кормилицу. Ну, я согласна, это даже лучше. Он приедет, ему
больно будет видеть ее. Отдайте ее.