Неточные совпадения
—
Вот и отлично! — обрадовался Кишкин. — Мне
бы с ними надо со всеми переговорить.
— Неужто правда, андел мой? А? Ах, божже мой… да, кажется, только
бы вот дыхануть одинова дали, а то ведь эта наша конпания — могила. Заживо все помираем… Ах, друг ты мой, какое ты словечко выговорил! Сам, говоришь, и бумагу читал? Правильная совсем бумага? С орлом?..
—
Вот вы все такие, зятья! — ругался Яша. — Вам хоть трава не расти в дому, лишь
бы самих не трогали…
— Да это бог
бы с ней, что убегом, Тарас Матвеич, а
вот вера-то ихняя стариковская…
— А ты выдела требуй, Яша, — советовал Мыльников. — Слава богу, своим умом пора жить… Я
бы так давно наплевал: сам большой — сам маленький, и знать ничего не хочу.
Вот каков Тарас Мыльников!
— Молчи, Марья! — окликнула ее мать. — Ты
бы вот завела своего мужика да и мудрила над ним… Не больно-то много ноне с зятя возьмешь, а наш Прокопий воды не замутит.
— Нет, это пустое, отец, — решила баушка Лукерья. — Сам-то Акинфий Назарыч, пожалуй
бы, и ничего, да старуха Маремьяна не дозволит… Настоящая медведица и крепко своей старой веры держится. Ничего из этого не выйдет, а Феню надо воротить… Главное дело, она из своего православного закону вышла, а наши роды испокон века православные. Жиденький еще умок у Фени,
вот она и вверилась…
— Я сама себя осудила, Родион Потапыч, и горше это было мне каторги.
Вот сыночка тебе родила, и его совестно. Не корил ты меня худым словом, любил, а я все думала, как
бы мы с тобой век свековали, ежели
бы не моя злосчастная судьба.
«
Вот я ему, подлецу, помяну как-нибудь про фискалу-то, — подумал Родион Потапыч, припоминая готовившееся скандальное дело. — Эх, надо
бы мне было ему тогда на Фотьянке узелок завязать, да не догадался… Ну, как-нибудь в другой раз».
— Шел
бы ты домой, Тарас, — часто уговаривал его Ермошка, — дома-то, поди, жена тебя
вот как ждет. А по пути завернул
бы к тестю чаю напиться. Богатый у тебя тестюшка.
— Уж этот уцелеет… Повесить его мало… Теперь у него с Ермошкой-кабатчиком такая дружба завелась — водой не разольешь. Рука руку моет… А что на Фотьянке делается: совсем сбесился народ. С Балчуговского все на Фотьянку кинулись… Смута такая пошла, что не слушай, теплая хороминка. И этот Кишкин тут впутался, и Ястребов наезжал раза три… Живым мясом хотят разорвать Кедровскую-то дачу. Гляжу я на них и дивлюсь про себя:
вот до чего привел Господь дожить. Не глядели
бы глаза.
Дорого
бы дали
вот за эту бумажку те самые, которые сейчас не подозревают даже о его существовании. «Какой Кишкин?..» Х-ха,
вот вам и какой: добренький, старенький, бедненький…
— Ах и нехорошо, Андрон Евстратыч! Все вместе были, а как дошло дело до богачества — один ты и остался. Ухватил
бы свинью, только тебя и видели.
Вот какая твоя деликатность, братец ты мой…
— Было
бы что скупать, — отъедается Ястребов, который в карман за словом не лазил. — Вашего-то золота кот наплакал… А
вот мое золото будет оглядываться на вас. Тот же Кишкин скупать будет от моих старателей… Так ведь, Андрон Евстратыч? Ты ведь еще при казне набил руку…
— А ты видел, как я его скупаю?
Вот то-то и есть… Все кричат про меня, что скупаю чужое золото, а никто не видал. Значит, кто поумнее, так тот и промолчал
бы.
— Ты
бы хоть избу себе новую поставил, — советовал Фролка, — а то все пропьешь, и ничего самому на похмелье не останется. Тоже
вот насчет одежи…
— Ваше высокоблагородие, ничего я в этих делах не знаю… — заговорил Родион Потапыч и даже ударил себя в грудь. — По злобе обнесен
вот этим самым Кишкиным… Мое дело маленькое, ваше высокоблагородие. Всю жисть в лесу прожил на промыслах, а что они там в конторе делали — я не известен. Да и давно это было… Ежели
бы и знал, так запамятовал.
— Эй, Родион Потапыч, не плюй в колодец! — кричал вслед ему Мыльников. — Как
бы самому же напиться не пришлось… Всяко бывает. Я
вот тебе такое золото обыщу, что не поздоровится. А ты, Окся, что пнем стала? Чему обрадовалась-то?
— Да ведь дело-то верное, Илья Федотыч!..
Вот только
бы теплушку-казарму поставить… Вернее смерти. На золотник вышли
бы [На золотник выйти — найти золотоносный пласт с содержанием золота в 100 пудах песку 1 золотник. (Примеч. Д. Н. Мамина-Сибиряка.)].
— Пять катеринок… Так он, друг-то, не дал?.. А
вот я дам… Что раньше у меня не попросил? Нет, раньше-то я и сам
бы тебе не дал, а сейчас бери, потому как мои деньги сейчас счастливые… Примета такая есть.
Кожин не замечал, как крупные слезы катились у него по лицу, а Марья смотрела на него, не смея дохнуть. Ничего подобного она еще не видала, и это сильное мужское горе, такое хорошее и чистое, поразило ее.
Вот так
бы сама бросилась к нему на шею, обняла, приголубила, заговорила жалкими бабьими словами, вместе поплакала… Но в этот момент вошел в избу Петр Васильич, слегка пошатывавшийся на ногах… Он подозрительно окинул своим единственным оком гостя и сестрицу, а потом забормотал...
— Ах, старый пес… Ловкую штуку уколол. А летом-то, помнишь, как тростил все время: «Братцы, только
бы натакаться на настоящее золото — никого не забуду».
Вот и вспомнил… А знаки, говоришь, хорошие были?
— Тебя-то? Бочка меду да ложка дегтю —
вот как я тебя понимаю. Кабы не твое лакомство, цены
бы тебе не было… Всякая повадка в тебе настоящая, и в слове тверд даже на редкость.
— Разве так работают… — говорил Карачунский, сидя с Родионом Потапычем на одном обрубке дерева. — Нужно было заложить пять таких шахт и всю гору изрыть —
вот это разведка. Тогда уж золото не ушло
бы у нас…
Вот о чем задумывался он, проводя ночи на Рублихе. Тысячу раз мысль проходила по одной и той же дороге, без конца повторяя те же подробности и производя гнетущее настроение. Если
бы открыть на Рублихе хорошую жилу, то тогда можно было
бы оправдать себя в глазах компании и уйти из дела с честью: это было для него единственным спасением.
— Мы насчет работы, Андрон Евстратыч, — заявил другой мужик. — Чем мы грешнее других-прочих?.. Отвел
бы делянку —
вот и весь разговор.
—
Вот, Оксинька, какие дела на белом свете делаются, — заключил свои рассказы Петр Васильич, хлопая молодайку по плечу. — А ежели разобрать, так ты поумнее других протчих народов себя оказала… И ловкую штуку уколола!.. Ха-ха!.. У дедушки, у Родиона Потапыча, жилку прятала?.. У родителя стянешь да к дедушке?.. Никто и не подумает… Верно!.. Уж так-то ловко… Родитель-то и сейчас волосы на себе рвет. Ну, да ему все равно не пошла
бы впрок и твоя жилка. Все по кабакам
бы растащил…
— А ведь оно тово, действительно, Марья Родивоновна, статья подходящая… ей-богу!.. Так уж вы тово, не оставьте нас своею милостью… Ужо подарочек привезу. Только
вот Дарья
бы померла, а там живой рукой все оборудуем. Федосья-то Родивоновна в город переехала… Я как-то ее встретил. Бледная такая стала да худенькая…
Неточные совпадения
Городничий. Я здесь напишу. (Пишет и в то же время говорит про себя.)А
вот посмотрим, как пойдет дело после фриштика да бутылки толстобрюшки! Да есть у нас губернская мадера: неказиста на вид, а слона повалит с ног. Только
бы мне узнать, что он такое и в какой мере нужно его опасаться. (Написавши, отдает Добчинскому, который подходит к двери, но в это время дверь обрывается и подслушивавший с другой стороны Бобчинский летит вместе с нею на сцену. Все издают восклицания. Бобчинский подымается.)
Городничий. Это
бы еще ничего, — инкогнито проклятое! Вдруг заглянет: «А, вы здесь, голубчик! А кто, скажет, здесь судья?» — «Ляпкин-Тяпкин». — «А подать сюда Ляпкина-Тяпкина! А кто попечитель богоугодных заведений?» — «Земляника». — «А подать сюда Землянику!»
Вот что худо!
Городничий (в сторону).Славно завязал узелок! Врет, врет — и нигде не оборвется! А ведь какой невзрачный, низенький, кажется, ногтем
бы придавил его. Ну, да постой, ты у меня проговоришься. Я тебя уж заставлю побольше рассказать! (Вслух.)Справедливо изволили заметить. Что можно сделать в глуши? Ведь
вот хоть
бы здесь: ночь не спишь, стараешься для отечества, не жалеешь ничего, а награда неизвестно еще когда будет. (Окидывает глазами комнату.)Кажется, эта комната несколько сыра?
Хлестаков. Нет, батюшка меня требует. Рассердился старик, что до сих пор ничего не выслужил в Петербурге. Он думает, что так
вот приехал да сейчас тебе Владимира в петлицу и дадут. Нет, я
бы послал его самого потолкаться в канцелярию.
Хлестаков. Нет, вы этого не думайте: я не беру совсем никаких взяток.
Вот если
бы вы, например, предложили мне взаймы рублей триста — ну, тогда совсем дело другое: взаймы я могу взять.