Неточные совпадения
— А ведь
ты верно, — уныло согласился Зыков. — Потащат наше золото старателишки. Это уж как пить
дадут.
Ты их только помани… Теперь за ними не уследишь днем с огнем, а тогда и подавно! Только, я думаю, — прибавил он, — врешь
ты все…
— Неужто правда, андел мой? А? Ах, божже мой… да, кажется, только бы вот дыхануть одинова
дали, а то ведь эта наша конпания — могила. Заживо все помираем… Ах, друг
ты мой, какое
ты словечко выговорил! Сам, говоришь, и бумагу читал? Правильная совсем бумага? С орлом?..
— А уж что Бог
даст… Получше нас с
тобой, может, с сумой в другой раз ходят. А что касаемо выдела, так уж как волостные старички рассудят, так тому и быть.
—
Ты с нее одежу-то ихнюю сыми первым делом… Нож мне это вострый. А ежели нагонят из Тайболы да будут приставать, так
ты мне
дай знать на шахты или на плотину: я их живой рукой поверну.
— Нет,
дашь… — так же коротко ответил Кишкин и ухмыльнулся. — В некоторое время еще могу пригодиться. Не пошел бы я к
тебе, кабы не моя сила. Давно бы мне так-то догадаться…
—
Ты у меня, оборотень, смотри!.. — пригрозил Кишкин, вошедший в роль заправилы. — В лесу-то один Никола бог: расчет мелкими
дадим.
— Никита Яковлич, будешь
ты наше золото скупать, — подшучивали над Ястребовым. — Как пить
дать.
— Плачет о нас с
тобой острог-то, Андрон Евстратыч… Все там будем, сколько ни прыгаем. Ну, да это наплевать… Ах, Андрон Евстратыч!.. Разве Ястребов вор? Воры-то — ваша балчуговская компания, которая народ сосет, воры — инженеры, канцелярские крысы вроде
тебя, а я хлеб
даю народу… Компания-то полуторых рублей не
дает за золотник, а я все три целковых.
— Ну, сказывали, что и
тебе тоже перепадает… Мыльников как-то завернул и говорит: «Фене деньги повалили — тот двугривенный
даст, другой полтину…» Побожился, что не врет.
— Ну-ка, кажи, что он
тебе дал?..
— Погоди, зять, устроимся, — утешал Яша покровительственным тоном. —
Дай срок, утвердимся… Только бы одинова дыхнуть. А на баб
ты не гляди: известно, бабы. Они, брат, нашему брату в том роде, как лошади железные путы… Знаю по себе, Проня… А в лесу-то мы с
тобой зажили бы припеваючи… Надоела, поди, фабрика-то?
— Ах, боже мой… Вот так роденьку Бог
дал!.. — удивлялся Мыльников, распоясываясь. — Я сломя голову к
тебе из Балчугов гоню, а она меня вон каким шампанским встретила…
— Я
тебя, курву, вниз головой спущу в дудку! — орал Мыльников, устав от внушения. — Палач,
давай привяжем ее за ногу к канату и спустим.
— Пять катеринок… Так он, друг-то, не
дал?.. А вот я
дам… Что раньше у меня не попросил? Нет, раньше-то я и сам бы
тебе не
дал, а сейчас бери, потому как мои деньги сейчас счастливые… Примета такая есть.
— Нет, все от
тебя, Степан Романыч:
ты потачку
дал этому змею Мыльникову. Вот оно и пошло… Привезут ведро водки прямо к жилке и пьют. Тьфу… На гармонии играют, песни орут — разве это порядок?..
— Дурак
ты, Тарас, верно
тебе говорю… Сдавай в контору половину жилки, а другую мне. По два с полтиной
дам за золотник… Как раз вдвое выходит супротив компанейской цены. Говорю: дурак… Товар портишь.
— Вот
тебе, новому золотопромышленнику, старому нищему! — ругался Петр Васильич,
давая Мыльникову последнего пинка. —
Давайте я его удавлю, пса…
—
Давай серебро-то, а ворочу золотом. Понимаешь, банк будет выдавать по ассигновкам золотыми, и я
тебе до последней копеечки золотом отдам… Нá, да не поминай Кишкина лихом!..
— Первое дело, Степан Романыч,
ты нас не тронь… — грубо заявил Матюшка. — Мы не
дадим отвал… Вот
тебе и весь сказ. А твоих штейгеров мы в колья…
— Нет, брат, с золотом шабаш!.. Достаточно… Да потом я
тебе скажу, Акинфий Назарыч: дураки мы… да. Золото у нас под рылом, а мы его по лесу разыскиваем… Вот
давай ударим ширп у
тебя в огороде, вон там, где гряды с капустой. Ей-богу… Кругом золото у вас, как я погляжу.
— Это не на твои деньги куплено золото-то, так уж
ты настоящую цену
дай, — торговал вперед Петр Васильич.
— И еще как, дедушка… А перед самым концом как будто стишала и поманила к себе, чтобы я около нее присел. Ну, я, значит, сел… Взяла она меня за руку, поглядела этак долго-долго на меня и заплакала. «Что
ты, — говорю, — Окся:
даст Бог, поправишься…» — «Я, — грит, — не о том, Матюшка. А
тебя мне жаль…» Вон она какая была, Окся-то. Получше в десять раз другого умного понимала…
Городничий (с неудовольствием).А, не до слов теперь! Знаете ли, что тот самый чиновник, которому вы жаловались, теперь женится на моей дочери? Что? а? что теперь скажете? Теперь я вас… у!.. обманываете народ… Сделаешь подряд с казною, на сто тысяч надуешь ее, поставивши гнилого сукна, да потом пожертвуешь двадцать аршин, да и
давай тебе еще награду за это? Да если б знали, так бы тебе… И брюхо сует вперед: он купец; его не тронь. «Мы, говорит, и дворянам не уступим». Да дворянин… ах ты, рожа!
— Хорошо, так поезжай домой, — тихо проговорила она, обращаясь к Михайле. Она говорила тихо, потому что быстрота биения сердца мешала ей дышать. «Нет, я не
дам тебе мучать себя», подумала она, обращаясь с угрозой не к нему, не к самой себе, а к тому, кто заставлял ее мучаться, и пошла по платформе мимо станции.
Если ты над нею не приобретешь власти, то даже ее первый поцелуй не
даст тебе права на второй; она с тобой накокетничается вдоволь, а года через два выйдет замуж за урода, из покорности к маменьке, и станет себя уверять, что она несчастна, что она одного только человека и любила, то есть тебя, но что небо не хотело соединить ее с ним, потому что на нем была солдатская шинель, хотя под этой толстой серой шинелью билось сердце страстное и благородное…
Неточные совпадения
Осип. Постой, прежде
дай отдохнуть. Ах
ты, горемычное житье! На пустое брюхо всякая ноша кажется тяжела.
Хлестаков (защищая рукою кушанье).Ну, ну, ну… оставь, дурак!
Ты привык там обращаться с другими: я, брат, не такого рода! со мной не советую… (Ест.)Боже мой, какой суп! (Продолжает есть.)Я думаю, еще ни один человек в мире не едал такого супу: какие-то перья плавают вместо масла. (Режет курицу.)Ай, ай, ай, какая курица!
Дай жаркое! Там супу немного осталось, Осип, возьми себе. (Режет жаркое.)Что это за жаркое? Это не жаркое.
Анна Андреевна. После? Вот новости — после! Я не хочу после… Мне только одно слово: что он, полковник? А? (С пренебрежением.)Уехал! Я
тебе вспомню это! А все эта: «Маменька, маменька, погодите, зашпилю сзади косынку; я сейчас». Вот
тебе и сейчас! Вот
тебе ничего и не узнали! А все проклятое кокетство; услышала, что почтмейстер здесь, и
давай пред зеркалом жеманиться: и с той стороны, и с этой стороны подойдет. Воображает, что он за ней волочится, а он просто
тебе делает гримасу, когда
ты отвернешься.
Хлестаков. Я с
тобою, дурак, не хочу рассуждать. (Наливает суп и ест.)Что это за суп?
Ты просто воды налил в чашку: никакого вкусу нет, только воняет. Я не хочу этого супу,
дай мне другого.
А уж Тряпичкину, точно, если кто попадет на зубок, берегись: отца родного не пощадит для словца, и деньгу тоже любит. Впрочем, чиновники эти добрые люди; это с их стороны хорошая черта, что они мне
дали взаймы. Пересмотрю нарочно, сколько у меня денег. Это от судьи триста; это от почтмейстера триста, шестьсот, семьсот, восемьсот… Какая замасленная бумажка! Восемьсот, девятьсот… Ого! за тысячу перевалило… Ну-ка, теперь, капитан, ну-ка, попадись-ка
ты мне теперь! Посмотрим, кто кого!