Затем существовала какая-то подать в пользу казны с добытого пуда, но какая — этого тоже
никто не знал, как и генерала Мансветова, никогда не бывавшего на своих промыслах.
Никто не знал только одного: Окся каждый раз выносила из дудки куски кварца с золотом, завернутые в разном тряпье, а потом прятала их в дедушкиной конторке, — безопаснее места не могло и быть. Она проделывала всю операцию с ловкостью обезьяны и бесстрастным спокойствием лунатика.
Неточные совпадения
Все
знали, что настоящая история закончится миром, потому что Родион Потапыч
не мог жить без Лучка и
никому не доверял, кроме него, чем Лучок и пользовался.
Он прошел наверх к Ермошке и долго о чем-то беседовал с ним. Ермошка и Ястребов были заведомые скупщики краденого с Балчуговских промыслов золота. Все это
знали; все об этом говорили, но
никто и ничего
не мог доказать: очень уж ловкие были люди, умевшие хоронить концы. Впрочем, пьяный Ястребов — он пил запоем, — хлопнув Ермошку по плечу, каждый раз говорил...
— Что мы, разве невольники какие для твоего Родиона-то Потапыча? — выкрикивал Петр Васильич. — Ему хорошо, так и другим тоже надо… Как собака лежит на сене: сам
не ест и другим
не дает. Продался конпании и
знать ничего
не хочет… Захудал народ вконец, взять хоть нашу Фотьянку, а кто цены-то ставит? У него лишнего гроша
никто еще
не заработал…
Зачем шатался на прииски Петр Васильич,
никто хорошенько
не знал, хотя и догадывались, что он спроста
не пойдет время тратить.
Не таковский мужик… Особенно недолюбливал его Матюшка, старавшийся в компании поднять на смех или устроить какую-нибудь каверзу. Петр Васильич относился ко всему свысока, точно дело шло
не о нем. Однако он
не укрылся от зоркого и опытного взгляда Кишкина. Раз они сидели и беседовали около огонька самым мирным образом. Рабочие уже спали в балагане.
— А что Феня? — тихо спросил он. —
Знаете, что я вам скажу, Марья Родионовна:
не жилец я на белом свете. Чужой хожу по людям… И так мне тошно, так тошно!.. Нет, зачем я это говорю?.. Вы
не поймете, да и
не дай бог
никому понимать…
— Ох, умно, Андрон Евстратыч! Столь-то ты хитер и дошл, что
никому и
не догадаться… В настоящие руки попало. Только ты смотри
не болтай до поры до времени… Теперь ты сослался на немочь, а потом вдруг… Нет, ты лучше так сделай:
никому ни слова, будто и сам
не знаешь, — чтобы Кожин после
не вступался… Старателишки тоже могут к тебе привязаться. Ноне вон какой народ пошел… Умен, умен, нечего сказать: к рукам и золото.
Положим, он своих денег
никому не показывал, но все
знали досконально, что Петр Васильич отсчитал четыре сотенных билета за выкраденное Оксей золото.
— За волосы тебя
никто не тащил! Свои глаза были… Да ты что пристал-то ко мне, смола? Своего ума к чужой коже
не пришьешь… Кабы у тебя ум… что я тебе наказывал-то, оболтусу? Сам
знаешь, что мне на Богоданку дорога заказана…
— Ах, какой вздор! — продолжала Анна, не видя мужа. — Да дайте мне ее, девочку, дайте! Он еще не приехал. Вы оттого говорите, что не простит, что вы не знаете его.
Никто не знал. Одна я, и то мне тяжело стало. Его глаза, надо знать, у Сережи точно такие же, и я их видеть не могу от этого. Дали ли Сереже обедать? Ведь я знаю, все забудут. Он бы не забыл. Надо Сережу перевести в угольную и Mariette попросить с ним лечь.
Грушницкий принял таинственный вид: ходит, закинув руки за спину, и
никого не узнает; нога его вдруг выздоровела: он едва хромает. Он нашел случай вступить в разговор с княгиней и сказал какой-то комплимент княжне: она, видно, не очень разборчива, ибо с тех пор отвечает на его поклон самой милой улыбкою.
Когда мы проходили по коридору, мимо темного чулана под лестницей, я взглянул на него и подумал: «Что бы это было за счастие, если бы можно было весь век прожить с ней в этом темном чулане! и чтобы
никто не знал, что мы там живем».
Безумно летают в нем вверх и вниз, черкая крыльями, птицы, не распознавая в очи друг друга, голубка — не видя ястреба, ястреб — не видя голубки, и
никто не знает, как далеко летает он от своей погибели…
Неточные совпадения
Ни помощник градоначальника, ни неустрашимый штаб-офицер —
никто ничего
не знал об интригах Козыря, так что, когда приехал в Глупов подлинный градоначальник, Двоекуров, и началась разборка"оного нелепого и смеха достойного глуповского смятения", то за Семеном Козырем
не только
не было найдено ни малейшей вины, но, напротив того, оказалось, что это"подлинно достойнейший и благопоспешительнейший к подавлению революции гражданин".
Никто, однако ж, на клич
не спешил; одни
не выходили вперед, потому что были изнежены и
знали, что порубление пальца сопряжено с болью; другие
не выходили по недоразумению:
не разобрав вопроса, думали, что начальник опрашивает, всем ли довольны, и, опасаясь, чтоб их
не сочли за бунтовщиков, по обычаю, во весь рот зевали:"Рады стараться, ваше-е-е-ество-о!"
— Как
не думала? Если б я была мужчина, я бы
не могла любить
никого, после того как
узнала вас. Я только
не понимаю, как он мог в угоду матери забыть вас и сделать вас несчастною; у него
не было сердца.
Никто, кроме самых близких людей к Алексею Александровичу,
не знал, что этот с виду самый холодный и рассудительный человек имел одну, противоречившую общему складу его характера, слабость.
Она
знала, что теперь, с отъездом Долли,
никто уже
не растревожит в ее душе те чувства, которые поднялись в ней при этом свидании.