Неточные совпадения
Заплатин был рассудительный человек и сразу сообразил, что дело не в репутации,
а в
том, что сто восемьдесят рублей его жалованья сами по себе ничего не обещают в будущем,
а плюс три тысячи представляют нечто очень существенное.
А между
тем Виктор Николаич продолжал получать свои триста рублей в год, хотя служил уже не в уездном суде,
а топографом при узловской межевой канцелярии.
Это вполне современное явление никому не резало глаз,
а подводилось под разряд
тех фактов, которые правы уже по одному
тому, что они существуют.
Центром всего дома, конечно, была гостиная, отделанная с трактирной роскошью; небольшой столовой она соединялась непосредственно с половиной Заплатиных,
а дверью — с
теми комнатами, которые по желанию могли служить совершенно отдельным помещением или присоединяться к зале.
Верочка нехотя вышла из комнаты. Ей до смерти хотелось послушать, что будет рассказывать Хиония Алексеевна. Ведь она всегда привозит с собой целую кучу рассказов и новостей,
а тут еще сама сказала, что ей «очень и очень нужно видеть Марью Степановну». «Этакая мамаша!» — думала девушка, надувая и без
того пухлые губки.
Как всегда в этих случаях бывает, крючки ломались, пуговицы отрывались, завязки лопались; кажется, чего проще иголки с ниткой,
а между
тем за ней нужно было бежать к Досифее, которая производила в кухне настоящее столпотворение и ничего не хотела знать, кроме своих кастрюль и горшков.
Когда Надежда Васильевна улыбалась, у нее на широком белом лбу всплывала над левой бровью такая же морщинка, как у Василья Назарыча. Привалов заметил эту улыбку,
а также едва заметный жест левым плечом, — тоже отцовская привычка. Вообще было заметно сразу, что Надежда Васильевна ближе стояла к отцу, чем к матери. В ней до мельчайших подробностей отпечатлелись все
те характерные особенности бахаревского типа, который старый Лука подводил под одно слово: «прерода».
Я надеялся, что когда заводы будут под казенной опекой, — они если не поправятся,
то не будут приносить дефицита,
а между
тем Масман в один год нахлопал на заводы новый миллионный долг.
— Взять теперешних ваших опекунов: Ляховский —
тот давно присосался, но поймать его ужасно трудно; Половодов еще только присматривается, нельзя ли сорвать свою долю. Когда я был опекуном, я из кожи лез, чтобы, по крайней мере, привести все в ясность; из-за этого и с Ляховским рассорился, и опеку оставил,
а на мое место вдруг назначают Половодова. Если бы я знал… Мне хотелось припугнуть Ляховского,
а тут вышла вон какая история. Кто бы этого мог ожидать? Погорячился, все дело испортил.
— Да ведь пятнадцать лет не видались, Надя… Это вот сарафан полежит пятнадцать лет, и у
того сколько новостей: тут моль подбила, там пятно вылежалось. Сергей Александрыч не в сундуке лежал,
а с живыми людьми, поди, тоже жил…
Жизнь оставалась еще впереди, для нее откладывалось время год за годом,
а между
тем приходилось уже вычеркивать из этой жизни целых тридцать лет.
— Да начать хоть с Хины, папа. Ну, скажи, пожалуйста, какое ей дело до меня?
А между
тем она является с своими двусмысленными улыбками к нам в дом, шепчет мне глупости, выворачивает глаза
то на меня,
то на Привалова. И положение Привалова было самое глупое, и мое тоже не лучше.
—
А вот сейчас… В нашем доме является миллионер Привалов; я по необходимости знакомлюсь с ним и по мере этого знакомства открываю в нем самые удивительные таланты, качества и добродетели. Одним словом, я кончаю
тем, что начинаю думать: «
А ведь не дурно быть madame Приваловой!» Ведь тысячи девушек сделали бы на моем месте именно так…
— Нет, постой. Это еще только одна половина мысли. Представь себе, что никакого миллионера Привалова никогда не существовало на свете,
а существует миллионер Сидоров, который является к нам в дом и в котором я открываю существо, обремененное всеми человеческими достоинствами,
а потом начинаю думать: «
А ведь не дурно быть madame Сидоровой!» Отсюда можно вывести только такое заключение, что дело совсем не в
том, кто явится к нам в дом,
а в
том, что я невеста и в качестве таковой должна кончить замужеством.
— Сергей Александрыч… Сергей Александрыч с Константином Васильичем все книжки читали, поэтому из них можно и крупы и муки намолоть. Сережа-то и маленьким когда был, так зверьком и выглядывал:
то веревки из него вей,
то хоть ты его расколи, — одним словом, приваловская кровь.
А впрочем, кто его знает, может, и переменился.
Несмотря на свою близость к старику Гуляеву,
а также и на
то, что в течение многих лет он вел все его громадные дела, Бахарев сам по себе ничего не имел, кроме знания приискового дела и несокрушимой энергии.
Сергей Привалов прожил в бахаревском доме до пятнадцати лет,
а затем вместе с своим другом Костей был отправлен в Петербург, где и прожил безвыездно до настоящего времени,
то есть больше пятнадцати лет.
Старшего сына, Костю, Бахарев тоже очень любил, но
тот почти совсем не жил дома,
а когда, по окончании университетского курса, он вернулся домой, между ними и произошли
те «контры», о которых Лука сообщил Привалову.
Дело в
том, что Константин Бахарев был упрям не менее отца,
а известно, что двум медведям плохо жить в одной берлоге.
Такие барышни терпеливо дожидаются своих женихов, потом, повинуясь родительской воле, с расчетом выходят замуж, выводят дюжину краснощеких ребят, постепенно превращаются сначала в приличных и даже строгих дам,
а потом в
тех добрейших, милых старушек, которые выращивают внуков и правнуков и терпеливо доживают до восьмого десятка.
Это был очень смелый план, но Хиония Алексеевна не унывала, принимая во внимание
то, что Привалов остановился в рублевом номере,
а также некоторые другие материалы, собранные Матрешкой с разных концов.
— Конечно, только пока… — подтверждала Хиония Алексеевна. — Ведь не будет же в самом деле Привалов жить в моей лачуге… Вы знаете, Марья Степановна, как я предана вам, и если хлопочу,
то не для своей пользы,
а для Nadine. Это такая девушка, такая… Вы не знаете ей цены, Марья Степановна! Да… Притом, знаете, за Приваловым все будут ухаживать, будут его ловить… Возьмите Зосю Ляховскую, Анну Павловну, Лизу Веревкину — ведь все невесты!.. Конечно, всем им далеко до Nadine, но ведь чем враг не шутит.
Со стороны даже было противно смотреть, как она нарочно старалась держаться в стороне от Привалова, чтобы разыграть из себя театральную ingenue,
а сама
то ботинок покажет Привалову из-под платья,
то глазами примется работать, как последняя горничная.
Та работа, о которой он мечтал, как-то не делалась,
а все откладывалась день за день.
— Мне тяжело ехать, собственно, не к Ляховскому,
а в этот старый дом, который построен дедом, Павлом Михайлычем. Вам, конечно, известна история
тех безобразий, какие творились в стенах этого дома. Моя мать заплатила своей жизнью за удовольствие жить в нем…
Надежда Васильевна ничего не ответила,
а только засмеялась и посмотрела на Привалова вызывающим, говорившим взглядом. Слова девушки долго стояли в ушах Привалова, пока он их обдумывал со всех возможных сторон. Ему особенно приятно было вспомнить
ту энергичную защиту, которую он так неожиданно встретил со стороны Надежды Васильевны. Она была за него: между ними, незаметно для глаз, вырастало нравственное тяготение.
— Да как вам сказать… У нее совсем особенный взгляд на жизнь, на счастье. Посмотрите, как она сохранилась для своих лет,
а между
тем сколько она пережила… И заметьте, она никогда не пользовалась ничьей помощью. Она очень горда, хотя и выглядит такой простой.
В самых глупостях, которые говорил Nicolas Веревкин с совершенно серьезным лицом, было что-то особенное: скажи
то же самое другой, — было бы смешно и глупо,
а у Nicolas Веревкина все сходило с рук за чистую монету.
— Черт возьми… из самых недр пансиона вынырнул…
то есть был извлечен оттуда…
А там славная штучка у Хины запрятана… Глаза — масло с икрой…
а кулаки у этого неземного создания!.. Я только хотел заняться географией,
а она меня как хватит кулаком…
Привалов вдруг покраснел. Слова пьяного Бахарева самым неприятным образом подействовали на него, — не потому, что выставляли в известном свете Марью Степановну,
а потому, что имя дорогой ему девушки повторялось именно при Веревкине.
Тот мог подумать черт знает что…
—
А что, Сергей Александрыч, — проговорил Бахарев, хлопая Привалова по плечу, — вот ты теперь третью неделю живешь в Узле, поосмотрелся? Интересно знать, что ты надумал…
а? Ведь твое дело молодое, не
то что наше, стариковское: на все четыре стороны скатертью дорога. Ведь не сидеть же такому молодцу сложа руки…
— Знаю, вперед знаю ответ: «Нужно подумать… не осмотрелся хорошенько…» Так ведь? Этакие нынче осторожные люди пошли; не
то что мы: либо сена клок, либо вилы в бок! Да ведь ничего, живы и с голоду не умерли. Так-то, Сергей Александрыч…
А я вот что скажу: прожил ты в Узле три недели и еще проживешь десять лет — нового ничего не увидишь Одна канитель: день да ночь — и сутки прочь,
а вновь ничего. Ведь ты совсем в Узле останешься?
— Если бы я отдал землю башкирам, тогда чем бы заплатил мастеровым, которые работали на заводах полтораста лет?.. Земля башкирская,
а заводы созданы крепостным трудом. Чтобы не обидеть
тех и других, я должен отлично поставить заводы и тогда постепенно расплачиваться с своими историческими кредиторами. В какой форме устроится все это — я еще теперь не могу вам сказать, но только скажу одно, — именно, что ни одной копейки не возьму лично себе…
Не
то что наше, стариковское, дело: только еще хочешь повернуться,
а смерть за плечами.
— Решительно не будет, потому что в нем этого… как вам сказать… между нами говоря… нет именно
той смелости, которая нравится женщинам. Ведь в известных отношениях все зависит от уменья схватить удобный момент, воспользоваться минутой,
а у Привалова… Я сомневаюсь, чтобы он имел успех…
— Нет, я, собственно, не нуждаюсь, но этот Ломтев пристал с ножом к горлу… На нем иногда точно бес какой поедет,
а между
тем я ждал за ним гораздо дольше.
Привалов еще раз имел удовольствие выслушать историю о
том, как необходимо молодым людям иметь известные удовольствия и что эти удовольствия можно получить только в Общественном клубе,
а отнюдь не в Благородном собрании.
Иван Яковлич ничего не отвечал,
а только посмотрел на дверь, в которую вышел Привалов «Эх, хоть бы частичку такого капитала получить в наследство, — скромно подумал этот благочестивый человек, но сейчас же опомнился и мысленно прибавил: — Нет, уж лучше так, все равно отобрали бы хористки, да арфистки, да Марья Митревна, да
та рыженькая… Ах, черт ее возьми, эту рыженькую… Препикантная штучка!..»
На подъезде Веревкина обступили
те самые мужики, которых видел давеча Привалов. Они были по-прежнему без шапок,
а кривой мужик прямо бухнулся Веревкину в ноги, умоляя «ослобонить».
— Это даже из арифметики очень хорошо известно, — комментировал эту пословицу Веревкин, вылезая при помощи слуги самой внушительной наружности из своего балахона. — Ибо сто рублей не велики деньги,
а у сотни друзей по четвертной занять — и
то не малая прибыль.
— Сюда, сюда… — командовал Веревкин лакею, когда
тот появился с двумя подносами в руках. — Кружки барину,
а нам с Сергеем Александрычем графинчик…
— Мне не нравится в славянофильстве учение о национальной исключительности, — заметил Привалов. — Русский человек, как мне кажется, по своей славянской природе, чужд такого духа,
а наоборот, он всегда страдал излишней наклонностью к сближению с другими народами и к слепому подражанию чужим обычаям… Да это и понятно, если взять нашу историю, которая есть длинный путь ассимиляции десятков других народностей. Навязывать народу
то, чего у него нет, — и бесцельно и несправедливо.
— Дело не в персоне,
а в
том… да вот лучше спроси Александра Павлыча, — прибавила Антонида Ивановна. — Он, может быть, и откроет тебе секрет, как понравиться mademoiselle Sophie.
— Ах, секрет самый простой: не быть скучным, — весело отвечал Половодов. — Когда мы с вами будем у Ляховского, Сергей Александрыч, — прибавил он, — я познакомлю вас с Софьей Игнатьевной… Очень милая девушка!
А так как она вдобавок еще очень умна,
то наши дамы ненавидят ее и, кажется, только в этом и согласны между собой.
Представьте себе, этот отчет просто все дело испортил,
а между
тем мы тут ни душой, ни телом не виноваты: отчет составлен и теперь гуляет в опекунском совете второй год.
— Да, отчасти…
То есть знал не лично,
а через других. Очень порядочный молодой человек. Жаль, что вы не поладили с ним…
— Позвольте… Главное заключается в
том, что не нужно терять дорогого времени,
а потом действовать зараз и здесь и там. Одним словом, устроить некоторый дуэт, и все пойдет как по нотам… Если бы Сергей Привалов захотел, он давно освободился бы от опеки с обязательством выплатить государственный долг по заводам в известное число лет. Но он этого не захотел сам…
Видите ли, необходимо было войти в соглашение кое с кем,
а затем не поскупиться насчет авансов, но Привалов ни о
том, ни о другом и слышать не хочет.
— Гм… Я удивляюсь одному, что вы так легко смотрите на Привалова и даже не постарались изучить его характер,
а между
тем — это прежде всего.
Мать — немка, хоть и говорит с Хиной по-французскому; отец на дьячка походит,
а вот — взять хоть
ту же Антониду Ивановну, — какую красоту вырастили!..