Неточные совпадения
Надежда Васильевна, старшая дочь Бахаревых,
была высокая симпатичная девушка лет двадцати. Ее, пожалуй, можно
было назвать красивой, но на Маргариту она уже совсем не походила. Сравнение Хионии Алексеевны вызвало на ее полном лице спокойную улыбку, но темно-серые глаза, опушенные густыми черными ресницами, смотрели из-под тонких бровей серьезно и задумчиво. Она откинула рукой пряди светло-русых гладко зачесанных волос, которые выбились у нее из-под летней соломенной шляпы, и спокойно проговорила...
Досифея с изумлением посмотрела кругом, потом стремительно выбежала из комнаты и через минуту
была на террасе, где
Надежда Васильевна читала книгу.
Привалов плохо слушал Марью Степановну. Ему хотелось оглянуться на
Надежду Васильевну, которая шла теперь рядом с Васильем Назарычем. Девушка поразила Привалова, поразила не красотой, а чем-то особенным, чего не
было в других.
— Это, мама, только так кажется, — заметила
Надежда Васильевна. — И прежде
было много дурных людей, и нынче
есть хорошие люди…
Когда
Надежда Васильевна улыбалась, у нее на широком белом лбу всплывала над левой бровью такая же морщинка, как у Василья Назарыча. Привалов заметил эту улыбку, а также едва заметный жест левым плечом, — тоже отцовская привычка. Вообще
было заметно сразу, что
Надежда Васильевна ближе стояла к отцу, чем к матери. В ней до мельчайших подробностей отпечатлелись все те характерные особенности бахаревского типа, который старый Лука подводил под одно слово: «прерода».
— Мама, какая ты странная, — вступилась
Надежда Васильевна. — Все равно мы с тобой не поймем, если Сергей Александрыч
будет рассказывать нам о своих делах по заводам.
Вечером этого многознаменательного дня в кабинете Василья Назарыча происходила такая сцена. Сам старик полулежал на свеем диване и
был бледнее обыкновенного. На низенькой деревянной скамеечке, на которую Бахарев обыкновенно ставил свою больную ногу, теперь сидела
Надежда Васильевна с разгоревшимся лицом и с блестящими глазами.
На этой половине роль хозяйки с двенадцати лет принадлежала
Надежде Васильевне, которая из всех детей
была самой близкой сердцу Василья Назарыча.
Надежда Васильевна понимала, что отец инстинктивно старается найти в ней то, что потерял в старшем сыне, то
есть опору наступавшей бессильной старости; она делала все, чтобы подняться до уровня отцовского миросозерцания, и вполне достигла своей цели.
Эти разговоры с дочерью оставляли в душе Василия Назарыча легкую тень неудовольствия, но он старался ее заглушить в себе то шуткой, то усиленными занятиями. Сама
Надежда Васильевна очень мало думала о Привалове, потому что ее голова
была занята другим. Ей хотелось поскорее уехать в Шатровские заводы, к брату. Там она чувствовала себя как-то необыкновенно легко.
Надежде Васильевне особенно хотелось уехать именно теперь, чтобы избавиться от своего неловкого положения невесты.
— Пойдемте; мама ждет нас кофе
пить, — проговорила
Надежда Васильевна, поднимаясь со скамьи.
Надежда Васильевна ничего не ответила, а только засмеялась и посмотрела на Привалова вызывающим, говорившим взглядом. Слова девушки долго стояли в ушах Привалова, пока он их обдумывал со всех возможных сторон. Ему особенно приятно
было вспомнить ту энергичную защиту, которую он так неожиданно встретил со стороны
Надежды Васильевны. Она
была за него: между ними, незаметно для глаз, вырастало нравственное тяготение.
Ведь в этом лице
было что-то общее с выражением лица
Надежды Васильевны.
Этот старинный дом, эти уютные комнаты, эта старинная мебель, цветы, лица прислуги, самый воздух — все это
было слишком дорого для него, и именно в этой раме
Надежда Васильевна являлась не просто как всякая другая девушка, а последним словом слишком длинной и слишком красноречивой истории, в которую
было вплетено столько событий и столько дорогих имен.
Вместе с тем Привалов как-то избегал мысли, что
Надежда Васильевна могла
быть его женой.
Появление Привалова заставило Половодова крепко задуматься, потому что с опекой над Шатровскими заводами для него, кроме материальных выгод,
было еще связано много
надежд в будущем.
После своего визита к Половодову Привалов хотел через день отправиться к Ляховскому. Не побывав у опекунов, ему неловко
было ехать в Шатровские заводы, куда теперь его тянуло с особенной силой, потому что
Надежда Васильевна уехала туда. Эта последняя причина служила для Привалова главной побудительной силой развязаться поскорее с неприятным визитом в старое приваловское гнездо.
По требованию Марьи Степановны,
Надежда Васильевна обязана
была оставлять свое «чтение в книжку» и тоже принимать участие в преферансе или занимать гостя разговором.
— Да о чем же я с ним
буду разговаривать? — спрашивала
Надежда Васильевна. — Разговаривать на заказ очень трудно.
Теперь она
была наверху блаженства, потому что, очевидно, Привалов с особенным удовольствием проводил у них вечера и заметно искал случая поговорить с
Надеждой Васильевной.
Надежда Васильевна очень горячо развила свою основную мысль о диссонансах, и Привалов с удивлением смотрел на нее все время: лицо ее
было залито румянцем, глаза блестели, слова вырывались неудержимым потоком.
— Относительно опеки и государственного долга Костя
будет с вами совершенно согласен, — говорила
Надежда Васильевна, — но относительно ваших планов погашения исторического долга вы встретите в нем мало сочувствия.
— Мой учитель и друг, — рекомендовала
Надежда Васильевна доктора Привалову. — Борис Григорьич помнит вас, когда вы
были еще гимназистом.
— А я так не скажу этого, — заговорил доктор мягким грудным голосом, пытливо рассматривая Привалова. — И не мудрено: вы из мальчика превратились в взрослого, а я только поседел. Кажется, давно ли все это
было, когда вы с Константином Васильичем
были детьми, а
Надежда Васильевна крошечной девочкой, — между тем пробежало целых пятнадцать лет, и нам, старикам, остается только уступить свое место молодому поколению.
— Вам-то какое горе? Если я
буду нищей, у вас явится больше одной
надеждой на успех… Но будемте говорить серьезно: мне надоели эти ваши «дела». Конечно, не дурно
быть богатым, но только не рабом своего богатства…
— Послушайте, Антонида Ивановна, — серьезно заговорил Привалов. — Я действительно глубоко уважаю
Надежду Васильевну, но относительно женитьбы на ней и мысли у меня не
было.
— Ох,
быть беде, барышня… — шептал Лука, провожая
Надежду Васильевну. — Уж я верно вам говорю…
Из бессвязного потока проклятий
Надежда Васильевна узнала пока то, что последние деньги, какие
были посланы Бахаревым на прииски, украдены бежавшим кассиром Работкиным.
Гроза
была на исходе, и
Надежда Васильевна проговорила.
Этот разговор
был прерван появлением
Надежды Васильевны.
Старуха зорко наблюдала эту встречу: Привалов побледнел и, видимо, смутился, а
Надежда Васильевна держала себя, как всегда. Это совсем сбило Марью Степановну с толку: как будто между ними ничего не
было и как будто
было. Он-то смешался, а она как ни в чем не бывало… «Ох, не проведешь меня,
Надежда Васильевна, — подумала старуха, поднимаясь неохотно с места. — Наскрозь вас вижу с отцом-то: все мудрить бы вам…»
А с другой стороны,
Надежда Васильевна все-таки любила мать и сестру. Может
быть, если бы они не
были богаты, не существовало бы и этой розни, а в доме царствовали тот мир и тишина, какие ютятся под самыми маленькими кровлями и весело выглядывают из крошечных окошечек. Приятным исключением и нравственной поддержкой для
Надежды Васильевны теперь
было только общество Павлы Ивановны, которая частенько появлялась в бахаревском доме и подолгу разговаривала с
Надеждой Васильевной о разных разностях.
Хиония Алексеевна готова
была даже заплакать от волнения и благодарности. Половодова
была одета, как всегда, богато и с тем вкусом, как унаследовала от своей maman. Сама Антонида Ивановна разгорелась на морозе румянцем во всю щеку и
была так заразительно свежа сегодня, точно разливала кругом себя молодость и здоровье. С этой женщиной ворвалась в гостиную Хионии Алексеевны первая слабая
надежда, и ее сердце задрожало при мысли, что, может
быть, еще не все пропало, не все кончено…
Надежда Васильевна и Лоскутов — это
были два роковые полюса, между которыми с болезненным напряжением теперь опять вращались все мысли Привалова…
Зося сделалась необыкновенно внимательна в последнее время к
Надежде Васильевне и часто заезжала навестить ее, поболтать или увезти вместе с собой кататься. Такое внимание к подруге
было тоже новостью, и доктор не мог не заметить, что во многом Зося старается копировать
Надежду Васильевну, особенно в обстановке своей комнаты, которую теперь загромоздила книгами, гравюрами серьезного содержания и совершенно новой мебелью, очень скромной и тоже «серьезной».
— А я вас давно ищу, Сергей Александрыч, — весело заговорила
Надежда Васильевна, останавливаясь пред Приваловым. — Вы, кажется, скучаете?.. Вот мой кавалер тоже не знает, куда ему деваться, — прибавила она с улыбкой, указывая головой на Лоскутова, который действительно
был жалок в настоящую минуту.
Надежда Васильевна печально улыбнулась и слегка пожала плечами. Привалов видел, что она что-то хочет ему объяснить и не решается. Но он
был так счастлив в настоящую минуту, так глупо счастлив и, как слишком счастливые люди, с эгоизмом думал только о себе и не желал знать ничего более.
— Папа, удобно ли тебе
будет ехать туда? — пробовала отговорить отца
Надежда Васильевна. — Зося все еще больна, и сам Игнатий Львович не выходит из своего кабинета. Я третьего дня
была у них…
Репутация Хины
была давно упрочена: товар, который потерял всякую
надежду на сбыт, в ее ловких руках сходил за настоящий.
За последние три недели
Надежда Васильевна слишком много пережила в своей комнате и
была несказанно счастлива уже тем, что могла в такую критическую минуту оставаться одна.
— Да очень просто: взяла да ушла к брату… Весь город об этом говорит. Рассказывают, что тут разыгрался целый роман… Вы ведь знаете Лоскутова? Представьте себе, он давно уже
был влюблен в
Надежду Васильевну, а Зося Ляховская
была влюблена в него… Роман, настоящий роман! Помните тогда этот бал у Ляховского и болезнь Зоси? Мне сразу показалось, что тут что-то кроется, и вот вам разгадка; теперь весь город знает.
Старый бахаревский дом показался Привалову могилой или, вернее, домом, из которого только что вынесли дорогого покойника. О
Надежде Васильевне не
было сказано ни одного слова, точно она совсем не существовала на свете. Привалов в первый раз почувствовал с болью в сердце, что он чужой в этом старом доме, который он так любил. Проходя по низеньким уютным комнатам, он с каким-то суеверным чувством надеялся встретить здесь
Надежду Васильевну, как это бывает после смерти близкого человека.
— Скажите, он ведь, кажется,
был влюблен в
Надежду Васильевну? — неожиданно спросила Зося.
— Могу вас уверить, что серьезного ничего не
было… Просто
были детские воспоминания; затем сама
Надежда Васильевна все время держала себя с Приваловым как-то уж очень двусмысленно; наконец, старики Бахаревы помешались на мысли непременно иметь Привалова своим зятем. Вот и все!..
Только в моленной, когда Досифея откладывала свои поклоны на разноцветный подручник, она молилась и за рабу божию
Надежду; в молитвах Марьи Степановны имя дочери
было подведено под рубрику «недугующих, страждущих, плененных и в отсутствии сущих отец и братии наших».
Летом
были получены два письма от
Надежды Васильевны, но нераспечатанными попали прямо в печь, и Марья Степановна благочестиво обкурила своей кацеей даже стол, на котором они лежали.
—
Есть еще одна
надежда, Сергей Александрыч, — говорил доктор, который, как казалось Привалову, тоже держался от него немного дальше, чем это
было до его женитьбы.
В нем Nicolas отчасти повторял то же самое, о чем уже писал раньше, то
есть излагал разные блестящие
надежды и смелые комбинации.
Только о
Надежде Васильевне никто ничего не знал, а Привалов слышал мельком о ней от доктора, который осенью
был в Шатровских заводах.
Ох, и хороша же
была эта
Надежда Васильевна: красавица, умница, характером — шелк шелком, а вот, поди ты, ни за грош ни за копеечку пропала.