Особенно замечателен
был тайник, или подземный ход, вокруг всего Кремля, относящийся, вероятно, к XII столетию, времени владычества татар, и имевший своей целью прикрытие от набегов этих варваров.
В самом Кремле скученность построек была еще больше. Громадное пространство занимал один дворец, в котором находились разные палаты и хромины, писцовые и приемные дворы: соколиный, кухонный, мыльный [Банный.], ясельничий [Конюшенный.], службы, кладовые, погреба, запасные подвалы и разные великокняжеские хранилища. Особенно замечателен
был тайник, или подземный ход, вокруг всего Кремля, относящийся, вероятно, к XII столетию времени владычества татар и имевший своей целью прикрытие от набегов этих варваров.
Неточные совпадения
Вероятнее всего, что нет, а уверовал он лишь единственно потому, что желал уверовать и, может
быть, уже веровал вполне, в
тайнике существа своего, даже еще тогда, когда произносил: «Не поверю, пока не увижу».
Конон знал твердо, что он природный малиновецкий дворовый. Кроме того, он помнил, что первоначально его обучали портному мастерству, но так как портной из него вышел плохой, то сделали лакеем и приставили к буфету. А завтра, или вообще когда вздумается, его приставят стадо пасти — он и пастухом
будет. В этом заключалось все его миросозерцание, то сокровенное миросозерцание, которое не формулируется, а само собой залегает в
тайниках человеческой души, не освещаемой лучом сознания.
«Иваны», являясь с награбленным имуществом, с огромными узлами, а иногда с возом разного скарба на отбитой у проезжего лошади, дожидались утра и тащили добычу в лавочки Старой и Новой площади, открывавшиеся с рассветом. Ночью к этим лавочкам подойти
было нельзя, так как они охранялись огромными цепными собаками. И целые возы пропадали бесследно в этих лавочках, пристроенных к стене, где имелись такие
тайники, которых в темных подвалах и отыскать
было нельзя.
Мы все, молодежь, сочувствовали Антосю и вместе с ним придумывали новые
тайники, но и это
было только непосредственное чувство: мы готовы
были укрыть Антося от капитанского гнева, как укрыли бы от грозы, не рассуждая о том, права эта гроза или нет…
Будь уверена, что я не выскажусь Марье, не потому, чтоб я
был мастер в этом отношении, как ты говоришь, но потому, что это заветное дело сердечное недоступно для других. Это как будто какой-то
тайник отрадный, боящийся чужого дыхания. До сих пор он только Киту доступен. Опять на то возвращаюсь, хотя сказал, что не
буду писать об этом…