Неточные совпадения
— Ммм… ааа… — мычала Досифея, делая знаки
руками и
головой.
Наклонив к себе
голову Привалова, старик несколько раз крепко поцеловал его и, не выпуская его
головы из своих
рук, говорил...
Этот разговор был прерван появлением Бахарева, который был всунут в двери чьими-то невидимыми
руками. Бахарев совсем осовелыми глазами посмотрел на Привалова, покрутил
головой и заплетавшимся языком проговорил...
— Конечно, он вам зять, — говорила Хиония Алексеевна, откидывая
голову назад, — но я всегда скажу про него: Александр Павлыч — гордец… Да, да. Лучше не защищайте его, Агриппина Филипьевна. Я знаю, что он и к вам относится немного критически… Да-с. Что он директор банка и приваловский опекун, так и, господи боже,
рукой не достанешь! Ведь не всем же быть директорами и опекунами, Агриппина Филипьевна?
— О, непременно… — соглашался Оскар Филипыч, надвигая на
голову свою соломенную шляпу. —
Рука руку моет: вы будете действовать здесь, я там.
Антонида Ивановна, по мнению Бахаревой, была первой красавицей в Узле, и она часто говорила, покачивая
головой: «Всем взяла эта Антонида Ивановна, и полнотой, и лицом, и выходкой!» При этом Марья Степановна каждый раз с коротким вздохом вспоминала, что «вот у Нади, для настоящей женщины, полноты недостает, а у Верочки кожа смуглая и волосы на
руках, как у мужчины».
В двери кабинета пролезает кучер Илья и безмолвно останавливается у порога; он нерешительно начинает что-то искать своей монументальной
рукой на том месте, где его толстая
голова срослась с широчайшими плечами.
— Не могу знать!.. А где я тебе возьму денег? Как ты об этом думаешь… а? Ведь ты думаешь же о чем-нибудь, когда идешь ко мне? Ведь думаешь… а? «Дескать, вот я приду к барину и буду просить денег, а барин запустит
руку в конторку и вытащит оттуда денег, сколько мне нужно…» Ведь так думаешь… а? Да у барина-то, умная твоя
голова, деньги-то разве растут в конторке?..
— О-о-о… — стонет Ляховский, хватаясь обеими
руками за
голову. — Двадцать пять рублей, двадцать пять рублей… Да ведь столько денег чиновник не получает, чи-нов-ник!.. Понял ты это? Пятнадцать рублей, десять, восемь… вот сколько получает чиновник! А ведь он благородный, у него кокарда на фуражке, он должен содержать мать-старушку… А ты что? Ну, посмотри на себя в зеркало: мужик, и больше ничего… Надел порты да пояс — и дело с концом… Двадцать пять рублей… О-о-о!
Веревкин сидел на низеньком диванчике, положив свою громадную
голову в ладони
рук как вещь, совершенно для него лишнюю.
Гость хрипло засмеялся, снял с
головы белую войлочную шляпу и провел короткой пухлой
рукой по своей седой щетине.
При виде улыбавшейся Хины у Марьи Степановны точно что оборвалось в груди. По блудливому выражению глаз своей гостьи она сразу угадала, что их разорение уже известно целому городу, и Хиония Алексеевна залетела в их дом, как первая ворона, почуявшая еще теплую падаль. Вся кровь бросилась в
голову гордой старухи, и она готова была разрыдаться, но вовремя успела собраться с силами и протянуть гостье
руку с своей обыкновенной гордой улыбкой.
Пространство, разделявшее два лагеря, с каждым днем делалось все меньше и меньше, и Надежда Васильевна вперед трепетала за тот час, когда все это обрушится на
голову отца, который предчувствовал многое и хватался слабеющими
руками за ее бесполезное участие.
Nicolas подхватил Привалова под
руку и потащил через ряд комнат к буфету, где за маленькими столиками с зеленью — тоже затея Альфонса Богданыча, — как в загородном ресторане, собралась самая солидная публика: председатель окружного суда, высокий старик с сердитым лицом и щетинистыми бакенбардами, два члена суда, один тонкий и длинный, другой толстый и приземистый; прокурор Кобяко с длинными казацкими усами и с глазами навыкате; маленький вечно пьяненький горный инженер; директор банка, женатый на сестре Агриппины Филипьевны; несколько золотопромышленников из крупных, молодцеватый старик полицеймейстер с военной выправкой и седыми усами, городской
голова из расторговавшихся ярославцев и т. д.
— Папа, милый… прости меня! — вскрикнула она, кидаясь на колени перед отцом. Она не испугалась его гнева, но эти слезы отняли у нее последний остаток энергии, и она с детской покорностью припала своей русой
головой к отцовской
руке. — Папа, папа… Ведь я тебя вижу, может быть, в последний раз! Голубчик, папа, милый папа…
— Ну, уж извините, я вам
голову отдаю на отсечение, что все это правда до последнего слова. А вы слышали, что Василий Назарыч уехал в Сибирь? Да… Достал где-то денег и уехал вместе с Шелеховым. Я заезжала к ним на днях: Марья Степановна совсем убита горем, Верочка плачет… Как хотите — скандал на целый город, разоренье на носу, а тут еще дочь-невеста на
руках.
Ляховский сделал большие глаза, раскрыл рот и бессильно опустился в свое ободранное кресло, схватившись обеими
руками за
голову. В этой умной
голове теперь колесом вертелась одна мысль...
Они нашли Привалова на месте строившейся мельницы. Он вылез откуда-то из нижнего этажа, в плисовой поддевке и шароварах; ситцевая рубашка-косоворотка красиво охватывала его широкую шею. На
голове был надвинут какой-то картуз. Когда Зося протянула ему
руку, затянутую в серую шведскую перчатку с лакированным раструбом, Привалов с улыбкой отдернул назад свою уже протянутую ладонь.
Она осталась спокойной по отношению к поведению дочери, потому что вся вина падала на
голову Василия Назарыча, как главного устроителя всяких новшеств в доме, своими
руками погубившего родную дочь.
Привалов только что хотел вступиться за своего поверенного, как Ляховский вскочил с своего места, точно ужаленный; схватившись за
голову обеими
руками, он как-то жалко застонал...
— А кто же больше?.. Он… Непременно он. У меня положительных данных нет в
руках, но я
голову даю на отсечение, что это его
рук дело. Знаете, у нас, практиков, есть известный нюх. Я сначала не доверял этому немцу, а потом даже совсем забыл о нем, но теперь для меня вся картина ясна: немец погубил нас… Это будет получше Пуцилло-Маляхинского!.. Поверьте моей опытности.
Вся кровь бросалась Привалову в
голову при одной мысли, что до сих пор он был только жалкой игрушкой в
руках этих дельцов без страха и упрека.
— Ох, напрасно, напрасно… — хрипел Данилушка, повертывая
головой. — Старики ндравные, чего говорить, характерные, а только они тебя любят пуще родного детища… Верно тебе говорю!.. Может, слез об тебе было сколько пролито. А Василий-то Назарыч так и по ночам о тебе все вздыхает… Да. Напрасно, Сереженька, ты их обегаешь! Ей-богу… Ведь я тебя во каким махоньким на
руках носил, еще при покойнике дедушке. Тоже и ты их любишь всех, Бахаревых-то, а вот тоже у тебя какой-то сумнительный характер.
«Спинджак» опять выиграл, вытер лицо платком и отошел к закуске. Косоглазый купец занял его место и начал проигрывать карту за картой; каждый раз, вынимая деньги, он стучал козонками по столу и тяжело пыхтел. В гостиной послышался громкий голос и сиплый смех; через минуту из-за портьеры показалась громадная
голова Данилушки. За ним в комнату вошла Катерина Ивановна под
руку с Лепешкиным.
Больной неистовствовал и бесновался, так что его приходилось даже связывать, иначе он разбил бы себе
голову или убил первого, кто подвернулся под
руку.
Неточные совпадения
Городничий посередине в виде столба, с распростертыми
руками и закинутою назад
головою.
Городничий. Не погуби! Теперь: не погуби! а прежде что? Я бы вас… (Махнув
рукой.)Ну, да бог простит! полно! Я не памятозлобен; только теперь смотри держи ухо востро! Я выдаю дочку не за какого-нибудь простого дворянина: чтоб поздравление было… понимаешь? не то, чтоб отбояриться каким-нибудь балычком или
головою сахару… Ну, ступай с богом!
По левую сторону городничего: Земляника, наклонивший
голову несколько набок, как будто к чему-то прислушивающийся; за ним судья с растопыренными
руками, присевший почти до земли и сделавший движенье губами, как бы хотел посвистать или произнесть: «Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!» За ним Коробкин, обратившийся к зрителям с прищуренным глазом и едким намеком на городничего; за ним, у самого края сцены, Бобчинский и Добчинский с устремившимися движеньями
рук друг к другу, разинутыми ртами и выпученными друг на друга глазами.
Стану я
руки убийством марать, // Нет, не тебе умирать!» // Яков на сосну высокую прянул, // Вожжи в вершине ее укрепил, // Перекрестился, на солнышко глянул, //
Голову в петлю — и ноги спустил!..
На минуту Боголепов призадумался, как будто ему еще нужно было старый хмель из
головы вышибить. Но это было раздумье мгновенное. Вслед за тем он торопливо вынул из чернильницы перо, обсосал его, сплюнул, вцепился левой
рукою в правую и начал строчить: