Неточные совпадения
Заплатина круто повернулась перед зеркалом и посмотрела на свою особу в три четверти. Платье сидело кошелем; на спине оно отдувалось пузырями и ложилось вокруг ног некрасивыми тощими складками, точно под ними были палки. «Разве надеть новое платье, которое подарили тогда Панафидины за жениха Капочке? — подумала Заплатина, но сейчас же решила: — Не стоит…
Еще, пожалуй, Марья Степановна подумает,
что я заискиваю перед ними!» Почтенная дама придала своей физиономии гордое и презрительное выражение.
Верочка нехотя вышла из комнаты. Ей до смерти хотелось послушать,
что будет рассказывать Хиония Алексеевна. Ведь она всегда привозит с собой целую кучу рассказов и новостей, а тут
еще сама сказала,
что ей «очень и очень нужно видеть Марью Степановну». «Этакая мамаша!» — думала девушка, надувая и без того пухлые губки.
Теперь ей только
что минуло шестнадцать лет, и она все
еще не могла привыкнуть к своему длинному платью, которое сводило ее с ума.
— Уж на
что лучше, Василий Назарыч! Я даже не узнал их… Можно сказать, совсем преобразились. Бывало, когда
еще в емназии с Костенькой учились…
Ей казалось,
что все смотрят именно на нее; эта мысль сильно смущала ее и заставляла краснеть
еще больше…
Дело кончилось тем,
что Верочка, вся красная, как пион, наклонилась над самой тарелкой; кажется,
еще одна капелька, и девушка раскатилась бы таким здоровым молодым смехом, какого стены бахаревского дома не слыхали со дня своего основания.
Я
еще понимаю,
что дело о Холостове затянули на десять лет и вытащили решение в тот момент, когда Холостова уже нельзя было никуда сослать, кроме царствия небесного…
Я это
еще понимаю, потому
что Холостов был в свое время сильным человеком и старые благоприятели поддерживали; но перевести частный долг, притом сделанный мошеннически, на наследников… нет, я этого никогда не пойму.
Последнее поразило Привалова: оглянувшись на свое прошлое, он должен был сознаться,
что еще не начинал даже жить в том смысле, как это понимала Марья Степановна.
— Нет, постой. Это
еще только одна половина мысли. Представь себе,
что никакого миллионера Привалова никогда не существовало на свете, а существует миллионер Сидоров, который является к нам в дом и в котором я открываю существо, обремененное всеми человеческими достоинствами, а потом начинаю думать: «А ведь не дурно быть madame Сидоровой!» Отсюда можно вывести только такое заключение,
что дело совсем не в том, кто явится к нам в дом, а в том,
что я невеста и в качестве таковой должна кончить замужеством.
— Да, сошла, бедная, с ума… Вот ты и подумай теперь хоть о положении Привалова: он приехал в Узел — все равно как в чужое место,
еще хуже. А знаешь,
что загубило всех этих Приваловых? Бесхарактерность. Все они — или насквозь добрейшая душа, или насквозь зверь; ни в
чем середины не знали.
Брак Варвары Гуляевой был
еще оригинальнее,
чем замужество Марьи Степановны.
— Нет, Вася, умру… — слабым голосом шептал старик, когда Бахарев старался его успокоить. — Только вот тебя и ждал, Вася. Надо мне с тобой переговорить… Все,
что у меня есть, все оставляю моему внучку Сергею… Не оставляй его… О Варваре тоже позаботься: ей
еще много горя будет, как я умру…
Хиония Алексеевна повела дело с дьявольской ловкостью, потому
что ей нужно было подготовить Марью Степановну, которая отличалась большим умом и
еще большим упрямством.
Он рассматривал потемневшее полотно и несколько раз тяжело вздохнул: никогда
еще ему не было так жаль матери, как именно теперь, и никогда он так не желал ее видеть, как в настоящую минуту. На душе было так хорошо, в голове было столько мыслей, но с кем поделиться ими, кому открыть душу! Привалов чувствовал всем существом своим,
что его жизнь осветилась каким-то новым светом, что-то,
что его мучило и давило
еще так недавно, как-то отпало само собой, и будущее было так ясно, так хорошо.
«Уж больно зачастил что-то, — думала Марья Степановна о Привалове, — пожалуй, люди
еще бог знает
что наскажут…»
— Собственно, определенных данных я в руках не имею, — отвечал уклончиво Веревкин, — но у меня есть некоторая нить… Видите ли, настоящая каша заваривается
еще только теперь, а все,
что было раньше, — только цветочки.
— Помилуйте, Николай Иваныч,
что же еще-то может быть?
— Об этом мы
еще поговорим после, Сергей Александрыч, а теперь я должен вас оставить… У меня дело в суде, — проговорил Веревкин, вынимая золотые часы. — Через час я должен сказать речь в защиту одного субъекта, который убил троих. Извините, как-нибудь в другой раз… Да вот
что: как-нибудь на днях загляните в мою конуру, там и покалякаем. Эй, Виктор, вставай, братику!
— А ты к Василию Назарычу заходил? Зайди, а то
еще, пожалуй, рассердится. Он и то как-то поминал,
что тебя давно не видно… Никак с неделю уж не был.
Верочка раза два входила в комнату, поглядывая искоса на гостя, и делала такую мину, точно удивлялась,
что он продолжает
еще сидеть.
«Уехала, уехала, уехала…» — как молотками застучало в мозгу Привалова, и он плохо помнил, как простился с Марьей Степановной, и точно в каком тумане прошел в переднюю, только здесь он вспомнил,
что нужно
еще зайти к Василию Назарычу.
— Знаю, вперед знаю ответ: «Нужно подумать… не осмотрелся хорошенько…» Так ведь? Этакие нынче осторожные люди пошли; не то
что мы: либо сена клок, либо вилы в бок! Да ведь ничего, живы и с голоду не умерли. Так-то, Сергей Александрыч… А я вот
что скажу: прожил ты в Узле три недели и
еще проживешь десять лет — нового ничего не увидишь Одна канитель: день да ночь — и сутки прочь, а вновь ничего. Ведь ты совсем в Узле останешься?
— Я делаю только то,
что должен, — заметил Привалов, растроганный этой сценой. — В качестве наследника я обязан не только выплатить лежащий на заводах государственный долг, но
еще гораздо больший долг…
— Если бы я отдал землю башкирам, тогда
чем бы заплатил мастеровым, которые работали на заводах полтораста лет?.. Земля башкирская, а заводы созданы крепостным трудом. Чтобы не обидеть тех и других, я должен отлично поставить заводы и тогда постепенно расплачиваться с своими историческими кредиторами. В какой форме устроится все это — я
еще теперь не могу вам сказать, но только скажу одно, — именно,
что ни одной копейки не возьму лично себе…
Не то
что наше, стариковское, дело: только
еще хочешь повернуться, а смерть за плечами.
Светло-русые волосы, неопределенного цвета глаза и свежие полные губы делали ее
еще настолько красивой,
что никто даже не подумал бы смотреть на нее, как на мать целой дюжины детей.
— Вот
еще Ляховский… Разжился фальшивыми ассигнациями да краденым золотом, и черту не брат! Нет, вот теперь до всех вас доберется Привалов… Да. Он даром
что таким выглядит тихоньким и, конечно, не будет иметь успеха у женщин, но Александра Павлыча с Ляховским подтянет. Знаете, я слышала,
что этого несчастного мальчика, Тита Привалова, отправили куда-то в Швейцарию и сбросили в пропасть. Как вы думаете, чьих рук это дельце?
От нечего делать он рассматривал красивую ореховую мебель, мраморные вазы, красивые драпировки на дверях и окнах, пестрый ковер, лежавший у дивана, концертную рояль у стены, картины, — все было необыкновенно изящно и подобрано с большим вкусом; каждая вещь была поставлена так,
что рекомендовала сама себя с самой лучшей стороны и
еще служила в то же время необходимым фоном, объяснением и дополнением других вещей.
Оскар Филипыч, как мы уже знаем, любил удить рыбу и сейчас только вернулся с Аллой откуда-то с облюбованного местечка на реке Узловке, так
что не успел
еще снять с себя своего летнего парусинового пальто и держал в руках широкополую соломенную шляпу.
Привалов
еще раз имел удовольствие выслушать историю о том, как необходимо молодым людям иметь известные удовольствия и
что эти удовольствия можно получить только в Общественном клубе, а отнюдь не в Благородном собрании.
Привалов смотрел на нее вопросительным взглядом и осторожно положил свою левую руку на правую — на ней
еще оставалась теплота от руки Антониды Ивановны. Он почувствовал эту теплоту во всем теле и решительно не знал,
что сказать хозяйке, которая продолжала ровно и спокойно рассказывать что-то о своей maman и дядюшке.
Появление Привалова заставило Половодова крепко задуматься, потому
что с опекой над Шатровскими заводами для него, кроме материальных выгод, было
еще связано много надежд в будущем.
— Для вас, дорогой дядюшка, для вас хлопочу: вы мне открыли глаза, — восторженно заявил Половодов, не зная,
чем бы
еще угостить дорогого дядюшку. — Я просто мальчишка перед вами, дядюшка… Частицу вашей мудрости — вот
чего я желаю! Вы, дядюшка, второй Соломон!..
Дальше Половодов задумался о дамах узловского полусвета, но здесь на каждом шагу просто была мерзость, и решительно ни на
что нельзя было рассчитывать. Разве одна Катя Колпакова может иметь
еще временный успех, но и это сомнительный вопрос. Есть в Узле одна вдова, докторша, шустрая бабенка, только и с ней каши не сваришь.
— Ну, вот и отлично! — обрадовался молодой человек, оглядывая Привалова со всех сторон. — Значит, едем? Только для
чего ты во фрак-то вытянулся, братец… Испугаешь
еще добрых людей, пожалуй. Ну, да все равно, едем.
Раньше эти вечера были скучны до тошноты, потому
что на половине Марьи Степановны собиралось только исключительно женское общество, да и какое общество: приплетется старуха Размахнина, придет Павла Ивановна со своими бесконечными кружевами, иногда навернется
еще какая-нибудь старушка — вот и все.
— Я боюсь,
что такая прогулка
еще сильнее утомит вас.
О странностях Ляховского, о его страшной скупости ходили тысячи всевозможных рассказов, и нужно сознаться,
что большею частью они были справедливы. Только, как часто бывает в таких случаях, люди из-за этой скупости и странностей не желают видеть того,
что их создало. Наживать для того, чтобы
еще наживать, — сделалось той скорлупой, которая с каждым годом все толще и толще нарастала на нем и медленно хоронила под своей оболочкой живого человека.
Мы уже видели,
что в нем были и Лепешкин, и Виктор Васильич, и
еще много других лиц, на которых Ляховскому приходилось смотреть сквозь пальцы.
Я вижу,
что ей во многом
еще недостает характера, силы воли, и она делается несправедливой и злой именно в силу этого недостатка.
Но научите меня,
что еще для нее я могу сделать?
Все привыкли к тому,
что Альфонс Богданыч должен был все знать, все предупредить, все угадать, всем угодить и все вынести на своей спине, — к
чему еще тут фамилия?
— Вы не рассказали мне
еще о своем визите к Ляховским, — заговорила хозяйка, вздрагивая и кутаясь в свой платок. — А впрочем, нет, не рассказывайте… Вперед знаю,
что и там так же скучно, как и везде!.. Не правда ли?
— Э, батенька, перестаньте ломать комедию! — с сердцем перебил его Половодов, делая злые глаза. — Вы меня знаете, и я вас хорошо знаю…
Что же
еще представляться!
— Да кто у нас знакомые: у папы бывают золотопромышленники только по делам, а мама знается только со старухами да старцами. Два-три дома есть, куда мы ездим с мамой иногда; но там
еще скучнее,
чем у нас. Я замечала,
что вообще богатые люди живут скучнее бедных. Право, скучнее…
— Разошелся… Но ведь ты не знаешь совсем,
что за человек мой отец. Теперь он действительно очень недоволен Приваловым, но это
еще ничего не значит. Привалов все-таки остается Приваловым.
Эта чарка в глазах суеверной старухи имела особенное значение, потому
что из нее кушал анисовку
еще сам Павел Михайлыч.
Собственно, мебель ничего не стоила: ну, ковры, картины, зеркала
еще туда-сюда; а вот в стеклянном шкафике красовались японский фарфор и китайский сервиз — это совсем другое дело, и у Хины потекли слюнки от одной мысли,
что все эти безделушки можно будет приобрести за бесценок.
При виде улыбавшейся Хины у Марьи Степановны точно
что оборвалось в груди. По блудливому выражению глаз своей гостьи она сразу угадала,
что их разорение уже известно целому городу, и Хиония Алексеевна залетела в их дом, как первая ворона, почуявшая
еще теплую падаль. Вся кровь бросилась в голову гордой старухи, и она готова была разрыдаться, но вовремя успела собраться с силами и протянуть гостье руку с своей обыкновенной гордой улыбкой.