Неточные совпадения
Надежда Васильевна, старшая дочь Бахаревых,
была высокая симпатичная девушка лет двадцати. Ее, пожалуй, можно
было назвать красивой, но на Маргариту она уже совсем
не походила. Сравнение Хионии Алексеевны вызвало на ее полном лице спокойную улыбку, но темно-серые глаза, опушенные густыми черными ресницами, смотрели из-под тонких бровей серьезно и задумчиво. Она откинула рукой пряди светло-русых гладко зачесанных волос, которые выбились у нее из-под летней соломенной шляпы, и спокойно проговорила...
Привалов плохо слушал Марью Степановну. Ему хотелось оглянуться на
Надежду Васильевну, которая шла теперь рядом с Васильем Назарычем. Девушка поразила Привалова, поразила
не красотой, а чем-то особенным, чего
не было в других.
— Мама, какая ты странная, — вступилась
Надежда Васильевна. — Все равно мы с тобой
не поймем, если Сергей Александрыч
будет рассказывать нам о своих делах по заводам.
Надежда Васильевна ничего
не ответила, а только засмеялась и посмотрела на Привалова вызывающим, говорившим взглядом. Слова девушки долго стояли в ушах Привалова, пока он их обдумывал со всех возможных сторон. Ему особенно приятно
было вспомнить ту энергичную защиту, которую он так неожиданно встретил со стороны
Надежды Васильевны. Она
была за него: между ними, незаметно для глаз, вырастало нравственное тяготение.
Этот старинный дом, эти уютные комнаты, эта старинная мебель, цветы, лица прислуги, самый воздух — все это
было слишком дорого для него, и именно в этой раме
Надежда Васильевна являлась
не просто как всякая другая девушка, а последним словом слишком длинной и слишком красноречивой истории, в которую
было вплетено столько событий и столько дорогих имен.
После своего визита к Половодову Привалов хотел через день отправиться к Ляховскому.
Не побывав у опекунов, ему неловко
было ехать в Шатровские заводы, куда теперь его тянуло с особенной силой, потому что
Надежда Васильевна уехала туда. Эта последняя причина служила для Привалова главной побудительной силой развязаться поскорее с неприятным визитом в старое приваловское гнездо.
— А я так
не скажу этого, — заговорил доктор мягким грудным голосом, пытливо рассматривая Привалова. — И
не мудрено: вы из мальчика превратились в взрослого, а я только поседел. Кажется, давно ли все это
было, когда вы с Константином Васильичем
были детьми, а
Надежда Васильевна крошечной девочкой, — между тем пробежало целых пятнадцать лет, и нам, старикам, остается только уступить свое место молодому поколению.
— Вам-то какое горе? Если я
буду нищей, у вас явится больше одной
надеждой на успех… Но будемте говорить серьезно: мне надоели эти ваши «дела». Конечно,
не дурно
быть богатым, но только
не рабом своего богатства…
— Послушайте, Антонида Ивановна, — серьезно заговорил Привалов. — Я действительно глубоко уважаю
Надежду Васильевну, но относительно женитьбы на ней и мысли у меня
не было.
Старуха зорко наблюдала эту встречу: Привалов побледнел и, видимо, смутился, а
Надежда Васильевна держала себя, как всегда. Это совсем сбило Марью Степановну с толку: как будто между ними ничего
не было и как будто
было. Он-то смешался, а она как ни в чем
не бывало… «Ох,
не проведешь меня,
Надежда Васильевна, — подумала старуха, поднимаясь неохотно с места. — Наскрозь вас вижу с отцом-то: все мудрить бы вам…»
А с другой стороны,
Надежда Васильевна все-таки любила мать и сестру. Может
быть, если бы они
не были богаты,
не существовало бы и этой розни, а в доме царствовали тот мир и тишина, какие ютятся под самыми маленькими кровлями и весело выглядывают из крошечных окошечек. Приятным исключением и нравственной поддержкой для
Надежды Васильевны теперь
было только общество Павлы Ивановны, которая частенько появлялась в бахаревском доме и подолгу разговаривала с
Надеждой Васильевной о разных разностях.
Хиония Алексеевна готова
была даже заплакать от волнения и благодарности. Половодова
была одета, как всегда, богато и с тем вкусом, как унаследовала от своей maman. Сама Антонида Ивановна разгорелась на морозе румянцем во всю щеку и
была так заразительно свежа сегодня, точно разливала кругом себя молодость и здоровье. С этой женщиной ворвалась в гостиную Хионии Алексеевны первая слабая
надежда, и ее сердце задрожало при мысли, что, может
быть, еще
не все пропало,
не все кончено…
Цивилизованная нищета просит если
не словами, то своей позой, движением руки, взглядом, наконец — лохмотьями, просит потому, что там
есть надежда впереди на что-то.
Зося сделалась необыкновенно внимательна в последнее время к
Надежде Васильевне и часто заезжала навестить ее, поболтать или увезти вместе с собой кататься. Такое внимание к подруге
было тоже новостью, и доктор
не мог
не заметить, что во многом Зося старается копировать
Надежду Васильевну, особенно в обстановке своей комнаты, которую теперь загромоздила книгами, гравюрами серьезного содержания и совершенно новой мебелью, очень скромной и тоже «серьезной».
— А я вас давно ищу, Сергей Александрыч, — весело заговорила
Надежда Васильевна, останавливаясь пред Приваловым. — Вы, кажется, скучаете?.. Вот мой кавалер тоже
не знает, куда ему деваться, — прибавила она с улыбкой, указывая головой на Лоскутова, который действительно
был жалок в настоящую минуту.
Надежда Васильевна печально улыбнулась и слегка пожала плечами. Привалов видел, что она что-то хочет ему объяснить и
не решается. Но он
был так счастлив в настоящую минуту, так глупо счастлив и, как слишком счастливые люди, с эгоизмом думал только о себе и
не желал знать ничего более.
— Папа, удобно ли тебе
будет ехать туда? — пробовала отговорить отца
Надежда Васильевна. — Зося все еще больна, и сам Игнатий Львович
не выходит из своего кабинета. Я третьего дня
была у них…
Старый бахаревский дом показался Привалову могилой или, вернее, домом, из которого только что вынесли дорогого покойника. О
Надежде Васильевне
не было сказано ни одного слова, точно она совсем
не существовала на свете. Привалов в первый раз почувствовал с болью в сердце, что он чужой в этом старом доме, который он так любил. Проходя по низеньким уютным комнатам, он с каким-то суеверным чувством надеялся встретить здесь
Надежду Васильевну, как это бывает после смерти близкого человека.
— Могу вас уверить, что серьезного ничего
не было… Просто
были детские воспоминания; затем сама
Надежда Васильевна все время держала себя с Приваловым как-то уж очень двусмысленно; наконец, старики Бахаревы помешались на мысли непременно иметь Привалова своим зятем. Вот и все!..
Только о
Надежде Васильевне никто ничего
не знал, а Привалов слышал мельком о ней от доктора, который осенью
был в Шатровских заводах.
— Ведь Надежда-то Васильевна
была у меня, — рассказывала Павла Ивановна, вытирая слезы. — Как же,
не забыла старухи… Как тогда услыхала о моей-то Кате, так сейчас ко мне пришла. Из себя-то постарше выглядит, а такая красивая девушка… ну, по-вашему, дама. Я еще полюбовалась ею и даже сказала, а она как покраснеет вся. Об отце-то тоскует, говорит… Спрашивает, как и что у них в дому… Ну, я все и рассказала. Про тебя тоже спрашивала, как живешь, да я ничего
не сказала: сама
не знаю.
Она здесь, в Узле, — вот о чем думал Привалов, когда возвращался от Павлы Ивановны. А он до сих пор
не знал об этом!.. Доктор
не показывается и, видимо, избегает встречаться с ним. Ну, это его дело. В Привалове со страшной силой вспыхнуло желание увидать
Надежду Васильевну, увидать хотя издали… Узнает она его или нет? Может
быть, отвернется, как от пьяницы и картежника, которого даже бог забыл, как выразилась бы Павла Ивановна?
Надежда Васильевна в несколько минут успела рассказать о своей жизни на приисках, где ей
было так хорошо, хотя иногда начинало неудержимо тянуть в город, к родным. Она могла бы назвать себя совсем счастливой, если бы
не здоровье Максима, которое ее очень беспокоит, хотя доктор, как все доктора, старается убедить ее в полной безопасности. Потом она рассказывала о своих отношениях к отцу и матери, о Косте, который по последнему зимнему пути отправился в Восточную Сибирь, на заводы.
Чтобы замять этот неприятный разговор,
Надежда Васильевна стала расспрашивать Привалова о его мельнице и хлебной торговле. Ее так интересовало это предприятие, хотя от Кости о нем она ничего никогда
не могла узнать: ведь он с самого начала
был против мельницы, как и отец. Привалов одушевился и подробно рассказал все, что
было им сделано и какие успехи
были получены; он
не скрывал от
Надежды Васильевны тех неудач и разочарований, какие выступали по мере ближайшего знакомства с делом.
— Я
буду вас ждать, — говорила
Надежда Васильевна, когда провожала Привалова в переднюю. — Мы еще о многом переговорим с вами… Да? Видели, в каком положении бедный Максим… У него какое-то мудреное нервное расстройство, и я часто сама
не узнаю его; совсем другой человек.
Надежда Васильевна с ужасом слушала этот сумасшедший бред и сама начинала чувствовать, что недалека от сумасшествия. Галлюцинации мужа передавались ей: это
был первый шаг к сумасшествию. Она
не знала, что ей делать и как отнестись к этим галлюцинациям мужа, которые стали повторяться. Когда она рассказала все доктору, он внимательно ее выслушал и задумчиво проговорил...
Привалов сдержал свое слово и перестал
пить, но
был такой задумчивый и печальный, что
Надежде Васильевне тяжело
было на него смотреть. Трезвый он действительно почти совсем
не разговаривал, то
есть ничего
не рассказывал о себе и точно стыдился, что позволил себе так откровенно высказаться перед
Надеждой Васильевной… Таким образом ей разом пришлось ухаживать за двумя больными, что делало ее собственное положение почти невыносимым. Раз она попробовала предложить очень энергическую меру Привалову...
По такому исключительному случаю
был устроен маленький семейный праздник, на котором разговорам
не было конца. Привалов точно переродился на деревенском воздухе и удивлял
Надежду Васильевну своим оживленным, бодрым настроением. Когда вечером начали все прощаться, Нагибин крепко поцеловал руку
Надежды Васильевны и проговорил растроганным голосом...
Раз
Надежда Васильевна попала на деревенскую свадьбу и с этого деревенского «веселья» даже заболела: недаром сложились эти похоронные свадебные песни — в них выливалась вся бабья мука мученическая, которой
не было конца-краю.
Даже специально «городские» знания
Надежды Васильевны нашли здесь громадное применение, а между тем ей необходимо
было знать тысячи вещей, о которых она никогда даже
не думала, так, например, медицина.
Не прошло недели деревенского житья, как
Надежда Васильевна почувствовала уже, что времени у нее
не хватает для самой неотступной работы,
не говоря уже о том, что
было бы желательно сделать. Приходилось, как говорится, разрываться на части, чтобы везде
поспеть: проведать опасную родильницу, помочь нескольким больным бабам, присмотреть за выброшенными на улицу ребятишками… А там уже до десятка белоголовых мальчуганов и девчонок исправно являлись к
Надежде Васильевне каждое утро, чтобы «происходить грамоту».
К Привалову
Надежда Васильевна относилась теперь иначе, чем в Узле; она точно избегала его, как это казалось ему иногда. О прежних откровенных разговорах
не было и помину; в присутствии Привалова
Надежда Васильевна обращалась с мужем с особенной нежностью, точно хотела этим показать первому, что он здесь лишний. Даже Лоскутов заметил эту перемену в жене и откровенно, как всегда, высказал ей свое мнение.
В комнате больного попеременно дежурили Привалов, Нагибин или сам доктор. Что касается
Надежды Васильевны, то доктор непременно настаивал, чтобы она переселилась в деревню, где
не будет слышать стонов и воплей несчастного больного.
— Если вы
не заботитесь о себе, то подумайте о вашей дочери, — говорил доктор, когда
Надежда Васильевна
не хотела следовать его советам. — Больному вы
не принесете особенной пользы, а себя можете окончательно погубить.
Будьте же благоразумны…
Надежда Васильевна долго
не соглашалась взять на себя такую обузу, но когда Нагибин стал ее просить со слезами на глазах, она согласилась. Чтобы
не скучно
было жить одной в Гарчиках,
Надежда Васильевна написала письмо старушке Колпаковой, приглашая ее к себе хотя на время.
Когда первый прилив радости миновал,
Надежда Васильевна почувствовала неприятное сомнение: именно, ей казалось, что отец
не высказал прямо цели своего приезда и что-то скрывает от нее. Это
было написано на его лице, хотя он и старался замаскировать что-то.