Неточные совпадения
— Отчего же он
не остановился у Бахаревых? — соображала Заплатина, заключая свои кости в корсет. — Видно, себе на уме… Все-таки сейчас поеду к Бахаревым. Нужно предупредить Марью Степановну… Вот и партия Nadine. Точно с неба жених свалился! Этакое счастье этим богачам: своих денег
не знают куда девать, а тут, как снег на голову, зять миллионер… Воображаю: у Ляховского дочь, у Половодова сестра, у Веревкиных дочь, у Бахаревых целых две… Вот извольте тут разделить между ними одного жениха!..
— Бабы —
так бабы и есть, — резонировал Заплатин, глубокомысленно рассматривая расшитую цветным шелком полу своего халата. — У них свое на уме! «Жених» —
так и было… Приехал человек из Петербурга, — да он и смотреть-то на ваших невест
не хочет! Этакого осетра женить… Тьфу!..
«Вот этой жениха
не нужно будет искать: сама найдет, — с улыбкой думала Хиония Алексеевна, провожая глазами убегавшую Верочку. — Небось
не закиснет в девках, как эти принцессы, которые умеют только важничать… Еще считают себя образованными девушками, а когда пришла пора выходить замуж, —
так я же им и ищи жениха. Ох, уж эти мне принцессы!»
Не знаю, о чем плачу, только слезы
так и сыплются.
— Ах, Марья Степановна!.. Уж я
не стала бы напрасно вас тревожить. Нарочно пять раз посылала Матрешку, а она через буфетчика от приваловского человека всю подноготную разузнала. Только устрой, господи, на пользу!.. Уж если это
не жених,
так весь свет пройти надо: и молодой, и красивый, и богатый. Мил-лио-нер… Да ведь вам лучше это знать!
— Устрой, милостивый господи, все на пользу… — вслух думал старый верный слуга, поплевывая на суконку. — Уж, кажется,
так бы хорошо,
так бы хорошо… Вот думать,
так не придумать!.. А из себя-то какой молодец… в прероду свою вышел. Отец-от вон какое дерево был: как, бывало, размахнется да ударит,
так замертво и вынесут.
Привалова поразило больше всего то, что в этом кабинете решительно ничего
не изменилось за пятнадцать лет его отсутствия, точно он только вчера вышел из него. Все было
так же скромно и просто, и стояла все та же деловая обстановка. Привалову необыкновенно хорошо казалось все: и кабинет, и старик, и даже самый воздух, отдававший дымом дорогой сигары.
—
Не буду,
не буду, Василий Назарыч!..
Так, на радостях, с языка слово сорвалось…
— Ты уж
не обессудь нас на нашем угощенье, — заговорила Марья Степановна, наливая гостю щей; нужно заметить, что своими щами Марья Степановна гордилась и была глубоко уверена, что
таких щей никто
не умеет варить, кроме Досифеи.
— Какой это замечательно умный человек, Сергей Александрыч. Вы представить себе
не можете! Купцы его просто на руках носят… И какое остроумие! Недавно на обвинительную речь прокурора он ответил
так: «Господа судьи и господа присяжные… Я могу сравнить речь господина прокурора с тем, если б человек взял ложку, почерпнул щей и пронес ее, вместо рта, к уху». Понимаете: восторг и фурор!..
— Ах, Василий Назарыч… Конечно, Nicolas берет крупные куши, но ведь мы живем в
такое время, в
такое время…
Не правда ли, Марья Степановна?
Дело кончилось тем, что Верочка, вся красная, как пион, наклонилась над самой тарелкой; кажется, еще одна капелька, и девушка раскатилась бы
таким здоровым молодым смехом, какого стены бахаревского дома
не слыхали со дня своего основания.
— Василий Назарыч, ведь со времени казенной опеки над заводами прошло почти десять лет… Несмотря ни на какие хлопоты, я
не мог даже узнать, существует ли
такой отчет где-нибудь. Обращался в контроль, в горный департамент, в дворянскую опеку, везде один ответ: «Ничего
не знаем… Справьтесь где-нибудь в другом месте».
— Да, слышал, слышал… Что-нибудь да
не чисто в этом деле, я
так думаю.
— Будет вам, стрекозы, — строго остановила Марья Степановна, когда всеми овладело самое оживленное настроение, последнее было неприлично, потому что Привалов был все-таки посторонний человек и мог осудить. — Мы вот все болтаем тут разные пустяки, а ты нам ничего
не расскажешь о себе, Сергей Александрыч.
— Папа, пожалей меня, — говорила девушка, ласкаясь к отцу. — Находиться в положении вещи, которую всякий имеет право приходить осматривать и приторговывать… нет, папа, это поднимает
такое нехорошее чувство в душе! Делается как-то обидно и вместе с тем гадко… Взять хоть сегодняшний визит Привалова: если бы я
не должна была являться перед ним в качестве товара, которому только из вежливости
не смотрят в зубы, я отнеслась бы к нему гораздо лучше, чем теперь.
— Вот я назло маме и Хине нарочно
не пойду замуж за Привалова… Я
так давеча и маме сказала, что
не хочу разыгрывать из себя какую-то крепость в осадном положении.
— Все это
так, Надя, но я все-таки
не вижу, в чем виноват тут Сергей Александрыч…
— А вот сейчас… В нашем доме является миллионер Привалов; я по необходимости знакомлюсь с ним и по мере этого знакомства открываю в нем самые удивительные таланты, качества и добродетели. Одним словом, я кончаю тем, что начинаю думать: «А ведь
не дурно быть madame Приваловой!» Ведь тысячи девушек сделали бы на моем месте именно
так…
— Нет, постой. Это еще только одна половина мысли. Представь себе, что никакого миллионера Привалова никогда
не существовало на свете, а существует миллионер Сидоров, который является к нам в дом и в котором я открываю существо, обремененное всеми человеческими достоинствами, а потом начинаю думать: «А ведь
не дурно быть madame Сидоровой!» Отсюда можно вывести только
такое заключение, что дело совсем
не в том, кто явится к нам в дом, а в том, что я невеста и в качестве таковой должна кончить замужеством.
— И отличное дело: устрою в монастырь… Ха-ха…Бедная моя девочка, ты
не совсем здорова сегодня… Только
не осуждай мать,
не бери этого греха на душу: жизнь долга, Надя; и
так и этак передумаешь еще десять раз.
Из Шатровских заводов Гуляев все-таки
не выехал и жил там все время, которое у него оставалось свободным от поездок в тайгу.
«Это сказал сам Павел Михайлыч», «
Так делает сам Павел Михайлыч» — выше этого ничего
не было.
—
Не видать бы Привалову моей Варвары, как своих ушей, только уж, видно,
такое его счастье…
Не для него это дерево растилось, Вася, да, видно, от своей судьбы
не уйдешь. Природа-то хороша приваловская… Да и заводов жаль, Вася: погинули бы ни за грош. Ну, да уж теперь нечего тужить: снявши голову, по волосам
не плачут.
Этот оригинальный брак был заключен из политических расчетов: раз, чтобы
не допустить разорения Шатровских заводов, и, второе, чтобы соединить две
такие фамилии, как Приваловы и Гуляевы.
Воспитанная в самых строгих правилах беспрекословного повиновения мужней воле, она все-таки как женщина, как жена и мать
не могла помириться с теми оргиями, которые совершались в ее собственном доме, почти у нее на глазах.
Собственно говоря,
такое разделение существовало только для одной Марьи Степановны, которая уже в течение десяти лет
не переступала порога половины мужа.
Сам Бахарев и дети совсем
не признавали
такого разделения и одинаково пользовались обеими половинами.
После долгой борьбы она все-таки сдалась для сыновей, дочерей же
не позволяла ни под каким видом «басурманить».
Это обстоятельство окончательно сблизило отца и дочь,
так что Василий Назарыч
не мог жить без нее.
Нашлись, конечно, сейчас же
такие люди, которые или что-нибудь видели своими глазами, или что-нибудь слышали собственными ушами; другим стоило только порыться в своей памяти и припомнить, что было сказано кем-то и когда-то; большинство ссылалось без зазрения совести на самых достоверных людей, отличных знакомых и близких родных, которые никогда
не согласятся лгать и придумывать от себя, а имеют прекрасное обыкновение говорить только одну правду.
Объяснение второго факта
не представляло
такой простоты.
Почему он, Привалов,
не сделал
такого же визита своим опекунам?
Этим, конечно, Хиония Алексеевна ничего
не хотела сказать дурного о Привалове, который стоит выше всех этих сплетен и разных толков, но ведь в провинции ему покажется страшно скучно, и он может увлечься, а если попадет в
такое общество…
Нет слов, что для Nadine Привалов самая выгодная партия, но ведь все-таки к нему необходимо присмотреться, — кто знает, чтобы
не пожалеть после.
— Конечно, только пока… — подтверждала Хиония Алексеевна. — Ведь
не будет же в самом деле Привалов жить в моей лачуге… Вы знаете, Марья Степановна, как я предана вам, и если хлопочу, то
не для своей пользы, а для Nadine. Это
такая девушка,
такая… Вы
не знаете ей цены, Марья Степановна! Да… Притом, знаете, за Приваловым все будут ухаживать, будут его ловить… Возьмите Зосю Ляховскую, Анну Павловну, Лизу Веревкину — ведь все невесты!.. Конечно, всем им далеко до Nadine, но ведь чем враг
не шутит.
— Благодарю вас, — добродушно говорил Привалов, который думал совсем о другом. — Мне ведь очень немного нужно… Надеюсь, что она меня
не съест?.. Только вот имя у нее
такое мудреное.
«А там женишок-то кому еще достанется, — думала про себя Хиония Алексеевна, припоминая свои обещания Марье Степановне. — Уж очень Nadine ваша нос кверху задирает.
Не велика в перьях птица: хороша дочка Аннушка, да хвалит только мать да бабушка! Конечно, Ляховский гордец и кощей, а если взять Зосю, — вот эта, по-моему,
так действительно невеста: всем взяла… Да-с!..
Не чета гордячке Nadine…»
— О нет, зачем же!..
Не стоит говорить о
таких пустяках, Сергей Александрыч. Было бы только для вас удобно, а я все готова сделать. Конечно, я
не имею возможности устроить с
такой роскошью, к какой вы привыкли…
Самые узкие и своекорыстные натуры способны к
таким душевным порывам и внутреннему просветлению, когда они действуют
не из расчета, а по вдохновению.
Матрешка усомнилась; она
не отдала бы своих двугривенных ни в какой банк. «
Так и поверила тебе, — думала она, делая глупое лицо, — нашла дуру…»
Он рассматривал потемневшее полотно и несколько раз тяжело вздохнул: никогда еще ему
не было
так жаль матери, как именно теперь, и никогда он
так не желал ее видеть, как в настоящую минуту. На душе было
так хорошо, в голове было столько мыслей, но с кем поделиться ими, кому открыть душу! Привалов чувствовал всем существом своим, что его жизнь осветилась каким-то новым светом, что-то, что его мучило и давило еще
так недавно, как-то отпало само собой, и будущее было
так ясно,
так хорошо.
Хиония Алексеевна немного рано отпраздновала свою победу: ни Ляховский, ни Половодов
не приехали к Привалову с визитом и
таким образом вполне сохранили за собой высоту своего положения.
Каждый новый визит Привалова и радовал Марью Степановну, и как-то заботил: она
не могла
не видеть, что Надя нравилась Привалову и что он инстинктивно ищет ее общества, но уж что-то очень скоро заваривалось то, чего
так страстно желала в душе Марья Степановна.
Марья Степановна решилась переговорить с дочерью и выведать от нее,
не было ли у них чего. Раз она заметила, что они о чем-то
так долго разговаривали; Марья Степановна нарочно убралась в свою комнату и сказала, что у нее голова болит: она
не хотела мешать «божьему делу», как она называла брак. Но когда она заговорила с дочерью о Привалове, та только засмеялась, странно
так засмеялась.
— А хоть бы и
так, — худого нет;
не все в девках сидеть да книжки свои читать. Вот мудрите с отцом-то, — счастья бог и
не посылает. Гляди-ко, двадцать второй год девке пошел, а она только смеется… В твои-то годы у меня трое детей было, Костеньке шестой год шел. Да отец-то чего смотрит?
— Вы, мама, добьетесь того, что я совсем
не буду выходить из своей комнаты, когда у нас бывает Привалов. Мне просто совестно… Если человек хорошо относится ко мне,
так вы хотите непременно его женить. Мы просто желаем быть хорошими знакомыми — и только.
— Я тебя
не заставляю исповедоваться, а
так, к слову спросила.
— Надя, мать — старинного покроя женщина, и над ней смеяться грешно. Я тебя ни в чем
не стесняю и выдавать силой замуж
не буду, только мать все-таки дело говорит: прежде отцы да матери устраивали детей, а нынче нужно самим о своей голове заботиться. Я только могу тебе советовать как твой друг. Где у нас женихи-то в Узле? Два инженера повертятся да какой-нибудь иркутский купец, а Привалов совсем другое дело…
Раз они вдвоем особенно долго гуляли по бахаревскому саду; Марья Степановна обыкновенно сопровождала их в
таких случаях или командировала Верочку, но на этот раз к ней кто-то приехал, а Верочки
не было дома.