Неточные совпадения
По тому времени этих денег
было совершенно достаточно, чтобы одеваться прилично и иметь доступ в скромные чиновничьи
дома.
Центром всего
дома, конечно,
была гостиная, отделанная с трактирной роскошью; небольшой столовой она соединялась непосредственно с половиной Заплатиных, а дверью — с теми комнатами, которые по желанию могли служить совершенно отдельным помещением или присоединяться к зале.
Что-то добродушное и вместе уютное
было в физиономии этого
дома (как это ни странно, но у каждого
дома есть своя физиономия).
Самый
дом выходил на двор двумя чистенькими подъездами, между которыми
была устроена широкая терраса, затянутая теперь вьющейся зеленью и маркизою с крупными фестонами.
Внутри бахаревский
дом делился на две половины, у которых
было по отдельному подъезду.
Потолки
были везде расписаны пестрыми узорами, и небольшие белые двери всегда блестели, точно они вчера
были выкрашены; мягкие тропинки вели по всему
дому из комнаты в комнату.
— Да начать хоть с Хины, папа. Ну, скажи, пожалуйста, какое ей дело до меня? А между тем она является с своими двусмысленными улыбками к нам в
дом, шепчет мне глупости, выворачивает глаза то на меня, то на Привалова. И положение Привалова
было самое глупое, и мое тоже не лучше.
— А вот сейчас… В нашем
доме является миллионер Привалов; я по необходимости знакомлюсь с ним и по мере этого знакомства открываю в нем самые удивительные таланты, качества и добродетели. Одним словом, я кончаю тем, что начинаю думать: «А ведь не дурно
быть madame Приваловой!» Ведь тысячи девушек сделали бы на моем месте именно так…
— Нет, постой. Это еще только одна половина мысли. Представь себе, что никакого миллионера Привалова никогда не существовало на свете, а существует миллионер Сидоров, который является к нам в
дом и в котором я открываю существо, обремененное всеми человеческими достоинствами, а потом начинаю думать: «А ведь не дурно
быть madame Сидоровой!» Отсюда можно вывести только такое заключение, что дело совсем не в том, кто явится к нам в
дом, а в том, что я невеста и в качестве таковой должна кончить замужеством.
Оно
было встречено и отпраздновано с царской роскошью: гремели пушки, рекой лилось шампанское, и целый месяц в приваловском
доме угощались званый и незваный.
Они
были круглыми сиротами и всеми силами молодой души приросли к гуляевскому
дому.
Отношения его к зятю
были немного странные: во-первых, он ничего не дал за дочерью, кроме
дома и богатого приданого; во-вторых, он не выносил присутствия зятя, над которым смеялся в глаза и за глаза, может
быть, слишком жестоко.
Когда его повозка остановилась перед крыльцом гуляевского
дома, больной старик открыл глаза и проговорил: «Это Вася приехал…» Собственно, старик не
был даже болен, и по его наружности нельзя
было заключить об опасности.
Гуляевский
дом в Узле
был отделан с царской роскошью.
Какой-то дикий разгул овладел всеми: на целые десятки верст дорога устилается красным сукном, чтобы только проехать по ней пьяной компании на бешеных тройках; лошадей не только
поят, но даже моют шампанским; бесчисленные гости располагаются как у себя
дома, и их угощают целым гаремом из крепостных красавиц.
Ему же достался гуляевский
дом в Узле, который
был дан стариком Гуляевым в приданое за дочерью.
Сергей Привалов прожил в бахаревском
доме до пятнадцати лет, а затем вместе с своим другом Костей
был отправлен в Петербург, где и прожил безвыездно до настоящего времени, то
есть больше пятнадцати лет.
Это
была самая обыкновенная девушка, любившая больше всего на свете плотно покушать, крепко выспаться и визжать на целый
дом.
— Опять… — произносила Хиония Алексеевна таким тоном, как будто каждый шаг Привалова по направлению к бахаревскому
дому был для нее кровной обидой. — И чего он туда повадился? Ведь в этой Nadine, право, даже интересного ничего нет… никакой женственности. Удивляюсь, где только у этих мужчин глаза… Какой-нибудь синий чулок и… тьфу!..
Это
была длинная комната совсем без окон; человек, незнакомый с расположением моленной, мог десять раз обойти весь
дом и не найти ее.
Дом Колпаковой представлял собой совершенную развалину; он когда-то
был выстроен в том помещичьем вкусе, как строили в доброе старое время Александра I.
Этот старинный
дом, эти уютные комнаты, эта старинная мебель, цветы, лица прислуги, самый воздух — все это
было слишком дорого для него, и именно в этой раме Надежда Васильевна являлась не просто как всякая другая девушка, а последним словом слишком длинной и слишком красноречивой истории, в которую
было вплетено столько событий и столько дорогих имен.
От ручки звонка до последнего гвоздя все в
доме было пригнано под русский вкус и только не кричало о том, как хорошо жить в этом деревянном уютном гнездышке.
Женитьба на Антониде Ивановне
была одним из следствий этого увлечения тайниками народной жизни: Половодову понравились ее наливные плечи, ее белая шея, и Антонида Ивановна пошла в pendant к только что отделанному
дому с его расписными потолками и синими петухами.
Но вечера в бахаревском
доме Привалову совсем не показались скучными, а наоборот, он считал часы, когда ему можно
было отправиться в бахаревское гнездо.
Даже старицам, начетчицам, странницам и разным божьим старушкам Верочка всегда
была рада, потому что вместе с ними на половину Марьи Степановны врывалась струя свежего воздуха, приносившая с собой самый разнообразный запас всевозможных напастей, болей и печалей, какими изнывал мир за пределами бахаревского
дома.
— Ах, какой хитрый… — кокетливо проговорила Половодова, хлопая по ручке кресла. — Вы хотите поймать меня и обличить в выдумке? Нет, успокойтесь: я встретила вас в конце Нагорной улицы, когда вы подходили к
дому Бахаревых. Я, конечно, понимаю, что ваша голова
была слишком занята, чтобы смотреть по сторонам.
Приваловский
дом стоял на противоположном конце той же Нагорной улицы, на которой
был и
дом Бахарева.
Единственным живым местом во всем
доме была та половина, которую занимал Ляховский, да еще большой флигель, где помещалась контора; оранжерея и службы
были давно обращены в склады водки и спирта.
—
Дома, — почтительно вытянувшись, докладывал Палька. Это
был целый гайдук в три аршина ростом, с упитанной физиономией, во вкусе старинного польского холопства.
Сам по себе приваловский
дом был замечательным явлением, как живой памятник отошедшего в вечность бурного прошлого; по еще замечательнее
была та жизнь, которая совершалась под его проржавевшей кровлей.
Никто, кажется, не подумал даже, что могло бы
быть, если бы Альфонс Богданыч в одно прекрасное утро взял да и забастовал, то
есть не встал утром с пяти часов, чтобы несколько раз обежать целый
дом и обругать в несколько приемов на двух диалектах всю прислугу; не пошел бы затем в кабинет к Ляховскому, чтобы получить свою ежедневную порцию ругательств, крика и всяческого неистовства, не стал бы сидеть ночи за своей конторкой во главе двадцати служащих, которые, не разгибая спины, работали под его железным началом, если бы, наконец, Альфонс Богданыч не обладал счастливой способностью являться по первому зову,
быть разом в нескольких местах, все видеть, и все слышать, и все давить, что попало к нему под руку.
Одним словом, Альфонс Богданыч играл в
доме ту же роль, как стальная пружина в часах, за что в глазах Ляховского он
был только очень услужливым и очень терпеливым человеком.
Может
быть, это самая простая психическая близорукость у себя
дома людей, слишком дальнозорких вне этого
дома.
У него
есть здесь в Узле несколько
домов, конечно купленных при случае, за бесценок.
Всю дорогу Веревкин болтал, как школьник. Это веселое настроение подействовало заразительно и на Привалова. Только когда они проезжали мимо бахаревского
дома, Привалову сделалось как-то немного совестно — совестно без всякой видимой причины. Он заранее чувствовал на себе полный немого укора взгляд Марьи Степановны и мысленно сравнил Надю с Антонидой Ивановной, хотя это и
были несравнимые величины.
Половодов служил коноводом и
был неистощим в изобретении маленьких летних удовольствий: то устраивал ночное катанье на лодках по Узловке, то маленький пикник куда-нибудь в окрестности, то иллюминовал старый приваловский сад, то садился за рояль и начинал играть вальсы Штрауса, под которые кружилась молодежь в высоких залах приваловского
дома.
— Да кто у нас знакомые: у папы бывают золотопромышленники только по делам, а мама знается только со старухами да старцами. Два-три
дома есть, куда мы ездим с мамой иногда; но там еще скучнее, чем у нас. Я замечала, что вообще богатые люди живут скучнее бедных. Право, скучнее…
Здесь Лука узнал, что у «Сереженьки» что-то вышло с старшей барышней, но она ничего не сказывает «самой»; а «Сереженька» нигде не бывает, все сидит
дома и, должно
быть, болен, как говорит «сама».
От Данилушки у Марьи Степановны не
было семейных тайн: свой человек
был в
доме, да и язык крепок, — хоть топором руби, не выдаст.
При виде улыбавшейся Хины у Марьи Степановны точно что оборвалось в груди. По блудливому выражению глаз своей гостьи она сразу угадала, что их разорение уже известно целому городу, и Хиония Алексеевна залетела в их
дом, как первая ворона, почуявшая еще теплую падаль. Вся кровь бросилась в голову гордой старухи, и она готова
была разрыдаться, но вовремя успела собраться с силами и протянуть гостье руку с своей обыкновенной гордой улыбкой.
Весь бахаревский
дом казался ему могилою, в которой
было похоронено все самое дорогое для него, а вместе с ним и его собственное сердце…
Ведь она видит, как тяжело ему
было прийти к ним в
дом, и не понимает, зачем он шел…
Здесь все
было по-старому, в том строгом порядке, как это ведется только в богатых раскольничьих
домах.
Собственное положение в
доме теперь ей обрисовалось особенно ясно, то
есть, несмотря на болезненную привязанность к ней отца, она все-таки
была чужой под этой гостеприимной кровлей, может
быть, более чужой, чем все эти старцы и старицы.
«Недаром Костя ушел из этого
дома», — не раз думала девушка в своем одиночестве и даже завидовала брату, который в качестве мужчины мог обставить себя по собственному желанию, то
есть разом и безнаказанно стряхнуть с себя все обветшалые предания раскольничьего
дома.
Положение богатой барышни дало почувствовать себя, и девушка готова
была плакать от сознания, что она в отцовском
доме является красивой и дорогой безделушкой — не больше.
А с другой стороны, Надежда Васильевна все-таки любила мать и сестру. Может
быть, если бы они не
были богаты, не существовало бы и этой розни, а в
доме царствовали тот мир и тишина, какие ютятся под самыми маленькими кровлями и весело выглядывают из крошечных окошечек. Приятным исключением и нравственной поддержкой для Надежды Васильевны теперь
было только общество Павлы Ивановны, которая частенько появлялась в бахаревском
доме и подолгу разговаривала с Надеждой Васильевной о разных разностях.
Каменные ворота
были такой же крепостной архитектуры, как и самый
дом: кирпичные толстые вереи с пробитыми в них крошечными калитками, толстая железная решетка наверху с острыми гвоздями, полотнища ворот чуть не из котельного железа, — словом, это
была самая почтенная древность, какую можно еще встретить только в старинных монастырях да заштатных крепостях. Недоставало рва с водой и подъемного моста, как в рыцарских замках.
От господского
дома до завода
было рукой подать, — стоило только пройти небольшую площадь, на которой ютилось до десятка деревянных лавок.