Неточные совпадения
Матрешке в экстренных случаях не нужно было повторять приказаний, — она, по одному мановению
руки,
с быстротой пушечного ядра летела хоть на край света.
Хиония Алексеевна замахала
руками, как ветряная мельница, и скрылась в ближайших дверях. Она,
с уверенностью своего человека в доме, миновала несколько комнат и пошла по темному узкому коридору, которым соединялись обе половины. В темноте чьи-то небольшие мягкие ладони закрыли глаза Хионии Алексеевны, и девичий звонкий голос спросил: «Угадайте кто?»
Надежда Васильевна попалась Верочке в темном коридорчике; она шла в свою комнату
с разогнутой книгой в
руках.
— Слава тебе, господи, —
с умилением проговорил Лука, откладывая свободной
рукой широчайший крест.
— Какой это замечательно умный человек, Сергей Александрыч. Вы представить себе не можете! Купцы его просто на
руках носят… И какое остроумие! Недавно на обвинительную речь прокурора он ответил так: «Господа судьи и господа присяжные… Я могу сравнить речь господина прокурора
с тем, если б человек взял ложку, почерпнул щей и пронес ее, вместо рта, к уху». Понимаете: восторг и фурор!..
Хиония Алексеевна поспешила сейчас же удалиться, как только заслышала шаги подходившего Привалова; она громко расцеловала Верочку и, пожимая
руку Марьи Степановны, проговорила
с ударением...
— Это твоей бабушки сарафан-то, — объяснила Марья Степановна. — Павел Михайлыч, когда в Москву ездил, так привез материю… Нынче уж нет таких материй, —
с тяжелым вздохом прибавила старушка, расправляя
рукой складку на сарафане. — Нынче ваши дамы сошьют платье, два раза наденут — и подавай новое. Материи другие пошли, и люди не такие, как прежде.
Бахарев действительно был правой
рукой Гуляева и
с десяти лет находился при нем безотлучно. Они исколесили всю Сибирь, и мало-помалу Бахарев сделался поверенным Гуляева и затем необходимым для него человеком.
Зятя Гуляев не пожелал видеть даже перед смертью и простился
с ним заочно. Вечером, через несколько часов после приезда Бахарева, он уснул на
руках дочери и Бахарева, чтоб больше не просыпаться.
Тонкие породистые
руки с длинными пальцами были выпростаны поверх голубого сарафана
с затканными серебряными цветочками; белая кисейная рубашка открывала полную, немного смуглую шею, перехваченную жемчужной ниткой.
Голос Марьи Степановны раздавался в моленной
с теми особенными интонациями, как читают только раскольники: она читала немного в нос, растягивая слова и произносила «й» как «и». Оглянувшись назад, Привалов заметил в левом углу, сейчас за старухами, знакомую высокую женскую фигуру в большом платке,
с сложенными по-раскольничьи на груди
руками. Это была Надежда Васильевна.
— Сережа!.. — вскрикнула Павла Ивановна и всплеснула своими высохшими морщинистыми
руками. — Откуда? Какими судьбами?.. А помните, как вы
с Костей бегали ко мне, этакими мальчугашками… Что же я… садитесь сюда.
— Тут все мое богатство… Все мои права, —
с уверенной улыбкой повторил несколько раз старик, дрожавшими
руками развязывая розовую ленточку. — У меня все отняли… ограбили… Но права остались, и я получу все обратно… Да. Это верно… Вы только посмотрите на бумаги… ясно, как день. Конечно, я очень давно жду, но что же делать.
— Я тебе серьезно говорю, Сергей Александрыч. Чего киснуть в Узле-то? По
рукам, что ли? Костя на заводах будет управляться, а мы
с тобой на прииски; вот только моя нога немного поправится…
— Конечно, он вам зять, — говорила Хиония Алексеевна, откидывая голову назад, — но я всегда скажу про него: Александр Павлыч — гордец… Да, да. Лучше не защищайте его, Агриппина Филипьевна. Я знаю, что он и к вам относится немного критически… Да-с. Что он директор банка и приваловский опекун, так и, господи боже,
рукой не достанешь! Ведь не всем же быть директорами и опекунами, Агриппина Филипьевна?
— Вот еще Ляховский… Разжился фальшивыми ассигнациями да краденым золотом, и черту не брат! Нет, вот теперь до всех вас доберется Привалов… Да. Он даром что таким выглядит тихоньким и, конечно, не будет иметь успеха у женщин, но Александра Павлыча
с Ляховским подтянет. Знаете, я слышала, что этого несчастного мальчика, Тита Привалова, отправили куда-то в Швейцарию и сбросили в пропасть. Как вы думаете, чьих
рук это дельце?
— А я все-таки знаю и желаю, чтобы Nicolas хорошенько подобрал к
рукам и Привалова и опекунов… Да. Пусть Бахаревы останутся
с носом и любуются на свою Nadine, а мы женим Привалова на Алле… Вот увидите. Это только нужно повести дело умненько: tete-a-tete, [свидание наедине (фр.).] маленький пикник, что-нибудь вроде нервного припадка… Ведь эти мужчины все дураки: увидали женщину, — и сейчас глаза за корсет. Вот мы…
Да и опекунов необходимо было видеть, чтобы явиться к Косте не
с пустыми
руками.
Привалов ожидал обещанного разговора о своем деле и той «таинственной нити», на которую намекал Веревкин в свой первый визит, но вместо разговора о нити Веревкин схватил теперь Привалова под
руку и потащил уже в знакомую нам гостиную. Агриппина Филипьевна встретила Привалова
с аристократической простотой, как владетельная герцогиня, и
с первых же слов подарила полдюжиной самых любезных улыбок, какие только сохранились в ее репертуаре.
Оскар Филипыч, как мы уже знаем, любил удить рыбу и сейчас только вернулся
с Аллой откуда-то
с облюбованного местечка на реке Узловке, так что не успел еще снять
с себя своего летнего парусинового пальто и держал в
руках широкополую соломенную шляпу.
Появилось кофе в серебряном кофейнике, а за ним вышла красивая мамка в голубом кокошнике
с маленьким Вадимом на
руках.
— Не укушу, Агриппина Филипьевна, матушка, — хриплым голосом заговорил седой, толстый, как бочка, старик, хлопая Агриппину Филипьевну все
с той же фамильярностью по плечу. Одет он был в бархатную поддевку и ситцевую рубашку-косоворотку; суконные шаровары были заправлены в сапоги
с голенищами бутылкой. — Ох, уморился, отцы! — проговорил он, взмахивая короткой толстой
рукой с отекшими красными пальцами, смотревшими врозь.
Иван Яковлич ничего не отвечал на это нравоучение и небрежно сунул деньги в боковой карман вместе
с шелковым носовым платком. Через десять минут эти почтенные люди вернулись в гостиную как ни в чем не бывало. Алла подала Лепешкину стакан квасу прямо из
рук, причем один рукав сбился и открыл белую, как слоновая кость,
руку по самый локоть
с розовыми ямочками, хитрый старик только прищурил свои узкие, заплывшие глаза и проговорил, принимая стакан...
— Сюда, сюда… — командовал Веревкин лакею, когда тот появился
с двумя подносами в
руках. — Кружки барину, а нам
с Сергеем Александрычем графинчик…
Привалов уехал от Половодова
с пустыми
руками и
с самым неопределенным впечатлением от гостеприимного хозяина, который или уж очень умен, или непроходимо глуп. Привалов дал слово Половодову ехать
с ним к Ляховскому завтра или послезавтра. Антонида Ивановна показалась в гостиной и сказала на прощанье Привалову
с своей ленивой улыбкой.
Привалов еще раз почувствовал на себе теплый взгляд Половодовой и
с особенным удовольствием пожал ее полную
руку с розовыми мягкими пальцами.
Теперь Половодов получал в год тысяч двадцать, но ведь это жалкие, нищенские крохи сравнительно
с тем, что он мог бы получить, если бы ему развязать
руки.
— И отлично! Теперь вам остается только действовать, и я буду надеяться на вашу опытность. Вы ведь пользуетесь успехом у женщин и умеете
с ними дела водить, ну вам и книги в
руки. Я слышал мельком, что поминали Бахареву, потом дочь Ляховского…
Эти простые слова растрогали Привалова, и он
с особенным чувством поцеловал
руку у доброй старухи.
Антонида Ивановна, по мнению Бахаревой, была первой красавицей в Узле, и она часто говорила, покачивая головой: «Всем взяла эта Антонида Ивановна, и полнотой, и лицом, и выходкой!» При этом Марья Степановна каждый раз
с коротким вздохом вспоминала, что «вот у Нади, для настоящей женщины, полноты недостает, а у Верочки кожа смуглая и волосы на
руках, как у мужчины».
Даже самый беспорядок в этих комнатах после министерской передней, убожества хозяйского кабинета и разлагающегося великолепия мертвых залов, — даже беспорядок казался приятным, потому что красноречиво свидетельствовал о присутствии живых людей: позабытая на столе книга, начатая женская работа, соломенная шляпка
с широкими полями и простеньким полевым цветочком, приколотым к тулье, — самый воздух, кажется, был полон жизни и говорил о чьем-то невидимом присутствии, о какой-то женской
руке, которая производила этот беспорядок и расставила по окнам пахучие летние цветы.
В этой группе Привалов рассмотрел еще одного молодого человека
с длинным испитым лицом и подгибавшимися на ходу тоненькими ножками; он держал в
руке длинный английский хлыст.
Этот молодой человек был не кто другой, как единственный сын Ляховского — Давид; он слишком рано познакомился
с обществом Виктора Васильича, Ивана Яковлича и Лепешкина, и отец давно махнул на него
рукой.
Посреди двора на длинной веревке описывал правильные круги великолепный текинский иноходец светло-желтой масти. Илья занимал центр двора. Его монументальные
руки, какие можно встретить только на памятниках разных исторических героев, были теперь открыты выше локтей, чтобы удобнее держать в
руках корду; лошадь иногда забирала веревку и старалась сдвинуть Илью
с места, но он только приседал, и тогда сорвать его
с места было так же трудно, как тумбу.
Они вошли в столовую в то время, когда из других дверей ввалилась компания со двора. Ляховская
с улыбкой протянула свою маленькую
руку Привалову и указала ему место за длинным столом около себя.
В двери кабинета пролезает кучер Илья и безмолвно останавливается у порога; он нерешительно начинает что-то искать своей монументальной
рукой на том месте, где его толстая голова срослась
с широчайшими плечами.
— О-о-о… — стонет Ляховский, хватаясь обеими
руками за голову. — Двадцать пять рублей, двадцать пять рублей… Да ведь столько денег чиновник не получает, чи-нов-ник!.. Понял ты это? Пятнадцать рублей, десять, восемь… вот сколько получает чиновник! А ведь он благородный, у него кокарда на фуражке, он должен содержать мать-старушку… А ты что? Ну, посмотри на себя в зеркало: мужик, и больше ничего… Надел порты да пояс — и дело
с концом… Двадцать пять рублей… О-о-о!
Никто, кажется, не подумал даже, что могло бы быть, если бы Альфонс Богданыч в одно прекрасное утро взял да и забастовал, то есть не встал утром
с пяти часов, чтобы несколько раз обежать целый дом и обругать в несколько приемов на двух диалектах всю прислугу; не пошел бы затем в кабинет к Ляховскому, чтобы получить свою ежедневную порцию ругательств, крика и всяческого неистовства, не стал бы сидеть ночи за своей конторкой во главе двадцати служащих, которые, не разгибая спины, работали под его железным началом, если бы, наконец, Альфонс Богданыч не обладал счастливой способностью являться по первому зову, быть разом в нескольких местах, все видеть, и все слышать, и все давить, что попало к нему под
руку.
Ссориться
с ними нам во всяком случае не приходится, потому что этим только затянем дело; ведь бумаги все у них в
руках.
На синем атласном диване
с тяжелыми шелковыми кистями сидела Зося, рядом
с ней, на таком же атласном стуле, со стеганой квадратами спинкой, помещалась Надежда Васильевна, доктор ходил по комнате
с сигарой в зубах, заложив свои большие
руки за спину.
Небольшая, но плотная фигура Лоскутова,
с медленными, усталыми движениями, обличала большую силу и живучесть; короткая кисть мускулистой
руки отвечала Привалову крепким пожатием, а светло-карие глаза, того особенного цвета, какой бывает только у южан, остановились на нем долгим внимательным взглядом.
Это однообразие нарушалось только появлением Верочки, которая совсем привыкла к Привалову и даже вступала
с ним в разговор, причем сильно краснела каждый раз и не знала, куда девать
руки.
Вот
с этого времени и сделалось в бахаревском доме особенно тихо, точно кто придавил
рукой прежнее веселье.
У Марьи Степановны не было тайн от немой, и последняя иногда делилась ими
с Лукой, хотя
с большой осторожностью, потому что Лука иногда мог и сболтнуть лишнее, особенно под пьяную
руку.
Гость хрипло засмеялся, снял
с головы белую войлочную шляпу и провел короткой пухлой
рукой по своей седой щетине.
Она была убеждена, что у Шелехова от природы «легкая
рука» на золото и что стоит ему только уйти
с приисков, как все там пойдет шиворот-навыворот.
При виде улыбавшейся Хины у Марьи Степановны точно что оборвалось в груди. По блудливому выражению глаз своей гостьи она сразу угадала, что их разорение уже известно целому городу, и Хиония Алексеевна залетела в их дом, как первая ворона, почуявшая еще теплую падаль. Вся кровь бросилась в голову гордой старухи, и она готова была разрыдаться, но вовремя успела собраться
с силами и протянуть гостье
руку с своей обыкновенной гордой улыбкой.
Пространство, разделявшее два лагеря,
с каждым днем делалось все меньше и меньше, и Надежда Васильевна вперед трепетала за тот час, когда все это обрушится на голову отца, который предчувствовал многое и хватался слабеющими
руками за ее бесполезное участие.
Горничная выпустила из
рук рукав дохи, несколько мгновений посмотрела на Привалова такими глазами, точно он вернулся
с того света, и неожиданно скрылась.
Осмотрели колесо, которое вертелось
с подавленным шумом, заставляя вздрагивать всю фабрику. Привалов пощупал
рукой медную подушку, на которой вращалась ось колеса — подушка была облита ворванью. Бахарев засмеялся. Плотинный и уставщик, коренастые старики
с плутоватыми физиономиями, переглянулись.