Неточные совпадения
С старческой болтливостью в течение двух-трех минут Лука успел рассказать почти все: и то, что у барина тоже
одна ножка шаркает, и что у них с Костенькой контры, и что его, Луку, кровно обидели — наняли «камардина Игреньку», который
только спит.
Вернувшись домой
только в шесть часов утра, «еле можаху», он, не раздеваясь, растянулся на старом клеенчатом диване и теперь лежал в расстегнутой куцей визитке табачного цвета, в смятых панталонах и в
одном сапоге.
Верочке давно хотелось принять участие в этой беседе, но она
одна не решалась проникнуть в гостиную и вошла туда
только за спиной Надежды Васильевны и сейчас же спряталась за стул Марьи Степановны.
Одного только не удалось сделать Сашке, — это захватить гуляевские капиталы, которые шли в часть старшего из наследников.
Собственно говоря, такое разделение существовало
только для
одной Марьи Степановны, которая уже в течение десяти лет не переступала порога половины мужа.
— Вы очень кстати приехали к нам в Узел, — говорил Веревкин, тяжело опускаясь в
одно из кресел, которое
только не застонало под этим восьмипудовым бременем. Он несколько раз обвел глазами комнату, что-то отыскивая, и потом прибавил: — У меня сегодня ужасная жажда…
Легонько пошатываясь и улыбаясь рассеянной улыбкой захмелевшего человека, Бахарев вышел из комнаты. До ушей Привалова донеслись
только последние слова его разговора с самим собой: «А Привалова я полюбил… Ей-богу, полюбил! У него в лице есть такое… Ах, черт побери!..» Привалов и Веревкин остались
одни. Привалов задумчиво курил сигару, Веревкин отпивал из стакана портер большими аппетитными глотками.
— Если бы я отдал землю башкирам, тогда чем бы заплатил мастеровым, которые работали на заводах полтораста лет?.. Земля башкирская, а заводы созданы крепостным трудом. Чтобы не обидеть тех и других, я должен отлично поставить заводы и тогда постепенно расплачиваться с своими историческими кредиторами. В какой форме устроится все это — я еще теперь не могу вам сказать, но
только скажу
одно, — именно, что ни
одной копейки не возьму лично себе…
—
Только и есть что
одни миллионы…
Один счастливый случай выручил не
только Агриппину, но и весь букет рижских сестриц.
Иван Яковлич ничего не отвечал на это нравоучение и небрежно сунул деньги в боковой карман вместе с шелковым носовым платком. Через десять минут эти почтенные люди вернулись в гостиную как ни в чем не бывало. Алла подала Лепешкину стакан квасу прямо из рук, причем
один рукав сбился и открыл белую, как слоновая кость, руку по самый локоть с розовыми ямочками, хитрый старик
только прищурил свои узкие, заплывшие глаза и проговорил, принимая стакан...
— Так и знал, так и знал! — заговорил Веревкин, оставляя какую-то кость. — Не выдержало сердечко? Ах, эти дамы, эти дамы, — это такая тонкая материя! Вы, Сергей Александрыч, приготовляйтесь: «Sophie Ляховская — красавица, Sophie Ляховская — богатая невеста».
Только и свету в окне, что Sophie Ляховская, а по мне так, право, хоть совсем не будь ее: этакая жиденькая, субтильная…
Одним словом — жидель!
Женитьба на Антониде Ивановне была
одним из следствий этого увлечения тайниками народной жизни: Половодову понравились ее наливные плечи, ее белая шея, и Антонида Ивановна пошла в pendant к
только что отделанному дому с его расписными потолками и синими петухами.
— Отчего же, я с удовольствием взялся бы похлопотать… У меня даже есть план, очень оригинальный план.
Только с
одним условием: половина ваша, а другая — моя. Да… Но прежде чем я вам его раскрою, скажите мне
одно: доверяете вы мне или нет? Так и скажите, что думаете в настоящую минуту…
— Да, но все-таки
один в поле не воин… Вы
только дайте мне честное слово, что если мой план вам понравится — барыши пополам. Да, впрочем, вы и сами увидите, что без меня трудно будет обойтись, потому что в план входит несколько очень тонких махинаций.
— Очень просто: вы и Ляховский держитесь
только благодаря дворянской опеке и кой-каким связям в Петербурге… Так? Дворянскую опеку и после нельзя будет обойти, но ее купить очень недорого стоит: члены правления —
один полусумасшедший доктор-акушер восьмидесяти лет, другой — выгнанный со службы за взятки и просидевший несколько лет в остроге становой, третий — приказная строка, из поповичей… Вся эта братия получает по двадцать восемь рублей месячного жалованья. Так?
—
Только помните
одно: девицы не идут в счет, от них мало толку. Нужно настоящую женщину… Понимаете? Нужно женщину, которая сумела бы завладеть Приваловым вполне. Для такой роли девицы не пригодны с своим целомудрием, хотя бывают и между ними очень умные субъекты.
Вернувшись к себе в кабинет, Половодов чувствовал, как все в нем было переполнено
одним радостным, могучим чувством, тем чувством, какое испытывается
только в беззаветной молодости.
Дальше Половодов задумался о дамах узловского полусвета, но здесь на каждом шагу просто была мерзость, и решительно ни на что нельзя было рассчитывать. Разве
одна Катя Колпакова может иметь еще временный успех, но и это сомнительный вопрос. Есть в Узле
одна вдова, докторша, шустрая бабенка,
только и с ней каши не сваришь.
Белый пеньюар Антониды Ивановны у самой шеи расстегнулся на
одну пуговицу, и среди рюша и прошивок вырезывался легкими ямочками конец шеи, где она срасталась с грудью;
только на античных статуях бывает такая лепка бюста.
— Вы замечательно смело рассуждаете… — задумчиво проговорил Привалов. — И знаете, я тысячу раз думал то же,
только относительно своего наследства… Вас мучит
одна золотопромышленность, а на моей совести, кроме денег, добытых золотопромышленностью, большою тяжестью лежат еще заводы, которые основаны на отнятых у башкир землях и созданы трудом приписных к заводам крестьян.
С этой точки зрения русские горные заводы, выстроенные на даровой земле крепостным трудом, в настоящее время являются просто язвой в экономической жизни государства, потому что могут существовать
только благодаря высоким тарифам, гарантиям, субсидиям и всяким другим льготам, которые приносят громадный вред народу и обогащают
одних заводчиков.
— Нет, я
только констатирую факт; это
одна из тех старых историй, которые останутся вечно новыми.
— Извините, я оставлю вас на
одну минуту, — проговорил он и сейчас же исчез из кабинета; в полуотворенную дверь донеслось
только, как он быстро скатился вниз по лестнице и обругал по дороге дремавшего Пальку.
— Я не буду говорить о себе, а скажу
только о вас. Игнатий Львович зарывается с каждым днем все больше и больше. Я не скажу, чтобы его курсы пошатнулись от того дела, которое начинает Привалов; но представьте себе: в
одно прекрасное утро Игнатий Львович серьезно заболел, и вы… Он сам не может знать хорошенько собственные дела, и в случае серьезного замешательства все состояние может уплыть, как вода через прорванную плотину. Обыкновенная участь таких людей…
— Вам-то какое горе? Если я буду нищей, у вас явится больше
одной надеждой на успех… Но будемте говорить серьезно: мне надоели эти ваши «дела». Конечно, не дурно быть богатым, но
только не рабом своего богатства…
Одним словом, Альфонс Богданыч играл в доме ту же роль, как стальная пружина в часах, за что в глазах Ляховского он был
только очень услужливым и очень терпеливым человеком.
— Лоскутов был в чем-то замешан… Понимаете — замешан в
одной старой, но довольно громкой истории!.. Да… Был в административной ссылке, потом объехал всю Россию и теперь гостит у нас. Он открыл свой прииск на Урале и работает довольно счастливо… О, если бы такой человек
только захотел разбогатеть, ему это решительно ничего не стоит.
— Для вас прежде всего важно выиграть время, — невозмутимо объяснял дядюшка, — пока Веревкин и Привалов будут хлопотать об уничтожении опеки, мы устроим самую простую вещь — затянем дело. Видите ли, есть в Петербурге
одна дама. Она не куртизанка, как принято понимать это слово, вот
только имеет близкие сношения с теми сферами, где…
— Поправимся?! Нет, я тебя сначала убью… жилы из тебя вытяну!!
Одно только лето не приехал на прииски, и все пошло кверху дном. А теперь последние деньги захватил Работкин и скрылся… Боже мой!! Завтра же еду и всех вас переберу… Ничего не делали, пьянствовали, безобразничали!! На кого же мне положиться?!
— Местечко есть на примете, голубушка… Ох, хорошо местечко!
Только я теперь самому-то ничего не сказал, пусть у него сперва сердце-то отойдет маненько. Бурят
один сплоха натакался на местечко-то.
Наконец, в
одно прекрасное утро, когда
только что установился первый санный путь, к домику Хионии Алексеевны подъехала почтовая повозка, заложенная парой (обратите особенное внимание: парой); Привалов и Нагибин вышли на подъезд, одетые по-дорожному…
И вдобавок — эти невероятные жертвы правительства не принесут и в будущем никакой пользы, потому что наши горные заводы все до
одного должны ликвидировать свои дела, как
только правительство откажется вести их на помочах.
Башкир несколько дней поили и кормили в господской кухне. Привалов и Бахарев надрывались над работой, разыскивая в заводском архиве материалы по этому делу. Несколько отрывочных бумаг явилось плодом этих благородных усилий — и
только. Впрочем, на
одной из этих бумаг можно было прочитать фамилию межевого чиновника, который производил последнее размежевание. Оказалось, что этот межевой чиновник был Виктор Николаич Заплатин.
За ваши планы говорит все: и оригинальность мысли, и чистота намерений, и полная возможность осуществления, но у этих планов есть страшный недостаток, потому что здесь все зависит от
одной личности и затем будущее обеспечено
только формой.
— Тонечка, извини меня, — торопливо заговорил Половодов, осторожно освобождая свой локоть из-под руки жены. — Я сейчас…
только на
одну минуточку оставлю тебя с Сергеем Александрычем.
Антонида Ивановна ничего не ответила мужу, а
только медленно посмотрела своим теплым и влажным взглядом на Привалова, точно хотела сказать этим взглядом: «Что же вы не предлагаете мне руки? Ведь вы видите, что я стою
одна…» Привалов предложил руку, и Антонида Ивановна слегка оперлась на нее своей затянутой выше локтя в белую лайковую перчатку рукой.
— Положительно, самая красивая девушка здесь… Это, кажется, еще первый ее выезд в свет. Да, да… Во всем видна эта непосредственность, какая-то милая застенчивость —
одним словом, как
только что распускающийся бутон.
— И я тоже… Значит, сошлись характерами! Прополземте в буфет, там есть некоторый ликер…
только как он называется — позабыл…
Одним словом, этакая монашеская рецептура: Lacrima Christi [Слезы Христа (лат.).] или Слезы Марии Магдалины, что-то в этом роде. Ведь вы уважаете эти ликеры, батенька… Как же, я отлично помню!
— Рабство… а если мне это нравится? Если это у меня в крови — органическая потребность в таком рабстве? Возьмите то, для чего живет заурядное большинство: все это так жалко и точно выкроено по
одной мерке. А стоит ли жить
только для того, чтобы прожить, как все другие люди… Вот поэтому-то я и хочу именно рабства, потому что всякая сила давит… Больше: я хочу, чтобы меня презирали и… хоть немножечко любили…
Тут же, вероятно для очищения совести, приткнулись две комнаты —
одна бильярдная, а другая — читальня; впрочем, эти две комнаты по большей части оставались пустыми и служили
только для некоторых таинственных tete-a-tete, когда писались безденежные векселя, выпрашивались у хорошего человека взаймы деньги, чтобы отыграться; наконец, здесь же, на плетеных венских диванчиках, переводили свой многомятежный дух потерпевшие за зеленым полем полное крушение и отдыхали поклонники Бахуса.
Колесо готово уже было раздавить маленькое детское тельце, как он с силой, какую дает
только отчаяние,
одним движением перевернул тяжелый экипаж, и девочка осталась цела и невредима.
Старый бахаревский дом показался Привалову могилой или, вернее, домом, из которого
только что вынесли дорогого покойника. О Надежде Васильевне не было сказано ни
одного слова, точно она совсем не существовала на свете. Привалов в первый раз почувствовал с болью в сердце, что он чужой в этом старом доме, который он так любил. Проходя по низеньким уютным комнатам, он с каким-то суеверным чувством надеялся встретить здесь Надежду Васильевну, как это бывает после смерти близкого человека.
— Да, да… — с живостью подтвердила девушка слова доктора. — И не
одной мельницей, а вообще всем вашим предприятием, о котором, к сожалению, я узнала
только из третьих рук.
—
Только я прошу вас об
одном, — говорила Заплатина, — выдайте, mon ange, все за собственное изобретение… Мне кажется, что ваши предубеждены против меня и могут не согласиться, если узнают, что я подала вам первую мысль.
Ляховский встретил известие о выходе Зоси замуж за Привалова с поразившим всех спокойствием, даже больше, почти совсем безучастно. Старик
только что успел оправиться от своей болезни и бродил по водам при помощи костылей; болезнь сильно повлияла на его душевный склад и точно придавила в нем прежнюю энергию духа.
Одним словом, в прежнем Ляховском чего-то недоставало.
Всех довольнее предстоящей свадьбой, конечно, была Хиония Алексеевна. Она по нескольку раз в день принималась плакать от радости и всех уверяла, что давно не
только все предвидела, но даже предчувствовала. Ведь Сергей Александрыч такой прекрасный молодой человек и такой богатый, а Зося такая удивительная красавица —
одним словом, не оставалось никакого сомнения, что эти молодые люди предусмотрительной природой специально были созданы друг для друга.
В груди у Половодова точно что жгло, язык пересох, снег попадал ему за раскрытый воротник шубы, но он ничего не чувствовал, кроме глухого отчаяния, которое придавило его как камень. Вот на каланче пробило двенадцать часов… Нужно было куда-нибудь идти; но куда?.. К своему очагу, в «Магнит»? Пошатываясь, Половодов, как пьяный, побрел вниз по Нагорной улице. Огни в домах везде были потушены; глухая осенняя ночь точно проглотила весь город.
Только в
одном месте светил огонек… Половодов узнал дом Заплатиной.
Тысячу раз перебирал старик в своей памяти все обстоятельства этого страшного для него дела и каждый раз видел
только то, что
одна его Надя виновата во всем.
Положение Привалова с часу на час делалось все труднее. Он боялся сделаться пристрастным даже к доктору. Собственное душевное настроение слишком было напряжено, так что к действительности начали примешиваться призраки фантазии, и расстроенное воображение рисовало
одну картину за другой. Привалов даже избегал мысли о том, что Зося могла не любить его совсем, а также и он ее. Для него ясно было
только то, что он не нашел в своей семейной жизни своих самых задушевных идеалов.