Неточные совпадения
— Ах да, это совсем другое дело: если вы наденете русский
сарафан, тогда… Марья Степановна дома? Я приехала по одному очень и очень важному делу, которое, mon ange, немного касается и вас…
Одета она была в шелковый синий
сарафан старого покроя, без сборок позади и с глухими проймами на спине.
Золотой позумент в два ряда был наложен на переднее полотнище
сарафана от самого верху до подола; между позументами красиво блестели большие аметистовые пуговицы.
Русые густые волосы на голове были тщательно подобраны под красивую сороку из той же материи, как и
сарафан; передний край сороки был украшен широкой жемчужной повязкой.
Косоклинный кубовый
сарафан облегал ее могучие формы; на голове была девичья повязка, какие носят старообрядки.
Марья Степановна в своей спальне при помощи горничной Даши и Хионии Алексеевны переменяла уже третий
сарафан...
Привалов увидел высокую фигуру Марьи Степановны, которая была в бледно-голубом старинном
сарафане и показалась ему прежней красавицей. Когда он хотел поцеловать у нее руку, она обняла его и, по старинному обычаю, степенно приложилась к его щекам своими полными щеками и даже поцеловала его неподвижными сухими губами.
В этих жалобах было столько старчески забавного, что Привалов все время старался рассматривать мелкие розовые и голубые цветочки, которые были рассыпаны по
сарафану Марьи Степановны.
Сарафан Марьи Степановны был самый старинный, из тяжелой шелковой материи, которая стояла коробом и походила на кожу; он, вероятно, когда-то, очень давно, был бирюзового цвета, а теперь превратился в модный gris de perle. [серебристо-серый (фр.).]
— Какой у вас старинный
сарафан, — проговорил Привалов.
Эта похвала заставила Марью Степановну даже покраснеть; ко всякой старине она питала нечто вроде благоговения и особенно дорожила коллекцией старинных
сарафанов, оставшихся после жены Павла Михайловича Гуляева «с материной стороны». Она могла рассказать историю каждого из этих
сарафанов, служивших для нее живой летописью и биографией давно умерших дорогих людей.
— Это твоей бабушки сарафан-то, — объяснила Марья Степановна. — Павел Михайлыч, когда в Москву ездил, так привез материю… Нынче уж нет таких материй, — с тяжелым вздохом прибавила старушка, расправляя рукой складку на
сарафане. — Нынче ваши дамы сошьют платье, два раза наденут — и подавай новое. Материи другие пошли, и люди не такие, как прежде.
— Да ведь пятнадцать лет не видались, Надя… Это вот
сарафан полежит пятнадцать лет, и у того сколько новостей: тут моль подбила, там пятно вылежалось. Сергей Александрыч не в сундуке лежал, а с живыми людьми, поди, тоже жил…
Тонкие породистые руки с длинными пальцами были выпростаны поверх голубого
сарафана с затканными серебряными цветочками; белая кисейная рубашка открывала полную, немного смуглую шею, перехваченную жемчужной ниткой.
С полгода Антонида Ивановна сохраняла свое положение русской красавицы и обязана была носить косоклинные
сарафаны с прошивками из золотых позументов, но скоро эта игра обоим супругам надоела и
сарафан Антониды Ивановны был заброшен в тот же угол, где валялась Pith India Helmet.
Это утро сильно удивило Антониду Ивановну: Александр Павлыч вел себя, как в то время, когда на сцене был еще знаменитый косоклинный
сарафан. Но приступ мужниной нежности не расшевелил Антониду Ивановну, — она не могла ему отвечать тем же.
В своем косоклинном
сарафане и сороке она выглядела прежней боярыней и по-прежнему справляла бесконечную службу в моленной, куда к ней по-прежнему сходились разные старцы в длиннополых кафтанах, подозрительные старицы и разный другой люд, целую жизнь ютящийся около страннолюбивых и нищекормливых богатых раскольничьих домов.
Неточные совпадения
На ней рубаха белая, // Да
сарафан коротенький, // Да серп через плечо.
Узнал бригадир, что Митька затеял бунтовство, и вдвое против прежнего огорчился. Бунтовщика заковали и увели на съезжую. Как полоумная, бросилась Аленка на бригадирский двор, но путного ничего выговорить не могла, а только рвала на себе
сарафан и безобразно кричала:
Разговор этот происходил утром в праздничный день, а в полдень вывели Ионку на базар и, дабы сделать вид его более омерзительным, надели на него
сарафан (так как в числе последователей Козырева учения было много женщин), а на груди привесили дощечку с надписью: бабник и прелюбодей. В довершение всего квартальные приглашали торговых людей плевать на преступника, что и исполнялось. К вечеру Ионки не стало.
— Я, мамонька, здеся, — отвечал боязливый лепет ребенка, притаившегося сзади около
сарафана матери.
Об одеждах своих она не заботилась, как будто инстинктивно чувствовала, что сила ее не в цветных
сарафанах, а в той неистощимой струе молодого бесстыжества, которое неудержимо прорывалось во всяком ее движении.