Когда Федосей, пройдя через сени, вступил в баню, то остановился пораженный смутным сожалением; его дикое и грубое сердце сжалось при виде таких прелестей и такого страдания: на полу сидела, или лучше сказать, лежала Ольга, преклонив голову на нижнюю ступень полкá и поддерживая ее правою рукою; ее небесные очи, полузакрытые длинными шелковыми ресницами, были неподвижны, как очи мертвой, полны этой мрачной и таинственной поэзии, которую так нестройно, так обильно изливают взоры
безумных; можно было тотчас заметить, что с давних пор ни одна алмазная слеза не прокатилась под этими атласными веками, окруженными легкой коришневатой тенью: все ее слезы превратились в яд, который неумолимо грыз ее сердце; ржавчина грызет железо, а сердце 18-летней девушки так мягко, так нежно, так чисто, что каждое дыхание досады туманит его как стекло, каждое прикосновение судьбы оставляет на нем глубокие следы, как бедный пешеход оставляет свой след на золотистом дне ручья; ручей — это
надежда; покуда она светла и жива, то в несколько мгновений следы изглажены; но если однажды
надежда испарилась, вода утекла… то кому нужда до этих ничтожных следов, до этих незримых ран, покрытых одеждою приличий.
Его любовнице! Так ли это? Слово сорвалось у меня с пера, но я до сих пор не знаю, правда ли это? А если это не так? Если для меня есть еще
надежда? Что заставляет меня думать, что он полюбил ее, кроме смутных подозрений, возбужденных
безумной ревностью?
— Не может быть! — прошептал Вельчанинов в недоумении. Она вдруг бросилась целовать ему руки; она плакала, едва переводя дыхание от рыданий, просила и умоляла его, но он ничего не мог понять из ее истерического лепета. И навсегда потом остался ему памятен, мерещился наяву и снился во сне этот измученный взгляд замученного ребенка, в
безумном страхе и с последней
надеждой смотревший на него.
Спит — точно спит, сомненья нет, // Улыбка по лицу струится // И грудь колышется, и смутные слова // Меж губ скользят едва едва… // Понять не трудно, кто ей снится. // О! эта мысль запала в грудь мою, // Бежит за мной и шепчет: мщенье! мщенье! // А я,
безумный, всё еще ловлю //
Надежду сладкую и сладкое сомненье! // И кто подумал бы, кто смел бы ожидать? // Меня, — меня, — меня продать // За поцелуй глупца, — меня, который // Готов был жизнь за ласку ей отдать, // Мне изменить! мне — и так скоро.