Неточные совпадения
Молота стучали, рабочие двигались, как тени, не смея дохнуть, а Лука Назарыч
все стоял и смотрел, не имея
сил оторваться. Заметив остававшихся без шапок дозорного и плотинного, он махнул им рукой и тихо проговорил...
— Вот я, Окулко, раньше
всех волю получил… Уж драли-драли, тиранили-тиранили, Палач выбился из
сил, а я все-таки устоял… Вот каков я есть человек, Окулко!.. Разе ищо ошарашить стаканчик за твое здоровье? Больно уж меня избили третьева дни… на смерть били.
— Постой, постой… — остановил его Никитич,
все еще не имея
сил совладать с мыслью, никак не хотевшей укладываться в его заводскую голову. — Как ты сказал: кто будет на фабрике робить?
Праздник для Петра Елисеича закончился очень печально: неожиданно расхворалась Нюрочка. Когда
все вернулись из неудачной экспедиции на Окулка, веселье в господском доме закипело с новою
силой, — полились веселые песни, поднялся гам пьяных голосов и топот неистовой пляски. Петр Елисеич в суматохе как-то совсем забыл про Нюрочку и вспомнил про нее только тогда, когда прибежала Катря и заявила, что панночка лежит в постели и бредит.
Макар ушел к себе в заднюю избу, где его жена Татьяна стирала на ребят. Он
все еще не мог прочухаться от родительской трепки и недружелюбно смотрел на широкую спину безответной жены, взятой в богатую семью за свою лошадиную
силу.
— Ишь быстроногая… — любовно повторяла Таисья, улепетывая за Нюрочкой. Таисье было под сорок лет, но ее восковое лицо
все еще было красиво тою раскольничьею красотой, которая не знает износа. Неслышные, мягкие движения и полумонашеский костюм придавали строгую женственность
всей фигуре. Яркокрасные, строго сложенные губы говорили о неизжитом запасе застывших в этой начетчице
сил.
«Анисья, ты у меня не дыши, а то
всю выворочу на левую сторону…» Приказчица старалась изо
всех своих бабьих
сил и только скалила зубы, когда Палач показывал ей кулаки.
Пришлось Макару задержать Терешку
силой, причем сумасшедший полез драться. Возы было остановились, но Тит махнул шапкой, чтобы не зевали. Макар держал ругавшегося Терешку за руки и, пропустив возы, под руку повел его обратно в завод. Терешка упирался, плевал на Макара и
все порывался убежать за обозом.
Петр Елисеич напряг последние
силы, чтобы сдержаться и не выйти из себя. Он знал, что теперь
все кончено. Оставалось только одно: умереть с честью. После резкого вступления Лука Назарыч тоже заметно смирился.
Вечер прошел в самом грустном настроении. Петр Елисеич
все молчал, и хозяева выбивались из
сил, чтобы его утешить и развлечь. Особенно хлопотала Анфиса Егоровна. Она точно чувствовала себя в чем-то виноватой.
Всего больше удивило Домнушку, как муж подобрался к брату Макару. Ссориться открыто он, видимо, не желал, а показать свою
силу все-таки надо. Когда Макар бывал дома, солдат шел в его избу и стороной заводил какой-нибудь общий хозяйственный разговор. После этого маленького вступления он уже прямо обращался к снохе Татьяне...
Для выполнения их под руками было решительно
все: громадная заводская площадь, привыкшая к заводскому делу рабочая
сила, уже существующие фабрики, и вообще целый строй жизни, сложившейся еще под давлением крепостного режима.
Сделав несколько шагов вперед, Аглаида остановилась за деревом и стала смотреть, что будет делать Кирилл. Он лежал попрежнему, и только было заметно, как вздрагивало
все его тело от подавленных рыданий. Какая-то непонятная
сила так и подталкивала Аглаиду подойти поближе к Кириллу. Шаг за шагом она опять была у ключа.
Но теперь старый Тит опять наложил свою железную руку на
все хозяйство, хотя уж прежней
силы у него и не было: взять подряд на куренную работу было не с чем — и
вся снасть позорена, и своей живой
силы не хватило бы.
Главная
сила антихриста будет в том, что он
всех «изоймет гладом», пока
все не покорятся ему и не примут его печать.
В голове Макара эта мысль о земле засела клином. Смутно сказался тот великорусский пахарь, который еще жил в заводском лесообъездчике. Это была темная тяга к своей земле, которая прошла стихийною
силой через
всю русскую историю.
Наступила страда, но и она не принесла старикам обычного рабочего счастья. Виной
всему был покос Никитича, на котором доменный мастер страдовал вместе с племянником Тишкой и дочерью Оленкой. Недавние ребята успели сделаться большими и помогали Никитичу в настоящую
силу. Оленка щеголяла в кумачном сарафане, и ее голос не умолкал с утра до ночи, — такая уж голосистая девка издалась. Пашка Горбатый, страдовавший с отцом, потихоньку каждый вечер удирал к Тишке и вместе с ним веселился на кержацкую руку.
Разговор вообще плохо вязался, и Нюрочка выбивалась из
сил, чтобы занять чем-нибудь мудреных гостей. Прежде
всего, конечно, явился чай, но Таисья отказалась. О. Сергей
все покашливал. Нюрочка предчувствовала, что
вся эта сцена разрешится какою-нибудь неприятностью, — так и случилось. Выпив свой стакан, о. Сергей обратился к Таисье с таким вопросом...
— Если рабочим не нравятся новые порядки, то могут уходить на
все четыре стороны, — повторял Голиковский направо и налево, чем еще более восстановлял против себя. — Я
силой никого не заставляю работать, а если свои не захотят работать, так выпишем рабочих из других заводов, а в случае чего даже из России.
Началась та спешка, когда пускаются в оборот
все наличные
силы, не исключая стариков и баб.
Все надежды и упования увезли с собой по разным местам те, кто еще был в
силах и надеялся найти работу.
Сказывался старый пьяница, утоливший в водке
всю свою богатырскую
силу.
Взволнованная и слишком нервная Фру-Фру потеряла первый момент, и несколько лошадей взяли с места прежде ее, но, еще не доскакивая реки, Вронский, изо
всех сил сдерживая влегшую в поводья лошадь, легко обошел трех, и впереди его остался только рыжий Гладиатор Махотина, ровно и легко отбивавший задом пред самим Вронским, и еще впереди всех прелестная Диана, несшая ни живого, ни мертвого Кузовлева.
Неточные совпадения
Почтмейстер. Сам не знаю, неестественная
сила побудила. Призвал было уже курьера, с тем чтобы отправить его с эштафетой, — но любопытство такое одолело, какого еще никогда не чувствовал. Не могу, не могу! слышу, что не могу! тянет, так вот и тянет! В одном ухе так вот и слышу: «Эй, не распечатывай! пропадешь, как курица»; а в другом словно бес какой шепчет: «Распечатай, распечатай, распечатай!» И как придавил сургуч — по жилам огонь, а распечатал — мороз, ей-богу мороз. И руки дрожат, и
все помутилось.
— // Однако знать желательно — // Каким же колдовством // Мужик над
всей округою // Такую
силу взял?»
И тут настала каторга // Корёжскому крестьянину — // До нитки разорил! // А драл… как сам Шалашников! // Да тот был прост; накинется // Со
всей воинской
силою, // Подумаешь: убьет! // А деньги сунь, отвалится, // Ни дать ни взять раздувшийся // В собачьем ухе клещ. // У немца — хватка мертвая: // Пока не пустит по миру, // Не отойдя сосет!
Пастух уж со скотиною // Угнался; за малиною // Ушли подружки в бор, // В полях трудятся пахари, // В лесу стучит топор!» // Управится с горшочками, //
Все вымоет,
все выскребет, // Посадит хлебы в печь — // Идет родная матушка, // Не будит — пуще кутает: // «Спи, милая, касатушка, // Спи,
силу запасай!
Милон. Душа благородная!.. Нет… не могу скрывать более моего сердечного чувства… Нет. Добродетель твоя извлекает
силою своею
все таинство души моей. Если мое сердце добродетельно, если стоит оно быть счастливо, от тебя зависит сделать его счастье. Я полагаю его в том, чтоб иметь женою любезную племянницу вашу. Взаимная наша склонность…