Неточные совпадения
— А зачем по-бабьи волосы девке плетут? Тоже и штаны не подходящее
дело… Матушка наказывала, потому как слухи и
до нас пали, что полумужичьем девку обряжаете. Не порядок это, родимый мой…
Вспышка у Мухина прошла так же быстро, как появилась. Конечно, он напрасно погорячился, но зачем Палач устраивает посмешище из сумасшедшего человека? Пусть же он узнает, что есть люди, которые думают иначе. Пора им всем узнать то, чего не знали
до нынешнего
дня.
Все это происходило за пять лет
до этого
дня, и Петр Елисеич снова переживал свою жизнь, сидя у Нюрочкиной кроватки. Он не слыхал шума в соседних комнатах, не слыхал, как расходились гости, и опомнился только тогда, когда в господском доме наступила полная тишина. Мельники, говорят, просыпаются, когда остановится мельничное колесо, так было и теперь.
Когда
дело дошло
до плетей, Окулко с ножом бросился на Палача и зарезал бы его, да спасли старика большие старинные серебряные часы луковицей: нож изгадал по часам, и Палач остался жив.
Обыкновенно фабрику останавливали после Петрова
дня до успенья: это была заводская страда.
— Бороться едут, — объяснил Тишка. — Беспременно на пристани круг унесут, ежели Матюшка Гущин не напьется
до поры. Матюшка с Груздевым третьева
дни проехали на Самосадку.
— Ты все про других рассказываешь, родимый мой, — приставал Мосей, разглаживая свою бороду корявою, обожженною рукой. — А нам
до себя… Мы тебя своим считаем, самосадским, так, значит, уж ты все обскажи нам, чтобы без сумления. Вот и старички послушают… Там заводы как хотят, а наша Самосадка допрежь заводов стояла. Прапрадеды жили на Каменке, когда о заводах и слыхом было не слыхать… Наше
дело совсем особенное. Родимый мой, ты уж для нас-то постарайся, чтобы воля вышла нам правильная…
Все заводское население переселяется на покосы, где у избушек и балаганов
до успеньева
дня кипит самая горячая работа.
Домик, в котором жил Палач, точно замер
до следующего утра. Расставленные в опасных пунктах сторожа не пропускали туда ни одной души. Так прошел целый
день и вся ночь, а утром крепкий старик ни свет ни заря отправился в шахту. Караул был немедленно снят. Анисья знала все привычки Луки Назарыча, и в восемь часов утра уже был готов завтрак, Лука Назарыч смотрел довольным и даже милостиво пошутил с Анисьей.
— Знамо
дело, убивается, хошь
до кого доведись. Только напрасно она, — девичий стыд
до порога… Неможется мне что-то, Таисьюшка, кровь во мне остановилась. Вот што, святая душа, больше водки у тебя нет? Ну, не надо, не надо…
Аграфену оставили в светелке одну, а Таисья спустилась с хозяйкой вниз и уже там в коротких словах обсказала свое
дело. Анфиса Егоровна только покачивала в такт головой и жалостливо приговаривала: «Ах, какой грех случился… И девка-то какая, а вот попутал враг. То-то лицо знакомое: с первого раза узнала. Да такой другой красавицы и с огнем не сыщешь по всем заводам…» Когда речь дошла
до ожидаемого старца Кирилла, который должен был увезти Аграфену в скиты, Анфиса Егоровна только всплеснула руками.
— Цельный
день проспала, Аграфенушка, — объяснил Кирилл. — А я тебя пожалел будить-то… Больно уж сладко спала. Тоже измаялась, да и
дело твое молодое… Доходил я
до Чистого болота: нету нам проезда. Придется повернуть на Талый… Ну, да ночное
дело, проедем как-нибудь мимо куренных.
Туляки стояли за своего ходока, особенно Деян Поперешный, а хохлы отмалчивались или глухо роптали. Несколько раз в кабаке
дело доходило
до драки, а ходоки все стояли на своем. Везде по избам, как говорила Домнушка, точно капусту рубили, — такая шла свара и несогласие.
Но черемуховая палка Тита, вместо нагулянной на господских харчах жирной спины Домнушки, угодила опять на Макара.
Дело в том, что
до последнего часа Макар ни слова не говорил отцу, а когда Тит велел бабам мало за малым собирать разный хозяйственный скарб, он пришел в переднюю избу к отцу и заявил при всех...
В свою очередь Груздев приехал тоже потолковать о своих
делах. По раскольничьей привычке, он откладывал настоящий разговор вплоть
до ночи и разговорился только после ужина, когда Нюрочка ушла спать, а они остались за столом с глазу на глаз.
— Мои совет — переезжать. В Мурмосе будешь жить —
до всего близко… Тогда и кабаки можешь бросить. Не люблю я этого
дела, Самойло Евтихыч.
Туляцкому и Хохлацкому концам было не
до этих разговоров, потому что все жили в настоящем. Наезд исправника решил все
дело: надо уезжать. Первый пример подал и здесь Деян Поперешный. Пока другие говорили да сбирались потихоньку у себя дома, он взял да и продал свой покос на Сойге, самый лучший покос во всем Туляцком конце. Покупателем явился Никитич. Сделка состоялась, конечно, в кабаке и «руки розняла» сама Рачителиха.
Долго стоял Коваль на мосту, провожая глазами уходивший обоз. Ему было обидно, что сват Тит уехал и ни разу не обернулся назад. Вот тебе и сват!.. Но Титу было не
до вероломного свата, — старик не мог отвязаться от мысли о дураке Терешке, который все
дело испортил. И откуда он взялся, подумаешь: точно из земли вырос… Идет впереди обоза без шапки, как ходил перед покойниками. В душе Тита этот пустой случай вызвал первую тень сомнения: уж ладно ли они выехали?
Появление «Домнушкина солдата» повернуло все в горбатовском дворе вверх
дном. Братья встретились очень невесело, как соперники на отцовское добро.
До открытой вражды
дело не доходило, но и хорошего ничего не было.
До открытого раздора
дело все-таки не дошло благодаря увертливости и разным наговорам Артема.
— Знамо
дело, неспроста… Боюсь я его
до смерти.
Аглаида даже не пыталась узнать, что и как, да и какое ей
дело до Кирилла?
Аграфена приехала в скиты осенью по первопутку, и в течение двух лет мать Енафа никуда не позволяла ей носу показать. Этот искус продолжался вплоть
до поездки в Самосадку на похороны Василисы Корниловны. Вернувшись оттуда, мать Енафа особенно приналегла на свою черноризицу: она подготовляла ее к Петрову
дню, чтобы показать своим беспоповцам на могилке о. Спиридония. Аглаида выучила наизусть «канун по единоумершем», со всеми поклонами и церемониями древлего благочестия.
С последним зимним путем скиты разобщались с остальным миром
до Петрова
дня, — горами и болотами весной не было проезжей дороги.
Незадолго
до Петрова
дня объявился в скитах неизвестно где пропадавший инок Кирилл.
До Петрова
дня оставались еще целые сутки, а на росстани народ уже набирался. Это были все дальние богомольцы, из глухих раскольничьих углов и дальних мест. К о. Спиридонию шли благочестивые люди даже из Екатеринбурга и Златоуста, шли целыми неделями. Ключевляне и самосадчане приходили последними, потому что не боялись опоздать. Это было на руку матери Енафе: она побаивалась за свою Аглаиду… Не вышло бы чего от ключевлян, когда узнают ее. Пока мать Енафа мало с кем говорила, хотя ее и знали почти все.
Парасковья Ивановна с полуслова знала, в чем
дело, и даже перекрестилась. В самом-то
деле, ведь этак и жизни можно решиться, а им двоим много ли надо?.. Глядеть жаль на Ефима Андреича, как он убивается. Участие жены тронуло старика
до слез, но он сейчас же повеселел.
Старик даже головы не повернул на дерзкий вызов и хотел уйти, но его не пустили. Толпа все росла. Пока ее сдерживали только старики, окружавшие Тита. Они видели, что
дело принимает скверный оборот, и потихоньку проталкивались к волости, которая стояла на горке сейчас за базаром.
Дело праздничное, народ подгуляет, долго ли
до греха, а на Тита так и напирали, особенно молодые.
Всех баб Артем набрал
до десятка и повел их через Самосадку к месту крушения коломенок, под боец Горюн. От Самосадки нужно было пройти тропами верст пятьдесят, и в проводники Артем взял Мосея Мухина, который сейчас на пристани болтался без
дела, — страдовал в горах брат Егор, куренные дрова только еще рубили, и жигаль Мосей отдыхал. Его страда была осенью, когда складывали кучонки и жгли уголь. Места Мосей знал по всей Каменке верст на двести и повел «сушилок» никому не известными тропами.
Осмотрев работу, Груздев остался на несколько
дней, чтобы лично следить за
делом.
До ближайшей деревни было верст одиннадцать, да и та из четырех дворов, так что сначала Груздев устроился было на своей лодке, а потом перешел на берег. Угодливый и разбитной солдат ему нравился.
Адам «начертан» богом пятого марта в шестом часу
дня; без души он пролетал тридцать лет, без Евы жил тридцать
дней, а в раю всего был от шестого часу
до девятого; сатана зародился на море Тивериадском, в девятом валу, а на небе он был не более получаса; болезни в человеке оттого, что диавол «истыкал тело Адама» в то время, когда господь уходил на небо за душой, и т. д., и т. д.
Старик Тит не вмешивался в эти бабьи
дела, потому что
до поры
до времени не считал себя хозяином.
— Ваши-то мочегане пошли свою землю в орде искать, — говорил Мосей убежденным тоном, — потому как народ пригонный, с расейской стороны… А наше
дело особенное: наши деды на Самосадке еще
до Устюжанинова жили. Нас неправильно к заводам приписали в казенное время… И бумага у нас есть, штобы обернуть на старое. Который год теперь собираемся выправлять эту самую бумагу, да только согласиться не можем промежду себя. Тоже у нас этих разговоров весьма достаточно, а розним…
Эта жадность возмутила Мосея
до глубины души, и он с удовольствием порешил бы и солдата вместе с вероотступником Кириллом. Два сапога — пара… И Макар тоже хорош: этакое
дело сделали, а он за бабенкой увязался! Непременно и ее убить надо, а то еще объявит после. Все эти мысли пронеслись в голове Мосея с быстротой молнии, точно там бушевала такая же метель, как и на Чистом болоте.
Это была еще первая тяжелая разлука в жизни Нюрочки.
До этого времени для нее люди приблизительно были одинаковы, а все привязанности сосредоточивались дома. Чтобы отдалить прощание с Парасковьей Ивановной, Нюрочка упросила отца отложить переезд хоть на один
день.
Это был заводский делец совершенно нового типа, еще неизвестный на Урале, где
до сих пор вершили заводские
дела свои крепостные, доморощенные управители, питавшие органическое отвращение к писаной бумаге вообще.
Это было кровною обидой для всего сплоченного заводского люда, не отделявшего себя
до сих пор от заводского
дела.
— Какие у нас удовольствия, господин доктор! — уныло отвечал Ефим Андреич, удрученный
до глубины души. — Всего и развлечения, что по ягоды девушки сходят или праздничным
делом песенку споют…
Неточные совпадения
Добчинский.
Дело очень тонкого свойства-с: старший-то сын мой, изволите видеть, рожден мною еще
до брака.
Аммос Федорович (в сторону).Вот выкинет штуку, когда в самом
деле сделается генералом! Вот уж кому пристало генеральство, как корове седло! Ну, брат, нет,
до этого еще далека песня. Тут и почище тебя есть, а
до сих пор еще не генералы.
Хлестаков. Да что? мне нет никакого
дела до них. (В размышлении.)Я не знаю, однако ж, зачем вы говорите о злодеях или о какой-то унтер-офицерской вдове… Унтер-офицерская жена совсем другое, а меня вы не смеете высечь,
до этого вам далеко… Вот еще! смотри ты какой!.. Я заплачу, заплачу деньги, но у меня теперь нет. Я потому и сижу здесь, что у меня нет ни копейки.
)Мы, прохаживаясь по
делам должности, вот с Петром Ивановичем Добчинским, здешним помещиком, зашли нарочно в гостиницу, чтобы осведомиться, хорошо ли содержатся проезжающие, потому что я не так, как иной городничий, которому ни
до чего
дела нет; но я, я, кроме должности, еще по христианскому человеколюбию хочу, чтоб всякому смертному оказывался хороший прием, — и вот, как будто в награду, случай доставил такое приятное знакомство.
По левую сторону городничего: Земляника, наклонивший голову несколько набок, как будто к чему-то прислушивающийся; за ним судья с растопыренными руками, присевший почти
до земли и сделавший движенье губами, как бы хотел посвистать или произнесть: «Вот тебе, бабушка, и Юрьев
день!» За ним Коробкин, обратившийся к зрителям с прищуренным глазом и едким намеком на городничего; за ним, у самого края сцены, Бобчинский и Добчинский с устремившимися движеньями рук друг к другу, разинутыми ртами и выпученными друг на друга глазами.