Неточные совпадения
Такие разговоры повторялись каждый
день с небольшими вариациями, но последнего слова никто не говорил, а всё ходили кругом да около. Старый Тит стороной вызнал, как думают другие старики. Раза два, закинув какое-нибудь заделье, он объехал почти все покосы по Сойге и Култыму и везде сталкивался со стариками.
Свои туляки говорили все в одно слово, а хохлы или упрямились, или хитрили. Ну, да хохлы сами про себя
знают, а Тит думал больше о
своем Туляцком конце.
На полатях лежал Заболотский инок Кирилл, который частенько завертывал в Таисьину избушку. Он наизусть
знал всю церковную службу и наводил на ребят
своею подавляющею ученостью панический страх. Сама Таисья возилась около печки с
своим бабьим
делом и только для острастки появлялась из-за занавески с лестовкой в руках.
Аграфену оставили в светелке одну, а Таисья спустилась с хозяйкой вниз и уже там в коротких словах обсказала
свое дело. Анфиса Егоровна только покачивала в такт головой и жалостливо приговаривала: «Ах, какой грех случился… И девка-то какая, а вот попутал враг. То-то лицо знакомое: с первого раза
узнала. Да такой другой красавицы и с огнем не сыщешь по всем заводам…» Когда речь дошла до ожидаемого старца Кирилла, который должен был увезти Аграфену в скиты, Анфиса Егоровна только всплеснула руками.
— Ихнее
дело, матушка, Анфиса Егоровна, — кротко ответила Таисья, опуская глаза. — Не нам судить ихние скитские
дела… Да и деваться Аграфене некуда, а там все-таки исправу примет. За
свой грех-то муку получать… И сама бы я ее свезла, да никак обернуться нельзя: первое
дело, брательники на меня накинутся, а второе — ущитить надо снох ихних. Как даве принялись их полоскать — одна страсть… Не
знаю, застану их живыми аль нет. Бабенок-то тоже надо пожалеть…
До Петрова
дня оставались еще целые сутки, а на росстани народ уже набирался. Это были все дальние богомольцы, из глухих раскольничьих углов и дальних мест. К о. Спиридонию шли благочестивые люди даже из Екатеринбурга и Златоуста, шли целыми неделями. Ключевляне и самосадчане приходили последними, потому что не боялись опоздать. Это было на руку матери Енафе: она побаивалась за
свою Аглаиду… Не вышло бы чего от ключевлян, когда
узнают ее. Пока мать Енафа мало с кем говорила, хотя ее и
знали почти все.
Крутяш и праздников не
знал, как не
знал их и Ефим Андреич: он в светлый
день спускался два раза в шахту, как в будни, и в рождество, и в
свои именины.
Когда Ефим Андреич был простым смотрителем, он
знал только
свое дело и не боялся за шахту: осмотрит все работы, задаст «уроки», и чист молодец.
Свидание старых друзей произошло при самой грустной обстановке. Сделав
свое дело, Ефим Андреич постарался скрыться незаметным образом. Петр Елисеич ужасно смутился и не
знал, с чего начать.
Нюрочка бросилась Парасковье Ивановне на шею и целовала ее со слезами на глазах. Один Ефим Андреич был недоволен, когда
узнал о готовившейся экспедиции. Ему еще не случалось оставаться одному. А вдруг что-нибудь случится с Парасковьей Ивановной? И все это придумала проклятая Таисья, чтобы ей ни
дна ни покрышки… У ней там
свои дела с скитскими старцами и старицами, а зачем Парасковью Ивановну с Нюрочкой волокет за собой? Ох, неладно удумала святая душа на костылях!
— А такой… Не нами это заведено, не нами и кончится. Все живет девушка, ничего не
знает, а тут и
свои крылышки отрастут. Не век вековать с отцом-то… Был у меня и женишок для вас на примете, да только не стоит он красоты вашей. Балуется очень… По крышам вместе, бывало, лазили ребячьим
делом.
— Ничего я не
знаю… — упрямо повторяла Таисья. — Наше
дело маленькое. Со
своею одною головой не
знаешь куда деваться, а куда уж других судить!
Неточные совпадения
Анна Андреевна. Перестань, ты ничего не
знаешь и не в
свое дело не мешайся! «Я, Анна Андреевна, изумляюсь…» В таких лестных рассыпался словах… И когда я хотела сказать: «Мы никак не смеем надеяться на такую честь», — он вдруг упал на колени и таким самым благороднейшим образом: «Анна Андреевна, не сделайте меня несчастнейшим! согласитесь отвечать моим чувствам, не то я смертью окончу жизнь
свою».
Теперь, когда лошади нужны были и для уезжавшей княгини и для акушерки, это было затруднительно для Левина, но по долгу гостеприимства он не мог допустить Дарью Александровну нанимать из его дома лошадей и, кроме того,
знал, что двадцать рублей, которые просили с Дарьи Александровны за эту поездку, были для нее очень важны; а денежные
дела Дарьи Александровны, находившиеся в очень плохом положении, чувствовались Левиными как
свои собственные.
Правитель его канцелярии и секретарь
знали это и предуведомляли просительниц, чтоб отнюдь не плакали, если не хотят испортить
свое дело.
Левин слушал слова, и они поражали его. «Как они догадались, что помощи, именно помощи? — думал он, вспоминая все
свои недавние страхи и сомнения. Что я
знаю? что я могу в этом страшном
деле, — думал он, — без помощи? Именно помощи мне нужно теперь».
— Да, это всё может быть верно и остроумно… Лежать, Крак! — крикнул Степан Аркадьич на чесавшуюся и ворочавшую всё сено собаку, очевидно уверенный в справедливости
своей темы и потому спокойно и неторопливо. — Но ты не определил черты между честным и бесчестным трудом. То, что я получаю жалованья больше, чем мой столоначальник, хотя он лучше меня
знает дело, — это бесчестно?