Неточные совпадения
Положение Татьяны в семье
было очень тяжелое. Это
было всем хорошо известно, но каждый смотрел на это, как на что-то неизбежное. Макар пьянствовал, Макар походя бил жену, Макар вообще безобразничал, но где дело касалось жены — вся семья молчала и делала вид, что ничего не видит и не слышит. Особенно фальшивили в этом случае старики, подставлявшие несчастную бабу под обух своими руками. Когда соседки
начинали приставать к Палагее, она подбирала строго губы и всегда отвечала одно и то же...
Он хотел подняться, но только застонал, — левая нога, которою он ударил Спирьку,
была точно чужая, а страшная боль в лодыжке заставила его застонать. Самойло Евтихыч пал ничком, его окружили и
начали поднимать.
Сваты даже легонько повздорили и разошлись недовольные друг другом. Особенно недоволен
был Тит: тоже послал бог свата, у которого семь пятниц на неделе. Да и бабы хороши! Те же хохлы наболтали, а теперь валят на баб. Во всяком случае, дело выходит скверное: еще не
начали, а уж разговор пошел по всему заводу.
«Вышел в полазну» в переводе обозначало, что рабочий в срок
начал свою выписку, а «прогулял полазну» — не
поспел к сроку и, значит, должен ждать следующей «выписки».
За день лошадь совсем отдохнула, и сани бойко полетели обратно, к могилке о. Спиридона, а от нее свернули на дорогу к Талому. Небо обложили низкие зимние облака, и опять
начал падать мягкий снежок… Это
было на руку беглецам. Скоро показался и Талый, то
есть свежие пеньки, кучи куренных дров-долготья, и где-то в чаще мелькнул огонек. Старец Кирилл молча добыл откуда-то мужицкую ушастую шапку и велел Аграфене надеть ее.
Изба
была высокая и темная от сажи: свечи в скиту зажигались только по праздникам, а по будням горела березовая лучина, как
было и теперь. Светец с лучиной стоял у стола. На полатях кто-то храпел. Войдя в избу, Аграфена повалилась в ноги матери Енафе и проговорила положенный
начал...
Корпус
был заложен с
начала осени, а по первому снежку из Мурмоса привезли готовую машину и паровик.
Иван Семеныч баловал ее и часто играл в медведя, то
есть устраивал себе из стульев берлогу, садился там на корточки и
начинал «урчать», а Нюрочка бегала кругом и хохотала до слез.
Но когда еще и что
будет, а придется
начать с сокращения старых работ.
Это происшествие неприятно взволновало Петра Елисеича, и он сделал выговор Домнушке, зачем она подняла рев на целый дом. Но в следующую минуту он раскаялся в этой невольной жестокости и еще раз почувствовал себя тяжело и неприятно, как человек, поступивший несправедливо. Поведение Катри тоже его беспокоило. Ему показалось, что она
начинает третировать Нюрочку, чего не
было раньше. Выждав минуту, когда Нюрочки не
было в комнате, он сделал Катре замечание.
Илюшка вообще
был сердитый малый и косился на солдата, который без дела только место просиживает да другим мешает. Гнать его из лавки тоже не приходилось, ну, и пусть сидит, черт с ним! Но чем дальше, тем сильнее беспокоили эти посещения Илюшку. Он
начинал сердиться, как котенок, завидевший собаку.
Сборы на Самосадку вообще приняли грустный характер. Петр Елисеич не
был суеверным человеком, но его
начали теснить какие-то грустные предчувствия. Что он высидит там, на Самосадке, а затем, что ждет бедную Нюрочку в этой медвежьей глуши? Единственным утешением служило то, что все это делается только «пока», а там
будет видно. Из заводских служащих всех лучше отнесся к Петру Елисеичу старый рудничный надзиратель Ефим Андреич. Старик выказал искреннее участие и, качая головой, говорил...
— Да ведь мне-то обидно: лежал я здесь и о смертном часе сокрушался, а ты подошла — у меня все нутро точно перевернулось… Какой же я после этого человек
есть, что душа у меня коромыслом? И весь-то грех в мир идет единственно через вас, баб, значит… Как оно зачалось, так, видно, и кончится. Адам
начал, а антихрист кончит. Правильно я говорю?.. И с этакою-то нечистою душой должен я скоро предстать туда, где и ангелы не смеют взирати… Этакая нечисть, погань, скверность, — вот што я такое!
После этого приступа старец Кирилл точно изнемог и несколько времени тоже молчал, а потом
начал говорить, не обращаясь ни к кому, точно Аглаиды и не
было совсем.
— Ну, а ты как жить-то думаешь? — спрашивал Основа. — Хозяйство позорил, снова
начинать придется… Углепоставщиком сколько лет
был?
— Давненько мы с вами не видались, Анна Петровна… Много воды утекло: вы вот выросли, а я
начинаю стариться. Да… Теперь поближе
будем жить, так и встречаться чаще придется.
К весне солдат купил место у самого базара и
начал строиться, а в лавчонку посадил Домнушку, которая в первое время не знала, куда ей девать глаза. И совестно ей
было, и мужа она боялась. Эта выставка у всех на виду для нее
была настоящею казнью, особенно по праздникам, когда на базар набирался народ со всех трех концов, и чуткое ухо Домнушки ловило смешки и шутки над ее старыми грехами. Особенно доставалось ей от отчаянной заводской поденщицы Марьки.
Предсказания Петра Елисеича
начали сбываться, да и не трудно
было предвидеть последствия недостатка корма.
Веселого в них ничего не
было: всех
начинала донимать быстро разраставшаяся нужда.
— Избили они его, — сказала она, погладив щеки ладонями, и, глядя на ладони, судорожно усмехалась. — Под утро он говорит мне: «Прости, сволочи они, а не простишь — на той же березе повешусь». — «Нет, говорю, дерево это не погань, не смей, Иуда, я на этом дереве муки приняла. И никому, ни тебе, ни всем людям, ни богу никогда обиды моей не прощу». Ох, не прощу, нет уж! Семнадцать месяцев держал он меня, все уговаривал,
пить начал, потом — застудился зимою…
Неточные совпадения
Городничий. Да, там, говорят,
есть две рыбицы: ряпушка и корюшка, такие, что только слюнка потечет, как
начнешь есть.
Да если спросят, отчего не выстроена церковь при богоугодном заведении, на которую назад тому пять лет
была ассигнована сумма, то не позабыть сказать, что
начала строиться, но сгорела.
«Давай!
Начни с хозяюшки». // «
Пьешь водку, Тимофеевна?»
«Скажи, служивый, рано ли // Начальник просыпается?» // — Не знаю. Ты иди! // Нам говорить не велено! — // (Дала ему двугривенный). // На то у губернатора // Особый
есть швейцар. — // «А где он? как назвать его?» // — Макаром Федосеичем… // На лестницу поди! — // Пошла, да двери заперты. // Присела я, задумалась, // Уж
начало светать. // Пришел фонарщик с лестницей, // Два тусклые фонарика // На площади задул.
Приходит немец: «Только-то?..» // И
начал нас по-своему, // Не торопясь,
пилить.