Неточные совпадения
И мысли совсем путаются в
голове, а дремота так и подмывает; взяла да легла бы прямо в
снег и уснула тут
на веки вечные.
Что она могла поделать одна в лесу с сильным мужиком? Лошадь бывала по этой тропе и шла вперед, как по наезженной дороге. Был всего один след, да и тот замело вчерашним
снегом. Смиренный инок Кирилл улыбался себе в бороду и все поглядывал сбоку
на притихшую Аграфену: ишь какая быстрая девка выискалась… Лес скоро совсем поредел, и начался
голый березняк: это и был заросший старый курень Бастрык. Он тянулся широким увалом верст
на восемь.
На нем работал еще отец Петра Елисеича, жигаль Елеска.
Одним словом, бабы приготовили глухой отпор замыслам грозного батюшки-свекра. Ждали только Артема, чтобы объяснить все. Артем приехал с Мурмоса около Дмитриевой субботы, когда уже порошил
снег. Макар тоже навернулся домой, — капканы
на волков исправлял. Но бабьи замыслы пока остались в
голове, потому что появился в горбатовском дому новый человек: кержак Мосей с Самосадки. Его зазвал Артем и устроил в передней избе.
Убитый Кирилл лежал попрежнему в
снегу ничком. Он был в одной рубахе и в валенках. Длинные темные волосы разметались в
снегу, как крыло подстреленной птицы. Около
головы снег был окрашен кровью. Лошадь была оставлена версты за две, в береговом ситнике, и Мосей соображал, что им придется нести убитого
на руках. Эх, неладно, что он связался с этими мочеганами: не то у них было
на уме… Один за бабой погнался, другой за деньгами. Того гляди, разболтают еще.
— Накрыл ты нас, Галактион Михеич, — заговорил он, стараясь придать голосу шутливый тон. — Именно, как
снег на голову. Мы-то таимся, а ты тут как тут.
Так вот я его отпущу, а потом вдруг, как
снег на голову, и застану его у капитанши, — собственно, чтоб его пристыдить, как семейного человека и как человека вообще говоря.
Неточные совпадения
— Ну как не грех не прислать сказать! Давно ли? А я вчера был у Дюссо и вижу
на доске «Каренин», а мне и в
голову не пришло, что это ты! — говорил Степан Аркадьич, всовываясь с
головой в окно кареты. А то я бы зашел. Как я рад тебя видеть! — говорил он, похлопывая ногу об ногу, чтобы отряхнуть с них
снег. — Как не грех не дать знать! — повторил он.
Мы тронулись в путь; с трудом пять худых кляч тащили наши повозки по извилистой дороге
на Гуд-гору; мы шли пешком сзади, подкладывая камни под колеса, когда лошади выбивались из сил; казалось, дорога вела
на небо, потому что, сколько глаз мог разглядеть, она все поднималась и наконец пропадала в облаке, которое еще с вечера отдыхало
на вершине Гуд-горы, как коршун, ожидающий добычу;
снег хрустел под ногами нашими; воздух становился так редок, что было больно дышать; кровь поминутно приливала в
голову, но со всем тем какое-то отрадное чувство распространилось по всем моим жилам, и мне было как-то весело, что я так высоко над миром: чувство детское, не спорю, но, удаляясь от условий общества и приближаясь к природе, мы невольно становимся детьми; все приобретенное отпадает от души, и она делается вновь такою, какой была некогда и, верно, будет когда-нибудь опять.
У нас теперь не то в предмете: // Мы лучше поспешим
на бал, // Куда стремглав в ямской карете // Уж мой Онегин поскакал. // Перед померкшими домами // Вдоль сонной улицы рядами // Двойные фонари карет // Веселый изливают свет // И радуги
на снег наводят; // Усеян плошками кругом, // Блестит великолепный дом; // По цельным окнам тени ходят, // Мелькают профили
голов // И дам и модных чудаков.
Снег поднимался против них с мостовой, сыпался
на головы с крыш домов,
на скрещении улиц кружились и свистели вихри.
Кочегар остановился, но расстояние между ним и рабочими увеличивалось, он стоял в позе кулачного бойца, ожидающего противника, левую руку прижимая ко груди, правую, с шапкой, вытянув вперед. Но рука упала, он покачнулся, шагнул вперед и тоже упал грудью
на снег, упал не сгибаясь, как доска, и тут, приподняв
голову, ударяя шапкой по
снегу, нечеловечески сильно заревел, посунулся вперед, вытянул ноги и зарыл лицо в
снег.