Неточные совпадения
— А вот,
душа моя, Самойло-то Евтихыч
с волей распыхается у нас, — заговорил исправник и даже развел руками. — Тогда его и рукой не достанешь.
Оставив
с Нюрочкой горничную Катрю, Петр Елисеич вернулся к гостям. Радостный день был для него испорчен этим эпизодом: в
душе поднялись старые воспоминания. Иван Семеныч старался не смотреть на него.
Старуха, конечно, не виновата, но он не мог войти сюда
с чистою
душой и искреннею радостью.
— Не о себе плачу, — отозвался инок, не отнимая рук. — Знамения ясны… Разбойник уж идет
с умиренною
душой, а мы слепотствуем во тьме неведения.
— Ну ее, ногу: заживет… А я все думаю про этого Кирилла, который говорил давеча о знамениях. Что это, по-твоему, значит: «и разбойник придет
с умиренною
душой»? Про кого это он закинул?
— Нет, брат, это неспроста сказано… Не таковский народ!.. Понимаешь:
с умиренною
душой.
Тит все время наблюдал Домнушку и только покачал головой: очень уж она разъелась на готовых хлебах. Коваль позвал внучку Катрю и долго разговаривал
с ней. Горничная испугалась не меньше Домнушки: уж не сватать ли ее пришли старики? Но Домнушка так весело поглядывала на нее своими ласковыми глазами, что у Катри отлегло на
душе.
Домик, в котором жил Палач, точно замер до следующего утра. Расставленные в опасных пунктах сторожа не пропускали туда ни одной
души. Так прошел целый день и вся ночь, а утром крепкий старик ни свет ни заря отправился в шахту. Караул был немедленно снят. Анисья знала все привычки Луки Назарыча, и в восемь часов утра уже был готов завтрак, Лука Назарыч смотрел довольным и даже милостиво пошутил
с Анисьей.
— Вот оно что значит: «и разбойник придет
с умиренною
душой», — объяснял Петру Елисеичу приезжавший в Мурмос Груздев. — Недаром эти старцы слова-то свои говорят…
Много было хлопот «святой
душе»
с женскою слабостью, но стоило Таисье заговорить своим ласковым полушепотом, как сейчас же все как рукой снимало.
— А закуска будет, святая
душа? — еще смиреннее спрашивал Кирилл. — Капустки бы али редечки
с конопляным маслом… Ох, горе
душам нашим!
Аграфене случалось пить чай всего раза три, и она не понимала в нем никакого вкуса. Но теперь приходилось глотать горячую воду, чтобы не обидеть Таисью. Попав
с мороза в теплую комнату, Аграфена вся разгорелась, как маков цвет, и Таисья невольно залюбовалась на нее; то ли не девка, то ли не писаная красавица: брови дугой, глаза
с поволокой, шея как выточенная, грудь лебяжья, таких, кажется, и не бывало в скитах. У Таисьи даже захолонуло на
душе, как она вспомнила про инока Кирилла да про старицу Енафу.
— Ишь какой выискался охотник до баб, — ответил
с полатей голос Мосея. — Куда опять поволокся, спасеная
душа?
Побалагурив
с четверть часа и выспросив, кто выехал нынче в курень, — больше робили самосадские да ключевляне из Кержацкого конца, а мочеган не было ни одной
души, — Кирилл вышел из избы.
Груздев приехал перед масленицей и остановился в господском доме. Петр Елисеич обрадовался ему, как дорогому гостю, потому что мог
с ним отвести
душу. Он вытащил черновые посланного проекта и торопливо принялся объяснять суть дела, приводя выдержки из посланной рукописи. Груздев слушал его со вниманием заинтересованного человека.
— Знаю, знаю,
душа моя, а все-таки должны быть коноводы… Впрочем, я должен тебя предупредить, ангел мои, что я знаю решительно все. Да-с… Вот мы этих смутьянов и пощупаем… хе-хе!
— Я считаю долгом объясниться
с вами откровенно, Лука Назарыч, — ответил Мухин. — До сих пор мне приходилось молчать или исполнять чужие приказания… Я не маленький и хорошо понимаю, что говорю
с вами в последний раз, поэтому и скажу все, что лежит на
душе.
Про себя Рачителиха от
души жалела Домнушку: тяжело ей, бедной…
С полной-то волюшки да прямо в лапы к этакому темному мужику попала, а бабенка простая. Из-за простоты своей и мужнино ученье теперь принимает.
Ненависть Морока объяснялась тем обстоятельством, что он подозревал Самоварника в шашнях
с Феклистой, работавшей на фабрике. Это была совсем некрасивая и такая худенькая девушка, у которой
душа едва держалась в теле, но она как-то пришлась по сердцу Мороку, и он следил за ней издали.
С этою Феклистой он не сказал никогда ни одного слова и даже старался не встречаться
с ней, но за нее он чуть не
задушил солдатку Аннушку только потому, что не терял надежды
задушить ее в свое время.
— Ну, святая
душа, смотри, уговор дороже денег: битый небитого везет, — весело шутил Груздев, усаживаясь в свою кибитку
с Таисьей. — Не я тебя возил, а ты меня…
Где же ей, Аглаиде, состязаться
с анбашскою головщицей, когда ее
душили слезы!
Беседа
с Пульхерией всегда успокаивала Аглаиду, но на этот раз она ушла от нее
с прежним гнетом на
душе. Ей чего-то недоставало… Даже про себя она боялась думать, что в скитах ей трудно жить и что можно устроиться где-нибудь в другом месте; Аглаида не могла и молиться попрежнему, хотя и выстаивала всякую службу.
— Да ведь мне-то обидно: лежал я здесь и о смертном часе сокрушался, а ты подошла — у меня все нутро точно перевернулось… Какой же я после этого человек есть, что
душа у меня коромыслом? И весь-то грех в мир идет единственно через вас, баб, значит… Как оно зачалось, так, видно, и кончится. Адам начал, а антихрист кончит. Правильно я говорю?.. И
с этакою-то нечистою
душой должен я скоро предстать туда, где и ангелы не смеют взирати… Этакая нечисть, погань, скверность, — вот што я такое!
С другой стороны, и Петр Елисеич был рад избавиться от своего вынужденного безделья, а всякое заводское дело он любил
душой.
Так караван и отвалил без хозяина, а Груздев полетел в Мурмос. Сидя в экипаже, он рыдал, как ребенок… Черт
с ним и
с караваном!.. Целую жизнь прожили вместе
душа в
душу, а тут не привел бог и глаза закрыть. И как все это вдруг… Где у него ум-то был?
Петра Елисеича поразило неприятно то, что Нюрочка
с видимым удовольствием согласилась остаться у Парасковьи Ивановны, — девочка, видимо, начинала чуждаться его, что отозвалось в его
душе больною ноткой. Дорога в Мурмос шла через Пеньковку, поэтому Нюрочку довезли в том же экипаже до избушки Ефима Андреича, и она сама потянула за веревочку у ворот, а потом быстро скрылась в распахнувшейся калитке.
Эти разговоры глубоко запали в
душу Артема, и он осторожно расспрашивал Мосея про разные скиты. Так незаметно в разговорах и время прошло. Шестьдесят верст прошли без малого в сутки: утром рано вышли
с Самосадки, шли целый день, а на другое утро были уже под Горюном. По реке нужно было проплыть верст двести.
— Это под Горюном проклятый солдат ему подвел девку, — объясняла Парасковья Ивановна, знавшая решительно все, не выходя из комнаты. — Выискался пес… А еще как тосковал-то Самойло Евтихыч, вчуже жаль, а тут вон на какое художество повернул. Верь им, мужчинам, после этого.
С Анфисой-то Егоровной
душа в
душу всю жизнь прожил, а тут сразу обернул на другое… Все мужики-то, видно, на одну колодку. Я вот про своего Ефима Андреича так же думаю: помри я, и…
Парасковья Ивановна была особенная женщина,
с тем грустным раскольничьим складом
души, который придавал совершенно особую окраску всей жизни.
— Ох, горе
душам нашим! — повторяла сокрушенно Таисья. — Все-то мы в потемках ходим, как слепцы… Все-то нам мало, всё о земном хлопочем, а
с собой ничего не возьмем: все останется на земле, кроме душеньки.
Нюрочка бросилась Парасковье Ивановне на шею и целовала ее со слезами на глазах. Один Ефим Андреич был недоволен, когда узнал о готовившейся экспедиции. Ему еще не случалось оставаться одному. А вдруг что-нибудь случится
с Парасковьей Ивановной? И все это придумала проклятая Таисья, чтобы ей ни дна ни покрышки… У ней там свои дела
с скитскими старцами и старицами, а зачем Парасковью Ивановну
с Нюрочкой волокет за собой? Ох, неладно удумала святая
душа на костылях!
Самой Таисье казалось, что она ведет прямо в небо эту чистую детскую
душу, слушавшую ее
с замирающим сердцем.
— И скажу, все скажу… Зачем ты меня в скиты отправляла, матушка Таисья? Тогда у меня один был грех, а здесь я их, может, нажила сотни… Все тут обманом живем. Это хорошо, по-твоему? Вот и сейчас добрые люди со всех сторон на Крестовые острова собрались
души спасти, а мы перед ними как представленные… Вон Капитолина
с вечера на все голоса голосит, штоб меня острамить. Соблазн один…
— На том свете не будет ни родителей, ни детей, — объяснял Конон. — Глеб тебе такой же духовный брат, как и я… Не мы
с тобой дали ему
душу.
Один момент — и детская
душа улетела бы из маленького тельца, как легкий вздох, но в эту самую минуту за избушкой раздался отчаянный, нечеловеческий крик. Макар бросился из избушки, как был без шапки. Саженях в двадцати от избушки, в мелкой березовой поросли копошились в снегу три человеческих фигуры. Подбежав к ним, Макар увидел, как солдат Артем одною рукой старался оттащить голосившую Аграфену
с лежавшего ничком в снегу Кирилла, а другою рукой ощупывал убитого, отыскивая что-то еще на теплом трупе.
Эта жадность возмутила Мосея до глубины
души, и он
с удовольствием порешил бы и солдата вместе
с вероотступником Кириллом. Два сапога — пара… И Макар тоже хорош: этакое дело сделали, а он за бабенкой увязался! Непременно и ее убить надо, а то еще объявит после. Все эти мысли пронеслись в голове Мосея
с быстротой молнии, точно там бушевала такая же метель, как и на Чистом болоте.
— Груня, Грунюшка, опомнись… — шептал Макар, стоя перед ней. — Ворога твоего мы порешили… Иди и объяви начальству, што это я сделал: уйду в каторгу… Легче мне будет!.. Ведь три года я муку-мученическую принимал из-за тебя…
душу ты из меня выняла, Груня. А что касаемо Кирилла, так слухи о нем пали до меня давно, и я еще по весне
с Гермогеном тогда на могилку к отцу Спиридонию выезжал, чтобы его достигнуть.
Это суетное чувство, мелькнувшее в
душе девушки, сменилось сейчас же угрызением совести, и она
с горечью подумала: «Какая я дрянная девчонка!..» Все-таки она утром оделась тщательнее обыкновенного и вышла к чаю такая розовая и улыбающаяся.
— Других? Нет, уж извините, Леонид Федорыч, других таких-то вы днем
с огнем не сыщете… Помилуйте, взять хоть тех же ключевлян! Ах, Леонид Федорович, напрасно-с… даже весьма напрасно: ведь это полное разорение. Сила уходит, капитал, которого и не нажить… Послушайте меня, старика, опомнитесь. Ведь это похуже крепостного права, ежели уж никакого житья не стало… По
душе надо сделать… Мы наказывали, мы и жалели при случае. Тоже в каждом своя совесть есть…
Вася тоже приходил по вечерам, скромно усаживался куда-нибудь в уголок и больше молчал, подавленный своею необразованностью, — он от всей
души завидовал доктору, который вот так свободно может говорить
с Нюрочкой обо всем, точно сам родился и вырос в Ключевском.
С Мороком они жили
душа в
душу и свою службу исправляли
с такою ревностью, что ни одна кража и никакое баловство не могло укрыться.