Неточные совпадения
— Ко мне
бы в гору его послали, француза,
так я
бы ему показал!.. — грозился Чебаков в пространство.
— И тебя
бы отпорол, ежели
бы ты
так же сделал.
Даже «красная шапка» не производила
такого панического ужаса: бабы выли и ревели над Петькой хуже, чем если
бы его живого закапывали в землю, — совсем несмысленый еще мальчонко, а бритоусы и табашники обасурманят его.
—
Так, родимый мой… Спасибо на добром слове, только все-таки ты уж сказал
бы лучше… потому уж мы без сумления…
— Кабы земля,
так как
бы не жить. Пашни
бы разбили, хлеб стали
бы сеять, скотину держать. Все повернулось
бы на настоящую хрестьянскую руку… Вон из орды когда хрестьяны хлеб привозят к нам на базар,
так, слышь, не нахвалятся житьем-то своим: все у них свое.
Ковали могли
бы управиться наряду с Деяном,
так на работу ленивы и погулять любят.
— Спесивая стала, Наташенька… Дозваться я не могла тебя,
так сама пошла: солдатке не до спеси. Ох, гляжу я на тебя, как ты маешься,
так вчуже жаль… Кожу
бы с себя ровно сняла да помогла тебе! Вон Горбатые не знают, куда с деньгами деваться, а нет, чтобы послали хоть кобылу копны к зароду свозить.
— Тятька беспременно даст… Своя нужда дома вплоть до крыши,
так и чужую пожалеет. Это завсегда
так, Наташенька… Ужо поговорю с тятькой. Трудно тебе, горюшке, одной-то весь покос воротить… хоть
бы немудренького мужичонка вам.
Что
бы это
такое значило?
— Мимо шли,
так вот завернули, — объяснял Чеботарев. — Баско робите около зароду, ну,
так мы и завернули поглядеть… Этакую-то семью да на пашню
бы выгнать: загорелось
бы все в руках.
— На перепутье завернули! — объясняла Таисья уклончиво. — Мне
бы с тобой словечком перемолвиться, Аника Парфеныч. Вишь,
такое дело доспело, што надо в Заболотье проехать… Как теперь болотами-то: поди, еще не промерзли?
— Вот вы все
такие… — заворчала Таисья. — Вы гуляете, а я расхлебывай ваше-то горе. Да еще вы же и топорщитесь: «Не хочу с Кириллом». Было
бы из чего выбирать, милушка… Старца испугалась, а Макарки поганого не было страшно?.. Весь Кержацкий конец осрамила… Неслыханное дело, чтобы наши кержанки с мочеганами вязались…
— Так-то лучше будет, милушка! Нашими бабьими слезами реки
бы прошли, кабы им вера была…
— Ихнее дело, матушка, Анфиса Егоровна, — кротко ответила Таисья, опуская глаза. — Не нам судить ихние скитские дела… Да и деваться Аграфене некуда, а там все-таки исправу примет. За свой грех-то муку получать… И сама
бы я ее свезла, да никак обернуться нельзя: первое дело, брательники на меня накинутся, а второе — ущитить надо снох ихних. Как даве принялись их полоскать — одна страсть… Не знаю, застану их живыми аль нет. Бабенок-то тоже надо пожалеть…
— К самому сердцу пришлась она мне, горюшка, — плакала Таисья, качая головой. — Точно вот она моя родная дочь… Все терпела, все скрывалась я, Анфиса Егоровна, а вот теперь прорвало… Кабы можно,
так на себя
бы, кажется, взяла весь Аграфенин грех!.. Видела, как этот проклятущий Кирилл зенки-то свои прятал: у, волк! Съедят они там девку в скитах с своею-то Енафой!..
И мысли совсем путаются в голове, а дремота
так и подмывает; взяла да легла
бы прямо в снег и уснула тут на веки вечные.
— Ты
бы поела, Аграфена… Я-таки прихватил у матушки Таисьи краюшку хлебца да редечки, — наша скитская еда. Затощаешь дорогой-то…
— Вот ты и осудил меня, а как в писании сказано: «Ты кто еси судий чуждему рабу: своему господеви стоишь или падаешь…» Так-то, родимые мои! Осудить-то легко, а того вы не подумали, что к мирянину приставлен всего один бес, к попу — семь бесов, а к чернецу — все четырнадцать. Согрели
бы вы меня лучше водочкой, чем непутевые речи заводить про наше иноческое житие.
— А
так, по бабьей своей глупости… Было
бы сказано, а там уж сама догадывайся, зачем вашу сестру травят свои же бабы.
— Хоть
бы ты, Таисьюшка, когда заглянула, — пеняла Анфиса Егоровна. — Все же женский глаз, а то смотреть-то тошнехонько. И та постыдилась
бы чужого-то человека… Величка ли девочка, а тут… ох, и говорить-то
так нехорошо!..
— Так-то оно
так, а кто твой проект читать будет? Лука Назарыч… Крепостное право изничтожили, это ты правильно говоришь, а Лука Назарыч остался… Старухи
так говорят: щука-то умерла, а зубы остались… Смотри, как
бы тебе благодарность из Мурмоса кожей наоборот не вышла. Один Овсянников чего стоит… Они попрежнему гнут, чтобы вольного-то мужика в оглобли завести, а ты дровосушек да кричных мастеров здесь жалеешь. А главная причина. Лука Назарыч обидится.
— Вот что, родимый мой… Забыл тебе вечор-то оказать: на Мурмосе на тебя все сваливают, — и что мочегане задумали переселяться, и что которые кержаки насчет земли начали поговаривать…
Так уж ты тово, родимый мой… береженого бог бережет. Им
бы только свалить на кого-нибудь.
— Только
бы я кого не обобрал… — смеялся Груздев. — И
так надо сказать: бог дал, бог и взял. Роптать не следует.
— Да
так… У нас там теперь пустует весь дом. Обзаведенье всякое есть, только живи да радуйся… Вот
бы вам туда и переехать.
—
Так… Я думаю вот о чем, папа: если
бы я была мальчиком, то…
Про черный день у Петра Елисеича было накоплено тысяч двенадцать, но они давали ему очень немного. Он не умел купить выгодных бумаг, а чтобы продать свои бумаги и купить новые — пришлось
бы потерять очень много на комиссионных расходах и на разнице курса. Предложение Груздева пришлось ему по душе. Он доверялся ему вполне. Если что его и смущало,
так это груздевские кабаки. Но ведь можно уговориться, чтобы он его деньги пустил в оборот по другим операциям, как та же хлебная торговля.
Черноризица Аглаида была рада
такой жизни, если
бы молитвенный покой скитской жизни не нарушался постоянными наездами отъинуд.
— Ох, согрешила я, грешная… Разе вот дорогой промнусь, не будет ли от этого пользы. Денька три, видно, придется вплотную попостовать… Кирилл-то по болотам нас поведет,
так и это способствует. Тебе
бы, Аглаидушка, тоже как позаботиться: очень уж ты из лица-то бела.
— Штой-то, Ефим Андреич, не на пасынков нам добра-то копить. Слава богу, хватит и смотрительского жалованья… Да и по чужим углам на старости лет муторно жить. Вон курицы у нас, и те точно сироты бродят… Переехали
бы к себе в дом, я телочку
бы стала выкармливать… На тебя-то глядеть,
так сердечушко все изболелось! Сам не свой ходишь, по ночам вздыхаешь… Долго ли человеку известись!
— Свой-то глаз не заменишь, Самойло Евтихыч… Я и без тебя поправилась
бы. Не первой хворать-то: бог милости пошлет,
так и без тебя встану.
Из волости Тит пошел домой. По дороге его
так и тянуло завернуть к Рачителихе, чтобы повидаться с своими, но в кабаке уж очень много набилось народу. Пожалуй, еще какого-нибудь дурна не вышло
бы, как говорил старый Коваль. Когда Тит проходил мимо кабака, в открытую дверь кто-то крикнул...
— А
такой… Дурашлив уродился, значит, а моей причины тут нет, — огрызался Тит, выведенный из терпения. — Руки
бы вам отрубить, лежебокам… Нашли виноватого!.. Вон у Морока покос по людям гуляет, его
бы взял. Из пятой копны сдает Морок покос-то, шальная голова, этово-тово…
— Как
бы не
так!.. Тоже и старцы ущитились, ну, да в лесу, известно, один Микола бог… Троих, сказывают, старичков порешили лесообъездчики, а потом стащили в один скиток и скиток подпалили. Одни угольки остались… Кто их в лесу-то видел? Да и народ все
такой, за которого и ответу нет: бродяги, беглые солдаты, поселенцы. Какой за них ответ? Все равно как лесной зверь,
так и они.
— Стыд-то где у Самойла Евтихыча? — возмущалась Парасковья Ивановна. — Сказывают, куды сам поедет, и Наташку с собой в повозку… В Мурмосе у него она в дому и живет. Анфиса Егоровна устраивала дом, а теперь там Наташка расширилась. Хоть
бы сына-то Васи постыдился… Ох, и говорить-то,
так один срам!.. Да и другие хороши, ежели разобрать: взять этого же Петра Елисеича или Палача… Свое-то лакомство, видно, дороже всего.
— Ох, и не говори, Аника Парфеныч!.. Кабы знатье,
так и глаз сюда не показала
бы…
Духовный брат Конон просыпается. Ему
так и хочется обругать, а то и побить духовную сестру, да рука не поднимается: жаль тоже бабенку. Очень уж сумлительна стала. Да и то сказать, хоть кого боязнь возьмет в этакую ночь. Эх, только
бы малость Глеб подрос, а тогда скатертью дорога на все четыре стороны.
Эта жадность возмутила Мосея до глубины души, и он с удовольствием порешил
бы и солдата вместе с вероотступником Кириллом. Два сапога — пара… И Макар тоже хорош: этакое дело сделали, а он за бабенкой увязался! Непременно и ее убить надо, а то еще объявит после. Все эти мысли пронеслись в голове Мосея с быстротой молнии, точно там бушевала
такая же метель, как и на Чистом болоте.
— Дом теперь на убитые денежки ставите, — язвила Рачителиха. — С чего это распыхался-то
так твой солдат? От ниток да от пряников расторговался… Уж не морочили
бы лучше добрых людей, пряменько сказать.
Вот
бы мать-то, Анфиса Егоровна, кабы жива была,
так напринималась
бы страсти с детищем, а отец-то и ухом не поведет…
— Сейчас об этом не следует думать, — серьезно ответила Нюрочка. — Волнение повредит… Вы еще
так молоды, вся жизнь впереди, и только явилось
бы желание исправиться! Сознание — уже половина исправления, как говорит папа.
— Мы-то в уме, а вот как вы спихиваться будете с Леонидом-то Федоровичем… Он нас достиг,
так теперь пусть сам управляется. Когда еще чужестранный народ наберется, а полая вода сойдет. Как
бы вы на сухом берегу не остались.
— Отчего это, Никитич, все рушится
так скоро? — спрашивал Петр Елисеич, указывая на все эти признаки начинавшегося разложения. — Если
бы фабрика была в полном ходу, этого
бы не было…
— Не было
бы, родимый мой… Все равно, как пустой дам: стоит и сам валится. Пока живут — держится, а запустел — и конец. Ежели здорового человека, напримерно, положить в лазарет,
так он беспременно помрет…
Так и это дело.
— Что же начальство смотрит? Ежели
бы при мне начали устраивать
таких потребителей,
так я прописал
бы им два неполных… До свежих веников не забыли
бы!
Неточные совпадения
Анна Андреевна. Ему всё
бы только рыбки! Я не иначе хочу, чтоб наш дом был первый в столице и чтоб у меня в комнате
такое было амбре, чтоб нельзя было войти и нужно
бы только этак зажмурить глаза. (Зажмуривает глаза и нюхает.)Ах, как хорошо!
Городничий (дрожа).По неопытности, ей-богу по неопытности. Недостаточность состояния… Сами извольте посудить: казенного жалованья не хватает даже на чай и сахар. Если ж и были какие взятки, то самая малость: к столу что-нибудь да на пару платья. Что же до унтер-офицерской вдовы, занимающейся купечеством, которую я будто
бы высек, то это клевета, ей-богу клевета. Это выдумали злодеи мои; это
такой народ, что на жизнь мою готовы покуситься.
Хлестаков (пишет).Ну, хорошо. Отнеси только наперед это письмо; пожалуй, вместе и подорожную возьми. Да зато, смотри, чтоб лошади хорошие были! Ямщикам скажи, что я буду давать по целковому; чтобы
так, как фельдъегеря, катили и песни
бы пели!.. (Продолжает писать.)Воображаю, Тряпичкин умрет со смеху…
Городничий. Вам тоже посоветовал
бы, Аммос Федорович, обратить внимание на присутственные места. У вас там в передней, куда обыкновенно являются просители, сторожа завели домашних гусей с маленькими гусенками, которые
так и шныряют под ногами. Оно, конечно, домашним хозяйством заводиться всякому похвально, и почему ж сторожу и не завесть его? только, знаете, в
таком месте неприлично… Я и прежде хотел вам это заметить, но все как-то позабывал.
Как
бы, я воображаю, все переполошились: «Кто
такой, что
такое?» А лакей входит (вытягиваясь и представляя лакея):«Иван Александрович Хлестаков из Петербурга, прикажете принять?» Они, пентюхи, и не знают, что
такое значит «прикажете принять».