Неточные совпадения
— Ничего,
слава богу… Ногами все скудается, да поясницу к ненастью ломит. И
то оказать: старо уж место. Наказывала больно кланяться тебе… Говорит: хоть он и табашник и бритоус, а все-таки кланяйся. Моя, говорит, кровь, обо всех матерьнее сердце болит.
Только покажется на фабрике, а завтра, глядишь, несколько человек и
пошло «в гору»,
то есть в шахту медного рудника, а других порют в машинной при конторе.
Постояв с минуту, он быстро повернулся и
пошел назад
тем же путем.
Если
идти из Кержацкого конца по заводской плотине,
то на другом берегу пруда вы попадали прямо в заводскую контору.
Через Пеньковку
шла дорога на пристань Самосадку, которая была уже по
ту сторону Урала.
Его сердитое лицо с черноватою бородкой и черными, как угли, глазами производило неприятное впечатление; подстриженные в скобку волосы и раскольничьего покроя кафтан говорили о его происхождении — это был закоснелый кержак, отрубивший себе палец на правой руке, чтобы не
идти под красную шапку. […чтобы не
идти под красную шапку —
то есть чтобы избавиться от военной службы.]
Старуха сделала какой-то знак головой, и Таисья торопливо увела Нюрочку за занавеску, которая
шла от русской печи к окну.
Те же ловкие руки, которые заставили ее кланяться бабушке в ноги, теперь быстро расплетали ее волосы, собранные в две косы.
— Мать, опомнись, что ты говоришь? — застонал Мухин, хватаясь за голову. — Неужели тебя радует, что несчастная женщина умерла?.. Постыдись хоть
той девочки, которая нас слушает!.. Мне так тяжело было
идти к тебе, а ты опять за старое… Мать, бог нас рассудит!
— Не о себе плачу, — отозвался инок, не отнимая рук. — Знамения ясны… Разбойник уж
идет с умиренною душой, а мы слепотствуем во
тьме неведения.
Вот подойдет осень, и
пойдет народ опять в кабалу к Устюжанинову, а какая это работа: молодые ребята балуются на фабрике, мужики изробливаются к пятидесяти годам, а про баб и говорить нечего, — которая
пошла на фабрику,
та и пропала.
Сваты даже легонько повздорили и разошлись недовольные друг другом. Особенно недоволен был Тит: тоже
послал бог свата, у которого семь пятниц на неделе. Да и бабы хороши!
Те же хохлы наболтали, а теперь валят на баб. Во всяком случае, дело выходит скверное: еще не начали, а уж разговор
пошел по всему заводу.
— А
пойдем до приказчика:
тот усе окажет… Ему что, приказчику, он жалованье из казны берет.
— И это знаю!.. Только все это пустяки. Одной поденщины сколько мы должны теперь платить. Одним словом, бросай все и заживо ложись в могилу… Вот француз все своею заграницей утешает, да только там свое, а у нас свое. Машины-то денег стоят, а мы должны миллион каждый год
послать владельцам… И без
того заводы плелись кое-как, концы с концами сводили, а теперь где мы возьмем миллион наш?
Прошел и успеньев день. Заводские служащие, отдыхавшие летом, заняли свои места в конторе, как всегда, — им было увеличено жалованье, как мастерам и лесообъездчикам. За контору никто и не опасался, потому что служащим, поколениями выраставшим при заводском деле и не знавшим ничего другого, некуда было и деваться, кроме своей конторы. Вся разница теперь была в
том, что они были вольные и никакой Лука Назарыч не мог
послать их в «гору». Все смотрели на фабрику, что скажет фабрика.
Когда Петр Елисеич пришел в девять часов утра посмотреть фабрику, привычная работа кипела ключом. Ястребок встретил его в доменном корпусе и провел по остальным. В кричном уже
шла работа, в кузнице, в слесарной, а в других только еще шуровали печи, смазывали машины, чинили и поправляли. Под ногами уже хрустела фабричная «треска»,
то есть крупинки шлака и осыпавшееся с криц и полос железо — сор.
Что она могла поделать одна в лесу с сильным мужиком? Лошадь бывала по этой тропе и
шла вперед, как по наезженной дороге. Был всего один след, да и
тот замело вчерашним снегом. Смиренный инок Кирилл улыбался себе в бороду и все поглядывал сбоку на притихшую Аграфену: ишь какая быстрая девка выискалась… Лес скоро совсем поредел, и начался голый березняк: это и был заросший старый курень Бастрык. Он тянулся широким увалом верст на восемь. На нем работал еще отец Петра Елисеича, жигаль Елеска.
— Богатые-то все в орду уедут, а мы с кержаками и останемся, — жаловалась Мавра. — Хоть бы господь смерть
послал. И без
того жизни не рад.
Ведь это наша
слава и гордость, кричное полосовое железо лучше прокатанного в машине, а между
тем мы должны его закрыть, как невыгодную статью.
— А кто его любит? Самое поганое дело… Целовальники, и
те все разбежались бы, если бы ихняя воля. А только дело верное, поэтому за него и держимся… Ты думаешь, я много на караване заводском наживу? Иной год и из кармана уплывет, а кабаками и раскроюсь. Ежели бог
пошлет счастки в Мурмосе, тогда и кабаки побоку… Тоже выходит причина, чтобы не оставаться на Самосадке. Куда ни кинь, везде выходит, что уезжать.
— Это ты верно… Конешно, как не жаль добра: тоже горбом, этово-тово, добро-то наживали. А только нам не способно оставаться-то здесь… все купляй… Там, в орде, сторона вольная, земли сколько хошь… Опять и
то сказать, што пригнали нас сюда безо всего, да,
слава богу, вот живы остались. Бог даст, и там управимся.
Макар заплатил отцу «выход», а
то, за что не было заплачено,
пошло в часть отсутствовавшего солдата Артема.
— Вы ошибаетесь, Лука Назарыч, — горячо вступился Мухин. — Я никого не обвинял, а только указывал на желательные перемены… Если уж дело
пошло на
то, чтобы обвинять,
то виновато было одно крепостное право.
— Не твоя забота, — огрызается Илюшка. —
Шел бы ты, куда тебе надо, а
то напрасно только глаза добрым людям мозолишь.
— Штой-то, Ефим Андреич, не на пасынков нам добра-то копить.
Слава богу, хватит и смотрительского жалованья… Да и по чужим углам на старости лет муторно жить. Вон курицы у нас, и
те точно сироты бродят… Переехали бы к себе в дом, я телочку бы стала выкармливать… На тебя-то глядеть, так сердечушко все изболелось! Сам не свой ходишь, по ночам вздыхаешь… Долго ли человеку известись!
Петра Елисеича поразило неприятно
то, что Нюрочка с видимым удовольствием согласилась остаться у Парасковьи Ивановны, — девочка, видимо, начинала чуждаться его, что отозвалось в его душе больною ноткой. Дорога в Мурмос
шла через Пеньковку, поэтому Нюрочку довезли в
том же экипаже до избушки Ефима Андреича, и она сама потянула за веревочку у ворот, а потом быстро скрылась в распахнувшейся калитке.
В самый день похорон, — хоронили покойницу ночью, чтобы не производить соблазна, — прискакал с Самосадки нарочный с известием, что груздевский караван разбился. Это грозило полным разорением, а между
тем Груздев отнесся к этому несчастию совершенно спокойно, точно дело
шло о десятке рублей.
— Это-с?.. Это будет Наташка, сестра разбойника Окулка… Да. Еще ейный брат Тарас у вас, Самойло Евтихыч, в мальчиках служит. Конечно, сиротство ихнее, а
то разе
пошла бы в сушилки?
Между
тем стоило только умереть Анфисе Егоровне, как у Груздева все
пошло вверх дном.
— Ну, теперь уж пешком
пойдем, милые вы мои трудницы, — наговаривала Таисья. — По первоначалу-то оно будет и трудненько, а потом обойдется… Да и
то сказать, никто ведь не гонит нас: пойдем-пойдем и отдохнем.
А между
тем по суметам
идет осторожный легкий след, точно прошел сам леший: вместо ног на снегу отпечатались какие-то ветвистые лапы.
— Ну, а теперь куды мы его денем? — спрашивал Артем, запрятывая кожаную сумку за пазуху. — Здесь не годится оставлять…
Та же Аграфена
пойдет да на нас и докажет.
Что касается причин такого переворота,
то о них только могли догадываться, потому что инициатива
шла из Петербурга, из таинственных глубин главного столичного правления.
— Купчихой буду, Нюрочка…
Слава богу, вот и Палача выгнали, а вы опять в старое гнездышко. Какая вы большая, барышня, стали… Совсем невеста. Ужо,
того гляди, жених подкатит…
Потом он что-то такое спросил ее, вероятно невпопад, потому что она посмотрела на него удивленными глазами. Что она ответила, он не понимал, а только видел, как она вышла из комнаты грациозною походкой, как
те редкие сновидения, какие заставляют молодеть. Голиковский сидел несколько времени один и старался припомнить, зачем он приехал сюда и как вообще очутился в этой комнате. Из раздумья вывел его Петр Елисеич, за которым уже успели
послать на фабрику.
Нюрочка посмотрела на отца и опустила глаза. Ей ужасно хотелось посмотреть, какой стал теперь Вася, и вместе с
тем она понимала, что такое любопытство в настоящую минуту просто неприлично. Человек болен, а она
пойдет смотреть на него, как на редкого зверя. Когда после обеда отец лег в кабинете отдохнуть, Нюрочка дождалась появления Таисьи. Мастерица прошла на цыпочках и сообщила шепотом...
— Необходимо
послать за доктором, — решил о. Сергей. — И чем скорее,
тем лучше.
По дороге из Мурмоса в Ключевской завод
шли, не торопясь, два путника, одетые разночинцами. Стояло так называемое «отзимье»,
то есть
та весенняя слякоть, когда ни с
того ни с сего валится мокрый снег. Так было и теперь. Дорога пролегала по самому берегу озера Черчеж, с которого всегда дул ветер, а весенний ветер с озера особенно донимал.
Неточные совпадения
Городничий (в сторону).О, тонкая штука! Эк куда метнул! какого туману напустил! разбери кто хочет! Не знаешь, с которой стороны и приняться. Ну, да уж попробовать не куды
пошло! Что будет,
то будет, попробовать на авось. (Вслух.)Если вы точно имеете нужду в деньгах или в чем другом,
то я готов служить сию минуту. Моя обязанность помогать проезжающим.
Аммос Федорович. Да, нехорошее дело заварилось! А я, признаюсь,
шел было к вам, Антон Антонович, с
тем чтобы попотчевать вас собачонкою. Родная сестра
тому кобелю, которого вы знаете. Ведь вы слышали, что Чептович с Варховинским затеяли тяжбу, и теперь мне роскошь: травлю зайцев на землях и у
того и у другого.
Да объяви всем, чтоб знали: что вот, дискать, какую честь бог
послал городничему, — что выдает дочь свою не
то чтобы за какого-нибудь простого человека, а за такого, что и на свете еще не было, что может все сделать, все, все, все!
Городничий. Я здесь напишу. (Пишет и в
то же время говорит про себя.)А вот посмотрим, как
пойдет дело после фриштика да бутылки толстобрюшки! Да есть у нас губернская мадера: неказиста на вид, а слона повалит с ног. Только бы мне узнать, что он такое и в какой мере нужно его опасаться. (Написавши, отдает Добчинскому, который подходит к двери, но в это время дверь обрывается и подслушивавший с другой стороны Бобчинский летит вместе с нею на сцену. Все издают восклицания. Бобчинский подымается.)
А вы — стоять на крыльце, и ни с места! И никого не впускать в дом стороннего, особенно купцов! Если хоть одного из них впустите,
то… Только увидите, что
идет кто-нибудь с просьбою, а хоть и не с просьбою, да похож на такого человека, что хочет подать на меня просьбу, взашей так прямо и толкайте! так его! хорошенько! (Показывает ногою.)Слышите? Чш… чш… (Уходит на цыпочках вслед за квартальными.)