Неточные совпадения
— Все говорил… Как по крестьянам она прошла: молебны служили, попы по церквам манифест читали. Потом по городам воля разошлась
и на заводах, окромя наших… Мосей-то говорит, што большая может выйти ошибка, ежели время упустить. Спрячут, говорит, приказчики вашу волю —
и конец
тому делу.
Устюжаниновы повели заводское
дело сильною рукой, а так как на Урале в
то время рабочих рук было мало,
то они охотно принимали беглых раскольников
и просто бродяг, тянувших на Урал из далекой помещичьей «Расеи».
— Кто рано встает,
тому бог подает, Иван Семеныч, — отшучивался Груздев, укладывая спавшего на руках мальчика на полу в уголку, где кучер разложил дорожные подушки. — Можно один-то
день и не поспать: не много таких
дней насчитаешь. А я, между прочим, Домнушке наказал самоварчик наставить… Вот оно сон-то как рукой
и снимет. А это кто там спит? А, конторская крыса Овсянников… Чего-то с дороги поясницу разломило, Иван Семеныч!
— Хочешь сватом быть, Дорох?.. Сейчас ударим по рукам —
и дело свято… Пропьем, значит, твою девку, коли на
то пошло!
Положение Татьяны в семье было очень тяжелое. Это было всем хорошо известно, но каждый смотрел на это, как на что-то неизбежное. Макар пьянствовал, Макар походя бил жену, Макар вообще безобразничал, но где
дело касалось жены — вся семья молчала
и делала вид, что ничего не видит
и не слышит. Особенно фальшивили в этом случае старики, подставлявшие несчастную бабу под обух своими руками. Когда соседки начинали приставать к Палагее, она подбирала строго губы
и всегда отвечала одно
и то же...
Сваты даже легонько повздорили
и разошлись недовольные друг другом. Особенно недоволен был Тит: тоже послал бог свата, у которого семь пятниц на неделе. Да
и бабы хороши!
Те же хохлы наболтали, а теперь валят на баб. Во всяком случае,
дело выходит скверное: еще не начали, а уж разговор пошел по всему заводу.
Петр Елисеич был другого мнения, которое старался высказать по возможности в самой мягкой форме. В Западной Европе даровой крепостной труд давно уже не существует, а между
тем заводское
дело процветает благодаря машинам
и улучшениям в производстве. Конечно, сразу нельзя обставить заводы, но постепенно все устроится. Даже будет выгоднее
и для заводов эта новая система хозяйства.
Прошел
и успеньев
день. Заводские служащие, отдыхавшие летом, заняли свои места в конторе, как всегда, — им было увеличено жалованье, как мастерам
и лесообъездчикам. За контору никто
и не опасался, потому что служащим, поколениями выраставшим при заводском
деле и не знавшим ничего другого, некуда было
и деваться, кроме своей конторы. Вся разница теперь была в
том, что они были вольные
и никакой Лука Назарыч не мог послать их в «гору». Все смотрели на фабрику, что скажет фабрика.
Аграфену оставили в светелке одну, а Таисья спустилась с хозяйкой вниз
и уже там в коротких словах обсказала свое
дело. Анфиса Егоровна только покачивала в такт головой
и жалостливо приговаривала: «Ах, какой грех случился…
И девка-то какая, а вот попутал враг. То-то лицо знакомое: с первого раза узнала. Да такой другой красавицы
и с огнем не сыщешь по всем заводам…» Когда речь дошла до ожидаемого старца Кирилла, который должен был увезти Аграфену в скиты, Анфиса Егоровна только всплеснула руками.
За
день лошадь совсем отдохнула,
и сани бойко полетели обратно, к могилке о. Спиридона, а от нее свернули на дорогу к Талому. Небо обложили низкие зимние облака,
и опять начал падать мягкий снежок… Это было на руку беглецам. Скоро показался
и Талый,
то есть свежие пеньки, кучи куренных дров-долготья,
и где-то в чаще мелькнул огонек. Старец Кирилл молча добыл откуда-то мужицкую ушастую шапку
и велел Аграфене надеть ее.
Но черемуховая палка Тита, вместо нагулянной на господских харчах жирной спины Домнушки, угодила опять на Макара.
Дело в
том, что до последнего часа Макар ни слова не говорил отцу, а когда Тит велел бабам мало за малым собирать разный хозяйственный скарб, он пришел в переднюю избу к отцу
и заявил при всех...
— А сама виновата, — подтягивал Антип. — Ежели которая девка себя не соблюдает, так ее на части живую разрезать… Вот это какое
дело!.. Завсегда девка должна себя соблюдать, на
то и званье у ней такое: девка.
Нюрочке делалось совестно за свое любопытство,
и она скрывалась, хотя ее так
и тянуло в кухню, к живым людям. Петр Елисеич половину
дня проводил на фабрике,
и Нюрочка ужасно скучала в это время, потому что оставалась в доме одна, с глазу на глаз все с
тою же Катрей. Сидор Карпыч окончательно переселился в сарайную, а его комнату временно занимала Катря. Веселая хохлушка тоже заметно изменилась,
и Нюрочка несколько раз заставала ее в слезах.
За этим
делом Петр Елисеич совсем забыл окружающих
и даже о
том, что в последнее время отравляло ему жизнь.
Оставался Груздев, с которым Петра Елисеича связывало землячество, но
и тот показывался в Ключевском заводе редко
и вечно торопился по своим бесконечным
делам.
— А ведь ты верно говоришь, — согласился обескураженный Петр Елисеич. — Как это мне самому-то в голову не пришло? А впрочем, пусть их думают, что хотят… Я сказал только
то, что должен был сказать. Всю жизнь я молчал, Самойло Евтихыч, а тут прорвало… Ну, да теперь уж нечего толковать:
дело сделано.
И я не жалею.
— А кто его любит? Самое поганое
дело… Целовальники,
и те все разбежались бы, если бы ихняя воля. А только
дело верное, поэтому за него
и держимся… Ты думаешь, я много на караване заводском наживу? Иной год
и из кармана уплывет, а кабаками
и раскроюсь. Ежели бог пошлет счастки в Мурмосе, тогда
и кабаки побоку… Тоже выходит причина, чтобы не оставаться на Самосадке. Куда ни кинь, везде выходит, что уезжать.
В господский дом для увещания в
тот же
день были вызваны оба ходока
и волостные старички. С небольшими изменениями повторилась приблизительно
та же сцена, как
и тогда, когда ходоков приводили «судиться к приказчику». Каждый повторял свое
и каждый стоял на своем. Особенно в этом случае выдвинулся упрямый Тит Горбатый.
В это время обыкновенно в Туляцком конце «играли свадьбы», а нынче только Чеботаревы выдали одну дочь, да
и то все
дело свертели на скорую руку, так что свадьба походила на пожар.
— Всё
те же. Вон Аннушка привела третьева
дни сестру, так Корнило
и льнет. Любопытный, пес…
День сегодня тянулся без конца,
и Кузьмич точно забыл свой свисток. Аннушка уже несколько раз приставала к Наташке, чтобы
та сбегала в паровой корпус
и попросила Кузьмича отдать свисток.
— Ах, какое
дело!.. — повторял время от времени сам Груздев. — Разве так можно с людьми поступать?.. Вот у меня сколько на службе приказчиков… Ежели человек смышленый
и не вороватый, так я им дорожу. Берегу его, а не
то чтобы, например, в шею.
Илюшка вообще был сердитый малый
и косился на солдата, который без
дела только место просиживает да другим мешает. Гнать его из лавки тоже не приходилось, ну,
и пусть сидит, черт с ним! Но чем дальше,
тем сильнее беспокоили эти посещения Илюшку. Он начинал сердиться, как котенок, завидевший собаку.
— Вот
и с старушкой кстати прощусь, — говорил за чаем Груздев с грустью в голосе. — Корень была, а не женщина… Когда я еще босиком бегал по пристани, так она частенько началила меня…
То за вихры поймает,
то подзатыльника хорошего даст. Ох, жизнь наша, Петр Елисеич… Сколько ни живи, а все помирать придется. Говори мне спасибо, Петр Елисеич, что я тогда тебя помирил с матерью. Помнишь? Ежели
и помрет старушка, все же одним грехом у тебя меньше. Мать — первое
дело…
Про черный
день у Петра Елисеича было накоплено тысяч двенадцать, но они давали ему очень немного. Он не умел купить выгодных бумаг, а чтобы продать свои бумаги
и купить новые — пришлось бы потерять очень много на комиссионных расходах
и на разнице курса. Предложение Груздева пришлось ему по душе. Он доверялся ему вполне. Если что его
и смущало, так это груздевские кабаки. Но ведь можно уговориться, чтобы он его деньги пустил в оборот по другим операциям, как
та же хлебная торговля.
В скитах ждали возвращения матери Енафы с большим нетерпением. Из-под горы Нудихи приплелась даже старая схимница Пульхерия
и сидела в избе матери Енафы уже второй
день. Федосья
и Акулина
то приходили,
то уходили, сгорая от нетерпения. Скитские подъехали около полуден. Первой вошла Енафа, за ней остальные, а последним вошел Мосей, тащивший в обеих руках разные гостинцы с Самосадки.
Дело в
том, что Ефим Андреич только раз в жизни выезжал с Ключевского завода,
и то по случаю женитьбы, когда нужно было отправиться к невесте в Мурмос.
Дело в
том, что отец Парасковьи Ивановны вел торговлю в Мурмосе, имел небольшие деньги
и жил, «не задевая ноги за ногу», как говорят на заводах.
—
И не обернуть бы, кабы не померла матушка Палагея. Тошнехонько стало ему в орде, родителю-то, — ну, бабы
и зачали его сомущать да разговаривать. Агафью-то он любит, а Агафья ему: «Батюшко, вот скоро женить Пашку надо будет, а какие здесь в орде невесты?.. Народ какой-то морный, обличьем в татар, а
то ли
дело наши девки на Ключевском?» Побил, слышь, ее за эти слова раза два, а потом, после святой, вдруг
и склался.
Осмотрев работу, Груздев остался на несколько
дней, чтобы лично следить за
делом. До ближайшей деревни было верст одиннадцать, да
и та из четырех дворов, так что сначала Груздев устроился было на своей лодке, а потом перешел на берег. Угодливый
и разбитной солдат ему нравился.
Адам «начертан» богом пятого марта в шестом часу
дня; без души он пролетал тридцать лет, без Евы жил тридцать
дней, а в раю всего был от шестого часу до девятого; сатана зародился на море Тивериадском, в девятом валу, а на небе он был не более получаса; болезни в человеке оттого, что диавол «истыкал тело Адама» в
то время, когда господь уходил на небо за душой,
и т. д.,
и т. д.
— Ох, грешный я человек! — каялась она вслух в порыве своего восторженного настроения. — Недостойная раба… Все равно, как собака, которая сорвалась с цепи: сама бежит, а цепь за ней волочится, так
и мое
дело. Страшно, голубушка,
и подумать-то, што там будет, на
том свете.
— Мать Енафа совсем разнемоглась от огорчения, а
та хоть бы глазом повела: точно
и дело не ее… Видел я ее издальки, ровно еще краше стала.
— Прости ты ее, матушка, — молила Таисья, кланяясь Енафе в пояс. — Не от ума вышло это самое
дело… Да
и канун надо начинать, а
то анбашские, гляди, кончат.
— А из-за кого мы всю ночь пропустили? — жаловалась мать Енафа упавшим голосом. — Вот из-за нее: уперлась,
и конец
тому делу.
— Обнакновенно… Да ты чего, этово-тово, зубы-то скалишь, шишига? Тебе
дело говорят… Вот
и Мосей
то же скажет.
Крестился инок Кирилл на озере в самый
день крещения, прямо в проруби. Едва не замерз в ледяной воде. Сестру Авгарь окрестил он раннею весной в
том же озере, когда еще оставались забереги
и лед рассыпался сосульками.
Не один раз спрашивала Авгарь про убийство отца Гурия,
и каждый раз духовный брат Конон отпирался. Всю жизнь свою рассказывал, а этого не признавал, потому что очень уж приставала к нему духовная сестра с этим Гурием. Да
и дело было давно, лет десять
тому назад.
Эта жадность возмутила Мосея до глубины души,
и он с удовольствием порешил бы
и солдата вместе с вероотступником Кириллом. Два сапога — пара…
И Макар тоже хорош: этакое
дело сделали, а он за бабенкой увязался! Непременно
и ее убить надо, а
то еще объявит после. Все эти мысли пронеслись в голове Мосея с быстротой молнии, точно там бушевала такая же метель, как
и на Чистом болоте.
— Ну, а теперь куды мы его
денем? — спрашивал Артем, запрятывая кожаную сумку за пазуху. — Здесь не годится оставлять…
Та же Аграфена пойдет да на нас
и докажет.
Напротив базара, на самом видном месте, строился новый двухэтажный дом, вызывавший общие толки
и пересуды.
Дело в
том, что он строился совсем на господскую руку — с фундаментом, подвалом, печкой-голландкой
и другими затеями.
— А мы его в волости отдерем, ежели што… Не моги перечить родителю,
и конец
тому делу.
Дело кончилось
тем, что Ганна плюнула на нее, пала на землю
и горько зарыдала.
То, что некогда было с Аграфеной, повторилось сейчас с Федоркой, с
тою разницей, что Ганна «покрыла» глупую девку
и не сказала никому об ее грехе. О будущем она боялась
и подумать. Ясно было пока одно, что Федорке не бывать за Пашкой. А Федорка укрепилась
дня на три, а потом опять сбежала, да
и к утру не пришла, так что ее хватился
и сам старый Коваль.
— Как слышно, вы
и требы исправляете? Окрестить младенца можете, хороните умерших… Впрочем, это не мое
дело. Я не вмешиваюсь, а только высказал
то, что говорят иные.
Какой он смешной,
и притом это совсем другой человек, а не
тот главный управляющий Голиковский, о котором Нюрочка слышала раньше так много дурного, наконец, не
тот Голиковский, который ездил к ним через три
дня.
Желание отца было приведено в исполнение в
тот же
день. Нюрочка потащила в сарайную целый ворох книг
и торжественно приготовилась к своей обязанности чтицы. Она читала вслух недурно,
и, кроме Васи, ее внимательно слушали Таисья
и Сидор Карпыч. Выбор статей был самый разнообразный, но Васе больше всего нравились повести
и романы из русской жизни. В каждой героине он видел Нюрочку
и в каждом герое себя, а пока только не спускал глаз с своей сиделки.
Сколько ни галдели солдат Артем с Полуэхтом, так ничего
и не могли поделать с Мороком. На другой
день они явились уже с начальством во главе,
то есть привели из волости старосту.
— Што, подлецы, взяли? — ругался Морок, выходя из волости,
и показал собравшимся кукиш. — Не отдам Феклисту,
и конец
тому делу…
Когда Тит уж не мог больше притворяться,
то обещал отдуть Пашку черемуховою палкой, что нисколько не удовлетворило Никитича. Старики долго перекорялись
и спорили, а потом отправились решать свое
дело в кабак к Рачителихе. У стойки сидел старый Коваль, такой грустный
и невеселый.