Неточные совпадения
Илюшка продолжал молчать; он стоял спиной к окну и равнодушно смотрел в сторону, точно мать говорила стене. Это уже окончательно взбесило Рачителиху. Она выскочила за стойку и
ударила Илюшку
по щеке. Мальчик весь побелел от бешенства и, глядя на мать своими большими темными
глазами, обругал ее нехорошим мужицким словом.
Это слово точно придавило Макара, и он бессильно опустился на лавку около стола. Да, он теперь только разглядел спавшего на лавке маленького духовного брата, — ребенок спал, укрытый заячьей шубкой. У Макара заходили в
глазах красные круги, точно его
ударили обухом
по голове. Авгарь, воспользовавшись этим моментом, выскользнула из избы, но Макар даже не пошевелился на лавке и смотрел на спавшего ребенка, один вид которого повернул всю его душу.
Яркий день
ударил по глазам матери и Максима. Солнечные лучи согревали их лица, весенний ветер, как будто взмахивая невидимыми крыльями, сгонял эту теплоту, заменяя ее свежею прохладой. В воздухе носилось что-то опьяняющее до неги, до истомы.
Неточные совпадения
Иленька молчал и, стараясь вырваться, кидал ногами в разные стороны. Одним из таких отчаянных движений он
ударил каблуком
по глазу Сережу так больно, что Сережа тотчас же оставил его ноги, схватился за
глаз, из которого потекли невольные слезы, и из всех сил толкнул Иленьку. Иленька, не будучи более поддерживаем нами, как что-то безжизненное, грохнулся на землю и от слез мог только выговорить:
Внезапно
ударив кулаком
по столу, он наполнил комнату стеклянной дрожью посуды и, свирепо выкатив
глаза, закричал пьяным голосом:
Не более пяти-шести шагов отделяло Клима от края полыньи, он круто повернулся и упал, сильно
ударив локтем о лед. Лежа на животе, он смотрел, как вода, необыкновенного цвета, густая и, должно быть, очень тяжелая, похлопывала Бориса
по плечам,
по голове. Она отрывала руки его ото льда, играючи переплескивалась через голову его, хлестала
по лицу,
по глазам, все лицо Бориса дико выло, казалось даже, что и
глаза его кричат: «Руку… дай руку…»
Кроме этих слов, он ничего не помнил, но зато эти слова помнил слишком хорошо и, тыкая красным кулаком в сторону дирижера, как бы желая
ударить его
по животу, свирепея все более, наливаясь кровью, выкатывая
глаза, орал на разные голоса:
Говорил он мрачно, решительно, очень
ударяя на о и переводя угрюмые
глаза с дяди Миши на Сомову, с нее на Клима. Клим подумал, что возражать этому человеку не следует, он, пожалуй, начнет ругаться, но все-таки попробовал осторожно спросить его
по поводу цинизма; Гусаров грубовато буркнул: