Неточные совпадения
Описываемая сцена происходила на улице, у крыльца суслонского волостного правления. Летний вечер
был на исходе, и возвращавшийся с покосов народ не останавливался около волости: наработавшиеся за день рады
были месту. Старика окружили только те мужики, которые привели его с покоса, да несколько
других, страдавших неизлечимым любопытством. Село
было громадное, дворов в пятьсот, как все сибирские села, но в страду оно безлюдело.
Это
был тот самый бродяга, который убежал из суслонского волостного правления. Нахлобучив свою валеную шляпу на самые глаза, он вышел на двор. На террасе в это время показались три разодетых барышни. Они что-то кричали старику в халате, взвизгивали и прятались одна за
другую, точно взбесившаяся лошадь могла прыгнуть к ним на террасу.
— Одна мебель чего мне стоила, — хвастался старик, хлопая рукой по дивану. — Вот за эту орехову плачено триста рубликов… Кругленькую копеечку стоило обзаведенье, а нельзя супротив
других ниже себя оказать. У нас в Заполье по-богатому все дома налажены, так оно и совестно свиньей
быть.
— У нас между первой и второй не дышат, — объяснил он. — Это по-сибирски выходит. У нас все в Заполье не дураки
выпить. Лишнее в
другой раз переложим, а в компании нельзя. Вот я и стар, а компании не порчу… Все бросить собираюсь.
Другим важным обстоятельством
было то, что Заполье занимало границу, отделявшую собственно Зауралье от начинавшейся за ним степи, или, как говорили мужики, «орды».
Были еще две маленьких комнаты, в одной из которых стояла кровать хозяина и несгораемый шкаф, а в
другой жила дочь Устинька с старухой нянькой.
Ну, пока мы к заводам обязанные
были, так оно некуда
было деться, а теперь совсем
другое.
— Ведь вот вы все такие, — карал он гостя. — Послушать, так все у вас как по-писаному, как следует
быть… Ведь вот сидим вместе,
пьем чай, разговариваем, а не съели
друг друга. И дела раньше делали… Чего же Емельяну поперек дороги вставать? Православной-то уж ходу никуда нет… Ежели уж такое дело случилось, так надо по человечеству рассудить.
— Посмотрим, — бормотал он, поглядывая на Галактиона. — Только ведь в устье-то вода
будет по весне долить. Сила не возьмет… Одна
другую реки
будут подпирать.
Емельян, по обыкновению, молчал, точно его кто на ключ запер. Ему
было все равно: Суслон так Суслон, а хорошо и на устье. Вот Галактион
другое, — у того что-то
было на уме, хотя старик и не выпытывал прежде времени.
— Думал я, по осени сыграем свадьбу… По-хорошему, думал, все дельце пойдет. А теперь
другое… Да. Через две недели теперь свадьба
будет.
— Ты у меня поговори, Галактион!.. Вот сынка бог послал!.. Я о нем же забочусь, а у него пароходы на уме. Вот тебе и пароход!.. Сам виноват, сам довел меня. Ох, согрешил я с вами: один умнее отца захотел
быть и
другой туда же… Нет, шабаш!
Будет веревки-то из меня вить… Я и тебя, Емельян, женю по пути. За один раз терпеть-то от вас. Для кого я хлопочу-то, галманы вы этакие? Вот на старости лет в новое дело впутываюсь, петлю себе на шею надеваю, а вы…
Дед так и прожил «колобком» до самой смерти, а сын, Михей Зотыч, уже
был приписан к заводским людям, наравне с
другими детьми.
Получив вольную (действие происходило в сороковых годах), Михей Зотыч остался на заводах. Он арендовал у заводовладельца мельницу в верховьях Ключевой и зажил на ней совсем вольным человеком. Нужно
было снова нажить капитал, чтобы выступить на
другом поприще. И этот последний шаг Михей Зотыч делал сейчас.
И в то же время нужно
было сделать все по-настоящему, чтобы не осрамиться перед
другими и не запереть ход оставшимся невестам.
— Ну, капитал дело наживное, — спорила
другая тетка, — не с деньгами жить… А вот карахтером-то ежели в тятеньку родимого женишок издастся, так уж оно не того… Михей-то Зотыч, сказывают, двух жен в гроб заколотил. Аспид настоящий, а не человек. Да еще сказывают, что у Галактиона-то Михеича уж
была своя невеста на примете, любовным делом, ну, вот старик-то и торопит, чтобы огласки какой не вышло.
И действительно, Галактион интересовался, главным образом, мужским обществом. И тут он умел себя поставить и просто и солидно: старикам — уважение, а с
другими на равной ноге. Всего лучше Галактион держал себя с будущим тестем, который закрутил с самого первого дня и мог говорить только всего одно слово: «
Выпьем!» Будущий зять оказывал старику внимание и делал такой вид, что совсем не замечает его беспросыпного пьянства.
Такое поведение, конечно, больше всего нравилось Анфусе Гавриловне, ужасно стеснявшейся сначала перед женихом за пьяного мужа, а теперь жених-то в одну руку с ней все делал и даже сам укладывал спать окончательно захмелевшего тестя.
Другим ужасом для Анфусы Гавриловны
был сын Лиодор, от которого она прямо откупалась: даст денег, и Лиодор пропадет на день, на два. Когда он показывался где-нибудь на дворе, девушки сбивались, как овечье стадо, в одну комнату и запирались на ключ.
— Вы доброю волею за меня идете, Серафима Харитоновна? Пожалуйста, не обижайтесь на меня: может
быть, у вас
был кто-нибудь
другой на примете?
Другие называли Огибенина просто «Еграшкой модником». Анфуса Гавриловна
была взята из огибенинского дома, хотя и состояла в нем на положении племянницы. Поэтому на малыгинскую свадьбу Огибенин явился с большим апломбом, как один из ближайших родственников. Он относился ко всем свысока, как к дикарям, и чувствовал себя на одной ноге только с Евлампией Харитоновной.
Из всей этой малыгинской родни и сборных гостей Галактиону ближе всех пришелся по душе будущий родственник, немец Штофф. Это
был небольшого роста господин, немного припадавший на левую ногу. Лицо у немца
было совсем русское и даже обросло по-русски какою-то мочальною бороденкой. Знакомство состоялось как-то сразу, и будущие зятья полюбились
друг другу.
Появились и
другие неизвестные люди. Их привел неизвестно откуда Штофф. Во-первых, вихлястый худой немец с бритою верхней губой, — он говорил только вопросами: «Что вы думаете? как вы сказали?» Штофф отрекомендовал его своим самым старым
другом, который попал в Заполье случайно, проездом в Сибирь. Фамилия нового немца
была Драке, Федор Федорыч.
Последними уже к большому столу явились два новых гостя. Один
был известный поляк из ссыльных, Май-Стабровский, а
другой — розовый, улыбавшийся красавец, еврей Ечкин. Оба они
были из дальних сибиряков и оба попали на свадьбу проездом, как знакомые Полуянова. Стабровский, средних лет господин, держал себя с большим достоинством. Ечкин поразил всех своими бриллиантами, которые у него горели везде, где только можно
было их посадить.
— Это, голубчик, гениальнейший человек, и
другого такого нет, не
было и не
будет. Да… Положим, он сейчас ничего не имеет и бриллианты поддельные, но я отдал бы ему все, что имею. Стабровский тоже хорош, только это уж
другое: тех же щей, да пожиже клей. Они там, в Сибири, большие дела обделывали.
В
других комнатах
были рассажены остальные гости, причем самые неважные
были переведены вниз.
Теперь роли переменились. Женившись, Галактион сделался совершенно
другим человеком. Свою покорность отцу он теперь выкупал вызывающею самостоятельностью, и старик покорился, хотя и не вдруг. Это
была серьезная борьба. Михей Зотыч сердился больше всего на то, что Галактион начал относиться к нему свысока, как к младенцу, — выслушает из вежливости, а потом все сделает по-своему.
Сказано — сделано, и старики ударили по рукам. Согласно уговору Михей Зотыч должен
был ожидать верного слугу в Баклановой, где уже вперед купил себе лошадь и телегу. Вахрушка скоро разделался с писарем и на
другой день ехал уже в одной телеге с Михеем Зотычем.
В лице Вахрушки хитрый старик приобрел очень хорошего сотрудника. Вахрушка
был человек бывалый, насмотрелся всячины, да и свою округу знал как пять пальцев. Потом он
был с бедной приуральской стороны и знал цену окружавшему хлебному богатству, как никто
другой.
Другой вопрос, который интересовал старого мельника,
был тот, где устроить рынок. Не покупать же хлеб в Заполье, где сейчас сосредоточивались все хлебные операции. Один провоз съест. Мелкие торжки, положим, кое-где
были, но нужно
было выбрать из них новин пункт. Вот в Баклановой по воскресеньям бывал подвоз хлеба, и в
других деревнях.
— Не любишь? забыл? — шептала она, отступая. —
Другую полюбил? А эта
другая рохля и плакса. Разве тебе такую
было нужно жену? Ах, Галактион Михеич! А вот я так не забыла, как ты на своей свадьбе смотрел на меня… ничего не забыла. Сокол посмотрел, и нет девушки… и не стыдно мне нисколько.
Нужно
было сделать решительный шаг в ту или
другую сторону, а теперь оставалось делать такой вид, что он все принял за глупую выходку и не придает ничему серьезного значения.
Запас сведений об этих
других прочих местах оказался самым ограниченным, вернее сказать — запольские купцы ничего не знали, кроме своего родного Заполья. Молодые купцы
были бы и рады устраиваться по-новому, да не умели, а старики артачились и не хотели ничего знать. Вообще разговоров и пересудов
было достаточно, а какая-то невидимая беда надвигалась все ближе и ближе.
Доставалось на орехи и «полуштофову тестю», то
есть Харитону Артемьичу. Он первый призрел голого немца, да еще дочь за него замуж выдал. Вот теперь все и расхлебывай. Да и
другой зять, Галактион, тоже хорош: всем мельникам запер ход, да еще рынок увел к себе в Суслон.
— Ничего, ничего, старичок. Всем хлеба хватит… Мы ведь себе только рожь берем, а вам всю пшеницу оставляем.
Друг другу не
будем мешать, старичок.
Старшему сыну Серафимы
было уже четыре года, его звали Сережей. За ним следовали еще две девочки-погодки, то
есть родившиеся через год одна после
другой. Старшую звали Милочкой, младшую Катей. Как Серафима ни любила мужа, но трехлетняя, почти без перерыва, беременность возмутила и ее.
Эти слова каждый раз волновали Галактиона. Деревня тоже давно надоела ему, да и делать здесь
было нечего, — и без него отец с Емельяном управятся. Собственно удерживало Галактиона последнее предприятие: он хотел открыть дорогу зауральской крупчатке туда, на Волгу, чтоб обеспечить сбыт надолго. Нужно
было только предупредить
других, чтобы снять сливки.
— У вас
есть деньги? — спросил Штофф уже совершенно
другим тоном, продолжая какую-то свою мысль.
Вы только подумайте: вот сейчас мы все хлопочем, бьемся, бегаем за производителем и потребителем, угождаем какому-нибудь хозяину, вообще зависим направо и налево, а тогда
другие будут от нас зависеть.
— Вторую мельницу строить не
буду, — твердо ответил Галактион. —
Будет с вас и одной. Да и дело не стоящее. Вон запольские купцы три мельницы-крупчатки строят, потом Шахма затевает, —
будете не зерно молоть, а
друг друга есть. Верно говорю… Лет пять еще поработаешь, а потом хоть замок весь на свою крупчатку. Вот сам увидишь.
Вернувшись домой, Галактион почувствовал себя чужим в стенах, которые сам строил. О себе и о жене он не беспокоился, а вот что
будет с детишками? У него даже сердце защемило при мысли о детях. Он больше
других любил первую дочь Милочку, а старший сын
был баловнем матери и дедушки. Младшая Катя росла как-то сама по себе, и никто не обращал на нее внимания.
Отправляясь в первый раз с визитом к своему
другу Штоффу, Галактион испытывал тяжелое чувство. Ему еще не случалось фигурировать в роли просителя, и он испытывал большое смущение. А вдруг Штофф сделает вид, что не помнит своих разговоров на мельнице? Все может
быть.
Вместе с
другими пил и Галактион, то
есть заставляла его
пить Пашенька.
Галактион слушал эту странную исповедь и сознавал, что Харитина права. Да, он отнесся к ней по-звериному и, как настоящий зверь, схватил ее давеча. Ему сделалось ужасно совестно. Женатый человек, у самого две дочери на руках, и вдруг кто-нибудь
будет так-то по-звериному хватать его Милочку… У Галактиона даже пошла дрожь по спине при одной мысли о такой возможности. А чем же Харитина хуже
других? Дома не у чего
было жить, вот и выскочила замуж за первого встречного. Всегда так бывает.
Харитина необыкновенно скоро вошла во вкус новой обстановки и устраивала все, как у
других, то
есть главным образом как у Стабровских.
Потом Харитина вдруг замолчала, пригорюнилась и начала смотреть на Галактиона такими глазами, точно видела его в первый раз. Гость
пил чай и думал, какая она славная, вот эта Харитина. Эх, если б ей
другого мужа!.. И понимает все и со всяким обойтись умеет, и развеселится, так любо смотреть.
Этот первый визит оставил в Галактионе неизгладимое впечатление. Что-то новое хлынуло на него, совсем
другая жизнь, о какой он знал только понаслышке. Харитина откачнулась от своего купечества и жила уже совсем по-другому. Это новое уже
было в Заполье, вот тут, совсем близко.
Но ведь не он, так на его место найдется десяток
других охотников, притом во главе конкурса стоял такой почтенный человек, как старик Луковников; наконец, ему не из чего
было выбирать, а жить
было нужно.
Эта первая неудачная встреча не помешала следующим, и доктор даже понравился Галактиону, как человек совершенно
другого, неизвестного ему мира. Доктор постоянно
был под хмельком и любил поговорить на разные темы, забывая на
другой день, о чем говорилось вчера.
Крепкий
был старик и крепко жил, не в пример
другим прочим.
— А между тем обидно, Тарас Семеныч. Поставьте себя на мое место. Ведь еврей такой же человек. Среди евреев
есть и дураки и хорошие люди. Одним словом, предрассудок. А что верно, так это то, что мы люди рабочие и из ничего создаем капиталы. Опять-таки: никто не мешает работать
другим. А если вы не хотите брать богатства, которое лежит вот тут, под носом… Упорно не хотите. И средства
есть и энергия, а только не хотите.