Неточные совпадения
Уж отколь он взялся, не могу сказать, точно
вот из земли вырос.
— Стрела, а не девка! — еще больше некстати похвалил ее захмелевший домовладыка. —
Вот посмотри, Михей Зотыч, она и мне ложку деревянную приволокет: знает мой карахтер. Еще не успеешь подумать, а она
уж сделала.
— А то как же… И невесту
уж высмотрел. Хорошая невеста, а женихов не было. Ну,
вот я и пришел… На вашей Ключевой женюсь.
— А
уж это как бог приведет…
Вот еще как мои-то помощники. Емельян-то, значит, большак, из воли не выходит, а на Галактиона как будто и не надеюсь. Мудреный он у меня.
— Ведь
вот вы все такие, — карал он гостя. — Послушать, так все у вас как по-писаному, как следует быть… Ведь
вот сидим вместе, пьем чай, разговариваем, а не съели друг друга. И дела раньше делали… Чего же Емельяну поперек дороги вставать? Православной-то
уж ходу никуда нет… Ежели
уж такое дело случилось, так надо по человечеству рассудить.
Хозяин только развел руками.
Вот тут и толкуй с упрямым старичонкой. Не угодно ли дожидаться, когда он умрет, а Емельяну
уж под сорок. Скоро седой волос прошибет.
— Ну, капитал дело наживное, — спорила другая тетка, — не с деньгами жить… А
вот карахтером-то ежели в тятеньку родимого женишок издастся, так
уж оно не того… Михей-то Зотыч, сказывают, двух жен в гроб заколотил. Аспид настоящий, а не человек. Да еще сказывают, что у Галактиона-то Михеича
уж была своя невеста на примете, любовным делом, ну,
вот старик-то и торопит, чтобы огласки какой не вышло.
Анфуса Гавриловна все это слышала из пятого в десятое, но только отмахивалась обеими руками: она хорошо знала цену этим расстройным свадебным речам. Не одно хорошее дело рассыпалось
вот из-за таких бабьих шепотов. Лично ей жених очень нравился, хотя она многого и не понимала в его поведении. А главное, очень
уж пришелся он по душе невесте. Чего же еще надо? Серафимочка точно помолодела лет на пять и была совершенно счастлива.
Можно себе представить общее удивление. Писарь настолько потерялся, что некоторое время не мог выговорить ни одного слова. Да и все другие точно онемели.
Вот так гостя бог послал!.. Не успели все опомниться, а мудреный гость
уже в дверях.
—
Уж ты дашь, что говорить… Даже
вот как дашь… Не обрадуешься твоей-то пользе.
— Э, дела найдем!.. Во-первых, мы можем предоставить вам некоторые подряды, а потом… Вы знаете, что дом Харитона Артемьича на жену, — ну, она передаст его вам:
вот ценз. Вы на соответствующую сумму выдадите Анфусе Гавриловне векселей и дом… Кроме того, у вас
уже сейчас в коммерческом мире есть свое имя, как дельного человека, а это большой ход. Вас знают и в Заполье и в трех уездах… О, известность — тоже капитал!
Этот первый визит оставил в Галактионе неизгладимое впечатление. Что-то новое хлынуло на него, совсем другая жизнь, о какой он знал только понаслышке. Харитина откачнулась от своего купечества и жила
уже совсем по-другому. Это новое
уже было в Заполье,
вот тут, совсем близко.
— Да я не про то, что ты с канпанией канпанился, — без этого мужчине нельзя.
Вот у Харитины-то что ты столько времени делал? Муж в клубе, а у жены чуть не всю ночь гость сидит. Я
уж раз с пять Аграфену посылала узнавать про тебя. Ох,
уж эта мне Харитина!..
Сам-то
вот прожил век по старинке, а дочери
уж как будто и не приходится.
— Да
уж я и сам думал, Борис Яковлич, и так и этак. Все равно ничего не выходит. Думаю
вот, когда у протопопа старшая дочь кончит в гимназии, так чтоб она поучила Устюшу… Оболванит немного.
— Ах, какой вы, Тарас Семеныч! Стабровский делец — одно, а Стабровский семейный человек, отец — совсем другое. Да
вот сами увидите, когда поближе познакомитесь. Вы лучше спросите меня: я-то о чем хлопочу и беспокоюсь? А
уж такая натура: вижу, девочка растет без присмотру, и меня это мучит. Впрочем, как знаете.
—
Вот мы приехали знакомиться, — с польскою ласковостью заговорил Стабровский, наблюдая дочь. — Мы, старики,
уже прожили свое, а молодым людям придется еще жить. Покажите нам свою славяночку.
—
Уж вы нас извините, — оправдывался Тарас Семеныч. — Сиротой растет девочка,
вот главная причина, а потом ведь у нас все попросту.
Благодарная детская память сохранила и перенесла это первое впечатление через много лет, когда Устенька
уже понимала, как много и красноречиво говорят
вот эти гравюры картин Яна Матейки [Ян Матейко (1838–1893) — выдающийся польский живописец.] и Семирадского [Семирадский Генрих Ипполитович (1843–1902) — русский живописец.], копии с знаменитых статуй, а особенно та этажерка с нотами, где лежали рыдающие вальсы Шопена, старинные польские «мазуры» и еще много-много других хороших вещей, о существовании которых в Заполье даже и не подозревали.
—
Вот это главная комната в доме, потому что в ней мы зарабатываем свое будущее, — объяснял Стабровский гостю. —
Вот и вашей славяночке
уже приготовлена парта. Здесь царство мисс Дудль, и я спрашиваю ее позволения, прежде чем войти.
— А ты, зятюшка, не очень-то баб слушай… — тайно советовал этот мудрый тесть. — Они, брат, изведут кого угодно.
Вот смотри на меня:
уж я, кажется, натерпелся от них достаточно. Даже от родных дочерей приходится терпеть… Ты не поддавайся бабам.
— Э, вздор!.. Никто и ничего не узнает. Да ты в первый раз, что ли, в Кунару едешь?
Вот чудак.
Уж хуже, брат, того, что про тебя говорят, все равно не скажут. Ты думаешь, что никто не знает, как тебя дома-то золотят? Весь город знает… Ну, да все это пустяки.
— Есть и новое, Карла Карлыч… Хороша девушка объявилась у Маркотиных. И ростом взяла, и из себя
уж столь бела… Матреной звать. Недавно тут Илья Фирсыч наезжал, тот
вот как обихаживал с ней вприсядку. Лебедь белая, а не девка.
—
Вот тебе и зять! — удивлялся Харитон Артемьич. — У меня все зятья такие: большая родня — троюродное наплевать. Ты
уж лучше к Булыгиным-то не ходи, только себя осрамишь.
Галактион понимал только одно, что не сегодня-завтра все конкурсные плутни выплывут на свежую воду и что нужно убираться отсюда подобру-поздорову. Штоффу он начинал не доверять. Очень
уж хитер немец.
Вот только бы банк поскорее открыли. Хлопоты по утверждению банковского устава вел в Петербурге Ечкин и писал, что все идет отлично.
Когда мельник Ермилыч заслышал о поповской помочи, то сейчас же отправился верхом в Суслон. Он в последнее время вообще сильно волновался и начинал не понимать, что делается кругом. Только и радости, что поговорит с писарем. Этот
уж все знает и всякое дело может рассудить. Закон-то
вот как выучил… У Ермилыча было страстное желание еще раз обругать попа Макара, заварившего такую кашу. Всю округу поп замутил, и никто ничего не знает, что дальше будет.
— Есть у меня словечко ему сказать… Осрамил он нас всех,
вот что.
Уж я думал, думал и порешил: поеду и обругаю попа.
— То-то
вот очень
уж много охотников-то до мзды, во-первых, а во-вторых, надо ее умеючи брать, ибо и мзда идет к рукам.
— Да… вообще… — думал писарь вслух… —
Вот мы лежим с тобою на травке, Ермилыч… там, значит, помочане орудуют… поп Макар
уж вперед все свои барыши высчитал… да… Так еще, значит, отцами и дедами заведено, по старинке, и вдруг — ничего!
— Да так…
Вот ты теперь ешь пирог с луком, а вдруг протянется невидимая лапа и цап твой пирог. Только и видел… Ты пасть-то раскрыл, а пирога
уж нет. Не понимаешь? А дело-то к тому идет и даже весьма деликатно и просто.
— Да насчет всего… Ты
вот думаешь: «далеко Заполье», а оно
уж тут, у тебя под носом. Одним словом — все слопают.
— Опять ты глуп… Раньше-то ты сам цену ставил на хлеб, а теперь будешь покупать по чужой цене. Понял теперь? Да еще сейчас вам, мелкотравчатым мельникам, повадку дают, а после-то всех в один узел завяжут… да… А ты сидишь да моргаешь… «Хорошо», говоришь.
Уж на что лучше… да… Ну, да это пустяки, ежели сурьезно разобрать. Дураков учат и плакать не велят… Похожи есть патреты.
Вот как нашего брата выучат!
Этот разговор с Ермилычем засел у писаря в голове клином.
Вот тебе и банк!.. Ай да Ермилыч, ловко! В Заполье свою линию ведут, а Ермилыч свои узоры рисует. Да, штучка тепленькая, коли на то пошло. Писарю даже сделалось смешно, когда он припомнил родственника Карлу, мечтавшего о своем кусочке хлеба с маслом. Тут
уж дело пахло не кусочком и не маслом.
—
Уж как господь пошлет, а я только об одном молюсь, как бы я с него лишнего не взял… да.
Вот теперь попадье пришел помогать столы ставить.
Это
уже окончательно взбесило писаря. Бабы и те понимают, что попрежнему жить нельзя. Было время, да отошло… да… У него опять заходил в голове давешний разговор с Ермилычем. Ведь
вот человек удумал штуку. И как еще ловко подвел. Сам же и смеется над городским банком. Вдруг писаря осенила мысль. А что, если самому на манер Ермилыча, да не здесь, а в городе? Писарь даже сел, точно его кто ударил, а потом громко засмеялся.
— Ах, какой ты! Со богатых-то вы все оберете, а нам
уж голенькие остались. Только бы на ноги встать,
вот главная причина. У тебя вон пароходы в башке плавают, а мы по сухому бережку с молитвой будем ходить. Только бы мало-мало в люди выбраться, чтобы перед другими не стыдно было. Надоело
уж под начальством сидеть, а при своем деле сам большой, сам маленький. Так я говорю?
— Ничего я не знаю, а только сердце горит.
Вот к отцу пойду, а сам волк волком.
Уж до него тоже пали разные слухи, начнет выговаривать. Эх, пропадай все проподом!
— Симон, бойся проклятых баб. Всякое несчастье от них… да.
Вот смотри на меня и казнись. У нас
уж такая роковая семья… Счастья нет.
—
Уж какая судьба выпадет.
Вот вы гонялись за Харитиной, а попали на меня. Значит, была одна судьба, а сейчас вам выходит другая: от ворот поворот.
—
Вот что, мамаша, кто старое помянет, тому глаз вон. Ничего больше не будет. У Симы я сам выпрошу прощенье, только вы ее не растравляйте. Не ее, а детей жалею. И вы меня простите. Так
уж вышло.
— Молода ты, Харитина, — с подавленною тоской повторял Полуянов, с отеческой нежностью глядя на жену. — Какой я тебе муж был? Так, одно зверство. Если бы тебе настоящего мужа… Ну, да что об этом говорить!
Вот останешься одна, так тогда устраивайся
уж по-новому.
Харитина вспомнила предсказание Галактиона и засмеялась.
Вот придумал человек!.. А все-таки он пришел в суд, и она
уже не чувствовала убивавшего ее одиночества.
— Смотри, Галактион, теперь
вот ты ломаешься да мудришь над Серафимой, и бог-то и найдет. Это
уж всегда так бывает.
Вот посмотри на меня: по видимости как будто и человек, а в середине
уж труха.
Вот как обувают — одна нога в сапоге, а на другой
уж лапоть.
— Н-но-о? Ведь в кои-то веки довелось испить дешевки. Михей-то Зотыч, тятенька, значит, в Шабрах строится, Симон на новой мельнице, а мы, значит, с Емельяном в Прорыве руководствуем…
Вот я и вырвался. Ах, братец ты мой, Галактион Михеич, и что вы только придумали!
Уж можно сказать, што уважили вполне.
— Ух, надоела мне эта самая деревенская темнота! — повторял он. — Ведь я-то не простой мужик, Галактион Михеич, а свою полировку имею… За битого двух небитых дают. Конешно, Михей Зотыч жалованья мне не заплатили, это точно, а я не сержусь… Что же, ему, может, больше надо. А
уж в городе-то я
вот как буду стараться. У меня короткий разговор: раз, два — и готово. Ха-ха… Дела не подгадим. Только
вот с мертвяком ошибочка вышла.
Вот в Тюмени
уже есть два парохода, но владельцы не понимают, какое сокровище у них в руках.
—
Уж это такой человек, Харитина Харитоновна, такой… Таких-то и не видывано еще. Ума — палата,
вот главное… На што тятенька грозен, а и тот ничего не может супротив. Полная неустойка.
— Один ты у меня правильный зять, — говорил Харитон Артемьич, забывая старую семейную рознь. — Золото, а не мужик… Покойница Фуса постоянно это говорила, а я перечил ей. Теперь
вот и перечить некому будет. Ох, горюшко!.. Ты
уж, писарь, постарайся на последях-то.