Неточные совпадения
Это замечание поставило хозяина в тупик: обидеться или поворотить
на шутку? Вспомнив про дочерей, он только замычал. Ответил бы Харитон Артемьич, — ох, как тепленько бы ответил! — да лиха беда, по рукам и ногам связан. Провел он
дорогого гостя в столовую, где уже был накрыт стол, уставленный винами и закусками.
— Ну, здравствуй,
дорогой гостенек, — поздоровался он, наконец. — Али
на богомолье куда наклался?
— За пароходом дело не встанет… По другим-то местам везде пароходы, а мы все гужом волокем. Отсюда во все стороны
дорога: под Семипалатинск, в степь,
на Обь к рыбным промыслам… Работы хватит.
Упрямый старик сердился всю
дорогу и все поглядывал
на Галактиона, который не проронил ни слова. Подъезжая к Заполью, Михей Зотыч проговорил...
Счет шел
на ассигнации, но эти крепостные ассигнации стоили
дороже вольных серебряных рублей.
— Ах, ты какой, право!.. Лучше бы своротить с
дороги. Неровен час… Ежели пьяный, так оно лучше не попадаться ему
на глаза.
Эти слова каждый раз волновали Галактиона. Деревня тоже давно надоела ему, да и делать здесь было нечего, — и без него отец с Емельяном управятся. Собственно удерживало Галактиона последнее предприятие: он хотел открыть
дорогу зауральской крупчатке туда,
на Волгу, чтоб обеспечить сбыт надолго. Нужно было только предупредить других, чтобы снять сливки.
Бойкая жизнь Поволжья просто ошеломила Галактиона. Вот это, называется, живут вовсю. Какими капиталами ворочают, какие дела делают!.. А здесь и развернуться нельзя: все гужом идет. Не ускачешь далеко. А там и чугунка и пароходы. Все во-время,
на срок. Главное, не ест перевозка, — нет месячных распутиц, весенних и осенних, нет летнего ненастья и зимних вьюг, — везде скатертью
дорога.
Столовая тоже отличалась и громадным буфетом, походившим
на орган в католической церкви, и неудобными, но
дорогими резными стульями, и мудреною сервировкой.
Она показала Галактиону свою спальню, поразившую его своею роскошью: две кровати красного дерева стояли под каким-то балдахином, занавеси
на окнах были из розового шелка, потом великолепный мраморный умывальник,
дорогой персидский ковер во весь пол, а туалет походил
на целый магазин.
— А как вы думаете относительно сибирской рыбы? У меня уже арендованы пески
на Оби в трех местах. Тоже дело хорошее и верное. Не хотите? Ну, тогда у меня есть пять золотых приисков в оренбургских казачьих землях… Тут уж дело вернее смерти. И это не нравится? Тогда, хотите, получим концессию
на устройство подъездного пути от строящейся Уральской железной
дороги в Заполье? Через пять лет вы не узнали бы своего Заполья: и банки, и гимназия, и театр, и фабрики кругом. Только нужны люди и деньги.
Этот случайный разговор с писарем подействовал
на Галактиона успокоивающим образом. Кажется, ничего особенного не было сказано, а как-то легче
на душе. Именно в таком настроении он поехал
на другой день утром к отцу. По
дороге встретился Емельян.
Какое-то странное волнение охватило Галактиона, точно он боялся чего-то не довезти и потерять
дорогой. А потом эта очищающая жажда высказаться, выложить всю душу… Ему сделалось даже страшно при мысли, что отец мог вдруг умереть, и он остался бы навсегда с тяжестью
на душе.
Галактион молча усадил Харитину
на извозчика и, кажется, готов был промолчать всю
дорогу. Чувство страха, охватившее ее у Стабровских, сменилось теперь мучительным желанием освободиться от его присутствия и остаться одной, совершенно одной. Потом ей захотелось сказать ему что-нибудь неприятное.
Эта сцена не выходила из головы Галактиона всю
дорогу, пока он ехал к себе
на Городище.
Они по целым часам ждали его в банке, теряя
дорогое время, выслушивали его грубости и должны были заискивающе улыбаться, когда
на душе скребли кошки и накипала самая лютая злоба.
— Да, теперь все будет зависеть от железной уральской
дороги, когда ее проведут от Перми до Тюмени, — ораторствовал Ечкин. — Вся картина изменится сразу… Вот случай заодно провести ветвь
на Заполье.
— И будешь возить по чужим дворам, когда дома угарно. Небойсь стыдно перед детьми свое зверство показывать… Вот так-то, Галактион Михеич! А ведь они, дети-то, и совсем большие вырастут. Вырасти-то вырастут, а к отцу путь-дорога заказана. Ах, нехорошо!.. Жену не жалел, так хоть детей бы пожалел. Я тебе по-стариковски говорю… И обидно мне
на тебя и жаль. А как жалеть, когда сам человек себя не жалеет?
Мельница Луковникова тоже работала отлично, хотя и в менее выгодных условиях, проигрывая
на летней перевозке гужом, — верховые мельники подвезли зерно по дешевой зимней
дороге.
Ечкин действительно предложил ему место
на будущей железной
дороге, и он с удовольствием согласился послужить.
Полуянов долго не решался сделать окончательный выбор деятельности, пока дело не решилось само собой. Раз он делал моцион перед обедом, — он приобретал благородные привычки, — и увидел новую вывеску
на новом доме: «Главное управление Запольской железной
дороги». Полуянов остановился, протер глаза, еще раз перечитал вывеску и сказал всего одно слово...
— Это какое-то безумие, — говорил Мышников. — Я
на месте Ечкина давно бы повесился, а он железную
дорогу строить придумал.
Так братья и не успели переговорить. Впрочем, взглянув
на Симона, Галактион понял, что тут всякие разговоры излишни. Он опоздал. По
дороге в комнату невесты он встретил скитского старца Анфима, — время проходило, минуя этого человека, и он оставался таким же черным, как в то время, когда венчал Галактиона. За ним в скит был послан нарочный гонец, и старик только что приехал.
Скитские старцы ехали уже второй день. Сани были устроены для езды в лес, некованные, без отводов, узкие и
на высоких копыльях. Когда выехали
на настоящую твердую
дорогу, по которой заводские углепоставщики возили из куреней
на заводы уголь, эти лесные сани начали катиться, как по маслу, и несколько раз перевертывались. Сконфуженная лошадь останавливалась и точно с укором смотрела
на валявшихся по
дороге седоков.
Скитники
на брезгу уже ехали дальше. Свои лесные сани они оставили у доброхота Василия, а у него взамен взяли обыкновенные пошевни, с отводами и подкованными полозьями. Теперь уж
на раскатах экипаж не валился набок, и старики переглядывались. Надо полагать, он отстал. Побился-побился и бросил. Впрочем, теперь другие интересы и картины захватывали их. По
дороге то и дело попадались пешеходы, истомленные, худые, оборванные, с отупевшим от истомы взглядом. Это брели из голодавших деревень в Кукарский завод.
Старец Анфим молчал всю
дорогу, не желая поддаваться бесовскому смущению, а тут накинулся
на Михея Зотыча...
Оглянувшись, Анфим так и обомлел. По
дороге бежал Михей Зотыч, а за ним с ревом и гиком гналась толпа мужиков. Анфим видел, как Михей Зотыч сбросил
на ходу шубу и прибавил шагу, но старость сказывалась, и он начал уставать. Вот уже совсем близко разъяренная, обезумевшая толпа. Анфим даже раскрыл глаза, когда из толпы вылетела пара лошадей Ермилыча, и какой-то мужик, стоя в кошевой
на ногах, размахивая вожжами, налетел
на Михея Зотыча.
Опасность налетела так быстро и так быстро пронеслась, что скитники опомнились и пришли в себя только вечером, когда приехали в свою раскольничью деревню и остановились у своих. Анфим всю
дорогу оглядывался, ожидая потони, но
на их счастье в деревне не нашлось ни одной сытой лошади, чтобы догонять скитников. Михей Зотыч угнетенно молчал и заговорил только, когда улеглись спать.
Именно ведь тем и хорош русский человек, что в нем еще живет эта общая совесть и что он не потерял способности стыдиться. Вот с победным шумом грузно работает пароходная машина, впереди движущеюся
дорогой развертывается громадная река, точно бесконечная лента к какому-то приводу, зеленеет строгий хвойный лес по берегам, мелькают редкие селения, затерявшиеся
на широком сибирском приволье. Хорошо. Бодро. Светло. Жизнь полна. Это счастье.
— Ну, плохой антихрист, который будет по
дорогам бегать! К настоящему-то сами все придут и сами поклонятся.
На, радуйся, все мы твои, как рыба в неводу… Глад-то будет душевный, а не телесный. Понял?
Горохов мыс выдавался в Ключевую зеленым языком. Приятно было свернуть с пыльной
дороги и брести прямо по зеленой сочной траве, так и обдававшей застоявшимся тяжелым ароматом. Вышли
на самый берег и сделали привал. Напротив, через реку, высились обсыпавшиеся красные отвесы крутого берега, под которым проходила старица, то есть главное русло реки.