Писарь Замараев про себя отлично сознавал недосягаемые совершенства нового родственника, но удивлялся ему про себя, не желая покориться жене. Ну что же, хорош — и
пусть будет хорош, а мы и в шубе навыворот проживем.
Неточные совпадения
—
Буду здесь жить, и конец! — повторяла она. —
Пусть и меня описывают!
— Лей!..
Пусть и шапка
пьет!
Припоминая «мертвяка», рядом с которым он провел ночь, Вахрушка долго плевался и для успокоения
пил опять стаканчик за стаканчиком, пока совсем не отлегло от души. Э, наплевать!..
Пусть другие отвечают, а он ничего не знает. Ну, ночевал действительно, ну, ушел — и только. Вахрушке даже сделалось весело, когда он представил себе картину приятного пробуждения других пьяниц в темной.
— Оставь… Не надо, — удерживал его Михей Зотыч. —
Пусть выспится молодым делом. Побранить-то
есть кому бабочку, а пожалеть некому. Трудненько молодой жить без призору… Не сладко ей живется. Ох, грехи!..
— Я его бранила всю дорогу… да, — шептала она, глотая слезы. — Я только дорогой догадалась, как он смеялся и надо мной и над тобой. Что ж,
пусть смеются, — мне все равно. Мне некуда идти, Галактион. У меня вся душа выболела. Я
буду твоей кухаркой, твоей любовницей, только не гони меня.
Надулась, к удивлению, Харитина и спряталась в каюте. Она живо представила себе самую обидную картину торжественного появления «Первинки» в Заполье, причем с Галактионом
будет не она, а Ечкин. Это ее возмущало до слез, и она решила про себя, что сама поедет в Заполье, а там
будь что
будет: семь бед — один ответ. Но до поры до времени она сдержалась и ничего не сказала Галактиону. Он-то думает, что она останется в Городище, а она вдруг на «Первинке» вместе с ним приедет в Заполье. Ничего,
пусть позлится.
— Нет, этого не
будет, — с гордостью заявил Полуянов. — Прежде у меня
был один мундир, а теперь другой… Вот в таком виде и заявлюсь в Заполье… да.
Пусть все смотрят и любуются. Еще вопрос, кому стыдно-то
будет…
Был роскошен, а теперь сир, наг и странен.
— А насчет этих клубов, Дюссотов, [Дюссо (Dussot) — владелец известного в Петербурге ресторана.] пуантов этих ваших или, пожалуй, вот еще прогрессу — ну, это
пусть будет без нас, — продолжал он, не заметив опять вопроса. — Да и охота шулером-то быть?
Неточные совпадения
Скотинин. Это подлинно диковинка! Ну
пусть, братец, Митрофан любит свиней для того, что он мой племянник. Тут
есть какое-нибудь сходство; да отчего же я к свиньям-то так сильно пристрастился?
— Я не понимаю, как они могут так грубо ошибаться. Христос уже имеет свое определенное воплощение в искусстве великих стариков. Стало
быть, если они хотят изображать не Бога, а революционера или мудреца, то
пусть из истории берут Сократа, Франклина, Шарлоту Корде, но только не Христа. Они берут то самое лицо, которое нельзя брать для искусства, а потом…
Ну,
пусть я придумаю себе то, чего я хочу, чтобы
быть счастливой.
— Едва ли, — испуганно оглянувшись, сказал предводитель. — Я устал, уж стар.
Есть достойнее и моложе меня,
пусть послужат.
— Да вот, ваше превосходительство, как!.. — Тут Чичиков осмотрелся и, увидя, что камердинер с лоханкою вышел, начал так: —
Есть у меня дядя, дряхлый старик. У него триста душ и, кроме меня, наследников никого. Сам управлять именьем, по дряхлости, не может, а мне не передает тоже. И какой странный приводит резон: «Я, говорит, племянника не знаю; может
быть, он мот.
Пусть он докажет мне, что он надежный человек,
пусть приобретет прежде сам собой триста душ, тогда я ему отдам и свои триста душ».