Неточные совпадения
Жених держал себя
с большим достоинством и знал все порядки по свадебному делу. Он приезжал
каждый день и проводил
с невестой как раз столько времени, сколько нужно — ни больше, ни меньше. И остальных девушек не забывал: для
каждой у него было свое словечко. Все невестины подруги полюбили Галактиона Михеича, а старухи шептали по углам...
В писарском доме теперь собирались гости почти
каждый день. То поп Макар
с попадьей, то мельник Ермилыч. Было о чем поговорить. Поп Макар как раз был во время свадьбы в Заполье и привез самые свежие вести.
Эти слова
каждый раз волновали Галактиона. Деревня тоже давно надоела ему, да и делать здесь было нечего, — и без него отец
с Емельяном управятся. Собственно удерживало Галактиона последнее предприятие: он хотел открыть дорогу зауральской крупчатке туда, на Волгу, чтоб обеспечить сбыт надолго. Нужно было только предупредить других, чтобы снять сливки.
— Ну, а что твоя деревенская баба? — спрашивала Харитина, подсаживаясь к Галактиону
с чашкой чая. — Толстеет?
Каждый год рожает ребят?.. Ха-ха! Делать вам там нечего, вот и плодите ребятишек. Мамаша, какой милый этот следователь Куковин!.. Он так смешно ухаживает за мной.
От думы они поехали на Соборную площадь, а потом на главную Московскую улицу. Летом здесь стояла непролазная грязь, как и на главных улицах, не говоря уже о предместьях, как Теребиловка, Дрекольная, Ерзовка и Сибирка. Миновали зеленый кафедральный собор, старый гостиный двор и остановились у какого-то двухэтажного каменного дома. Хозяином оказался Голяшкин. Он
каждого гостя встречал внизу, подхватывал под руку, поднимал наверх и передавал
с рук на руки жене, испитой болезненной женщине
с испуганным лицом.
Она своею грациозною, легкою походкой вышла и через минуту вернулась
с мокрым полотенцем, бутылкой сельтерской воды и склянкой нашатырного спирта. Когда он
с жадностью выпил воду, она велела ему опять лечь, положила мокрое полотенце на голову и дала понюхать спирта. Он сразу отрезвел и безмолвно смотрел на нее. Она так хорошо и любовно ухаживала за ним, как сестра, и все выходило у нее так красиво,
каждое движение.
Из поповского дома писарь и Галактион скоро ушли домой. Оба были расстроены,
каждый по-своему, и молчали. Первым нарушил молчание писарь, заговоривший
с каким-то озлоблением...
Устенька отлично понимала этот немой язык и волновалась за
каждую неловкость Галактиона: он гремел чайною ложечкой, не умел намазать масла на хлеб, решительно не знал, что делать
с сандвичами.
Рядом
с Харитиной на первой скамье сидел доктор Кочетов. Она была не рада такому соседству и старалась не дышать, чтобы не слышать перегорелого запаха водки. А доктор старался быть
с ней особенно любезным, как бывают любезными на похоронах
с дамами в трауре: ведь она до некоторой степени являлась тоже героиней настоящего судного дня. После подсудимого публика уделяла ей самое большое внимание и следила за
каждым ее движением. Харитина это чувствовала и инстинктивно приняла бесстрастный вид.
Почти
каждый раз, просыпаясь утром, доктор несколько времени удивлялся и старался сообразить, где он и что
с ним.
Кочетов
с удовольствием ехал
каждый раз к своей больной и проводил здесь больше времени, чем было нужно. Тарас Семеныч встречал его умоляющими глазами, так что доктору делалось даже совестно.
Он опять анализировал свои поступки,
каждое душевное движение и чувствовал, что начинает сходить
с ума.
Он выбегал встречать его на крыльцо и по первому взгляду знал вперед, в каком настроении Галактион Михеич Вахрушка изучал это серьезное лицо
с строгими глазами, походку,
каждое движение и всем любовался.
Харитон Артемьич, как на службу, отправлялся
каждый день утром на фабрику, чтобы всласть поругаться
с Ечкиным и хоть этим отвести душу.
Стабровский кое-как уговорил мисс Дудль остаться, и это послужило только к тому, что Дидя окончательно ее возненавидела и начала преследовать
с ловкостью обезьяны. Изобретательность маленького инквизитора, казалось, не имела границ, и только английское терпение мисс Дудль могло переносить эту домашнюю войну. Дидя травила англичанку на
каждом шагу и, наконец, заявила ей в глаза.
И рваная шляпенка, и котомка за плечами, и длинная палка в руках, и длинная седая борода, и заветрелое лицо, изборожденное глубокими морщинами, и какая-то подозрительная таинственность во всей фигуре и даже в
каждой складке страннического рубища, — все эти признаки настоящего таинственного странника как-то не вязались
с веселым выражением его лица.
Мы, старики, прошли тяжелую школу,
с нами были несправедливы, и мы были несправедливы, и это нас мучило, делало несчастными и отравляло даже то маленькое счастье, на какое имеет право
каждая козявка.
Выбор между этими предложениями было сделать довольно трудно, а тут еще тяжба Харитона Артемьича да свои собственные дела
с попом Макаром и женой. Полуянов достал у Замараева «законы» и теперь усердно зубрил разные статьи. Харитон Артемьич ходил за ним по пятам и
с напряжением следил за
каждым его шагом. Старика охватила сутяжническая горячка, и он наяву бредил будущими подвигами.
Штофф в свою очередь наблюдал всех остальных, улыбался и думал: «Нечего сказать, хорошенькие две семейки!» Его больше всего смешило то, как Мышников ревнует свою Прасковью Ивановну. Тоже нашел занятие… Да, видно, правда, что
каждый дурак по-своему
с ума сходит.
— Я? Я человек вежливый и давно уступил совершенство другим. По-моему, даже обидно быть совершенным в обществе людей
с недостатками… А впрочем,
каждый глуп как раз настолько, насколько это нужно.
К молодому пану Казимиру Стабровский отнесся довольно холодно, как относятся к дальним родственникам, а Дидя
с первого раза взяла над ним верх и без стеснения вышучивала
каждый его шаг.
Устенька в отчаянии уходила в комнату мисс Дудль, чтоб отвести душу. Она только теперь в полную меру оценила эту простую, но твердую женщину, которая в
каждый данный момент знала, как она должна поступить. Мисс Дудль совсем сжилась
с семьей Стабровских и рассчитывала, что, в случае смерти старика, перейдет к Диде, у которой могли быть свои дети. Но получилось другое: деревянную англичанку без всякой причины возненавидел пан Казимир, а Дидя, по своей привычке, и не думала ее защищать.
Вообще в Заполье появился целый ряд тронувшихся людей, как Малыгин
с сыном, бывший исправник Полуянов и Луковников
с Ечкиным. У
каждого был свой пунктик.
Выпущенный из тюрьмы Полуянов теперь занимался у Замараева в кассе.
С ним опять что-то делалось — скучный такой, строгий и ни
с кем ни слова. Единственным удовольствием для Полуянова было хождение по церквам. Он и
с собой приносил какую-то церковную книгу в старинном кожаном переплете, которую и читал потихоньку от свободности. О судах и законах больше не было и помину, несмотря на отчаянное приставанье Харитона Артемьича, приходившего в кассу почти
каждый день, чтобы поругаться
с зятем.
Мышников теперь даже старался не показываться на публике и
с горя проводил все время у Прасковьи Ивановны. Он за последние годы сильно растолстел и тянул вместе
с ней мадеру. За бутылкой вина он
каждый день обсуждал вопрос, откуда Галактион мог взять деньги. Все богатые люди наперечет. Стабровский выучен и не даст, а больше не у кого. Не припрятал ли старик Луковников? Да нет, — не такой человек.
Неточные совпадения
Ляпкин-Тяпкин, судья, человек, прочитавший пять или шесть книг, и потому несколько вольнодумен. Охотник большой на догадки, и потому
каждому слову своему дает вес. Представляющий его должен всегда сохранять в лице своем значительную мину. Говорит басом
с продолговатой растяжкой, хрипом и сапом — как старинные часы, которые прежде шипят, а потом уже бьют.
Дай только, боже, чтобы сошло
с рук поскорее, а там-то я поставлю уж такую свечу, какой еще никто не ставил: на
каждую бестию купца наложу доставить по три пуда воску.
За
каждым стулом девочка, // А то и баба
с веткою — // Обмахивает мух. // А под столом мохнатые // Собачки белошерстые. // Барчонки дразнят их…
Солдат опять
с прошением. // Вершками раны смерили // И оценили
каждую // Чуть-чуть не в медный грош. // Так мерил пристав следственный // Побои на подравшихся // На рынке мужиках: // «Под правым глазом ссадина // Величиной
с двугривенный, // В средине лба пробоина // В целковый. Итого: // На рубль пятнадцать
с деньгою // Побоев…» Приравняем ли // К побоищу базарному // Войну под Севастополем, // Где лил солдатик кровь?
У
каждого помещика // Сто гончих в напуску, // У
каждого по дюжине // Борзовщиков верхом, // При
каждом с кашеварами, //
С провизией обоз.