Неточные совпадения
Бродяга скорчил
такую рожу, что Ермилыч невольно фыркнул и сейчас
же испугался, закрыв пасть ладонью. Писарь сурово скосил на него глаза и как-то вдруг зарычал,
так что отдельных слов нельзя было разобрать. Это был настоящий поток привычной стереотипной ругани.
— И своей фальшивой и привозные. Как-то наезжал ко мне по зиме один такой-то хахаль, предлагал купить по триста рублей тысячу. «У вас, говорит, уйдут в степь за настоящие»… Ну, я его, конечно, прогнал. Ступай, говорю, к степнякам, а мы этим самым товаром не торгуем… Есть, конечно, и из мучников всякие. А только деньги дело наживное: как пришли
так и ушли. Чего
же это мы с тобой в сухую-то тары-бары разводим? Пьешь чай-то?
— Ведь вот вы все
такие, — карал он гостя. — Послушать,
так все у вас как по-писаному, как следует быть… Ведь вот сидим вместе, пьем чай, разговариваем, а не съели друг друга. И дела раньше делали… Чего
же Емельяну поперек дороги вставать? Православной-то уж ходу никуда нет… Ежели уж
такое дело случилось,
так надо по человечеству рассудить.
— Что
же мне говорить? — замялся Галактион. — Из твоей воли я не выхожу. Не перечу… Ну, высватал, значит
так тому делу и быть.
— А еще то, родитель, что ту
же бы девушку взять да самому,
так оно, пожалуй, и лучше бы было. Это я
так, к слову… А вообще Серафима Харитоновна девица вполне правильная.
Его спасли
так называемые отрядные работы, которые сдавались своим
же заводским рабочим с торгов.
Анфуса Гавриловна все это слышала из пятого в десятое, но только отмахивалась обеими руками: она хорошо знала цену этим расстройным свадебным речам. Не одно хорошее дело рассыпалось вот из-за
таких бабьих шепотов. Лично ей жених очень нравился, хотя она многого и не понимала в его поведении. А главное, очень уж пришелся он по душе невесте. Чего
же еще надо? Серафимочка точно помолодела лет на пять и была совершенно счастлива.
Этим Штофф открывал свои карты, и Галактион понял, почему немец
так льнет к нему. Лично он ему очень нравится, как человек обстоятельный и энергичный. Что
же, в свое время хитрый русский немец мог пригодиться.
Полуянов значительно оживил свадебное торжество. Он отлично пел, еще лучше плясал и вообще был везде душой компании. Скучавшие девушки сразу ожили, и веселье полилось широкою рекой,
так что стоном стон стоял. На улице собиралась целая толпа любопытных, желавшая хоть издали послушать, как тешится Илья Фирсыч. С женихом он сейчас
же перешел на «ты» и несколько раз принимался целовать его без всякой видимой причины.
— Это, голубчик, гениальнейший человек, и другого
такого нет, не было и не будет. Да… Положим, он сейчас ничего не имеет и бриллианты поддельные, но я отдал бы ему все, что имею. Стабровский тоже хорош, только это уж другое: тех
же щей, да пожиже клей. Они там, в Сибири, большие дела обделывали.
— Так-с… да. А как
же, например, с закупкой хлеба, Галактион Михеич? Ведь большие тысячи нужны будут.
— Это как
же так: в банк?
Чем
же она виновата, что
так судьба вышла?
Солдат никак не мог примириться с этой теорией спасения души, но покорялся по солдатской привычке, — все равно нужно
же кому-нибудь служить. Он очень скоро подпал под влияние своего нового хозяина, который расшевелил его крестьянские мысли. И как ловко старичонко умел наговаривать,
так одно слово к другому и лепит, да
так складно.
Когда исправничий экипаж покатил дальше, Вахрушка снял шапку и перекрестился. Он еще долго потом оглядывался и встряхивал головой. С этого момента он проникся безграничным удивлением к смелости Михея Зотыча: уж если исправника Полуянова не испугался,
так чего
же ему бояться больше?
— Что
же тут мудреного? Харитину как увидят,
так и влюбятся. Уж
такая уродилась… Она у меня сколько женихов отбила. И ты тоже женился бы на ней, если бы не отец.
— Да ведь народу
же деньги-то пойдут, старичок? Ах, какой ты!.. Теперь хлеб напрасно пропадает, а тогда на, получай наличными. Все будут довольны… Так-то!
— Как
же это
так будет, напримерно?
«А денег я тебе все-таки не дам, — думал старик. — Сам наживай — не маленький!.. Помру, вам
же все достанется. Ох, миленькие, с собой ничего не возьму!»
— Слышал, батенька… как
же! Вчера жена что-то
такое рассказывала про тебя и еще жаловалась, что шубы не умеешь дамам подавать. Ничего, выучим… У нас, батенька, все попросту. Живем одною семьей.
Галактион слушал эту странную исповедь и сознавал, что Харитина права. Да, он отнесся к ней по-звериному и, как настоящий зверь, схватил ее давеча. Ему сделалось ужасно совестно. Женатый человек, у самого две дочери на руках, и вдруг кто-нибудь будет так-то по-звериному хватать его Милочку… У Галактиона даже пошла дрожь по спине при одной мысли о
такой возможности. А чем
же Харитина хуже других? Дома не у чего было жить, вот и выскочила замуж за первого встречного. Всегда
так бывает.
— Да
так… Надобно привести все в известность, Павел Степаныч. Что
же тянуть?
И платьица
такие скромненькие, коричневенькие, и переднички беленькие, и волосики гладко-гладко причесаны, и разговор по-образованному, и еще на фортепьянах наигрывают, — куда
же купеческим девицам против них?
— Вот что, Тарас Семеныч, я недавно ехал из Екатеринбурга и все думал о вас… да. Знаете, вы делаете одну величайшую несправедливость. Вас это удивляет? А между тем это
так… Сами вы можете жить, как хотите, — дело ваше, — а зачем
же молодым запирать дорогу? Вот у вас девочка растет, мы с ней большие друзья, и вы о ней не хотите позаботиться.
— Да нельзя ее оставлять
так, чумичкой. Вы уж меня извините за откровенность… Да, нельзя. Вырастет большая и вас
же попрекнет.
Это предложение совершенно ошеломило Тараса Семеныча, и он посмотрел на гостя какими-то испуганными глазами. Как
же это
так вдруг и
так просто?..
Спокойно посмотрев на сестру своими странными глазами, Харитина молча ушла в переднюю, молча оделась и молча вышла на улицу, где ее ждал свой собственный рысак. Она ехала и горько улыбалась. Вот и дождалась награды за свою жалость. «Что
же, на свете всегда
так бывает», — философствовала она, пряча нос в новый соболий воротник.
— У, медведь! Разве
так отвечают даме? А кто красивее: я или Харитина? Да держите
же меня крепче, мямля!
— Дурак! Из-за тебя я пострадала… И словечка не сказала, а повернулась и вышла. Она меня, Симка, ловко отзолотила. Откуда прыть взялась у кислятины… Если б ты был настоящий мужчина,
так ты приехал бы ко мне в тот
же день и прощения попросил. Я целый вечер тебя ждала и даже приготовилась обморок разыграть… Ну, это все пустяки, а вот ты дома себя дурак дураком держишь. Помирись с женой… Слышишь? А когда помиришься, приезжай мне сказать.
Как это ни странно, но до известной степени Полуянов был прав. Да, он принимал благодарности, а что было бы, если б он все правонарушения и казусы выводил на свежую воду? Ведь за каждым что-нибудь было, а он все прикрывал и не выносил сору из избы. Взять хоть ту
же скоропостижную девку, которая лежит у попа на погребе: она из Кунары, и есть подозрение, что это работа Лиодорки Малыгина и Пашки Булыгина. Всех можно закрутить
так, что ни папы, ни мамы не скажут.
— Позвольте, как
же вы
так говорите, Харитон Артемьич? Ведь он вам все-таки родной сын.
— Это он только сначала о Полуянове, а потом и до других доберется, — толковали купцы. — Что
же это
такое будет-то? Раньше жили себе, и никому дела до нас не было… Ну, там пожар, неурожай, холера, а от корреспондента до сих пор бог миловал. Растерзать его мало, этого самого корреспондента.
— То есть как
же это
так не согласны?
Когда мельник Ермилыч заслышал о поповской помочи, то сейчас
же отправился верхом в Суслон. Он в последнее время вообще сильно волновался и начинал не понимать, что делается кругом. Только и радости, что поговорит с писарем. Этот уж все знает и всякое дело может рассудить. Закон-то вот как выучил… У Ермилыча было страстное желание еще раз обругать попа Макара, заварившего
такую кашу. Всю округу поп замутил, и никто ничего не знает, что дальше будет.
Писарь сел и смотрел на Галактиона восторженными глазами. Господи, какие умные люди бывают на белом свете! Потом писарю сделалось вдруг страшно: господи, как
же простецам-то жить? Он чувствовал себя
таким маленьким, глупым, несчастным.
— Что
же, сам виноват, — вслух думал Галактион. —
Так и должно было быть… Серафиме ничего не оставалось делать, как уйти.
— И все-таки жаль, — думал вслух доктор. — Раньше я говорил то
же, а когда посмотрел на него мертвого… В последнее время он перестал совсем пить, хотя уж было поздно.
Даже накануне суда Харитина думала не о муже, которого завтра будут судить, а о Галактионе. Придет он на суд или не придет? Даже когда ехала она на суд, ее мучила все та
же мысль о Галактионе, и Харитина презирала себя, как соучастницу какого-то непростительного преступления. И все-таки, войдя в залу суда, она искала глазами не мужа.
— А что
же я поделаю с ним? — отвечал вопросом о. Макар. — По-нашему, по-деревенски,
так говорят: стогом мыши не задавишь.
Его с трудом увели. На подъезде неистовый старик все-таки успел подраться с судейским курьером и сейчас
же заплатил за обиду.
— Ну,
так что
же, как невеста? — спросила она изменившимся голосом, вскидывая на доктора влажные глаза. — Девушка славная.
«Что
же это
такое? — спрашивал Галактион самого себя, когда возвращался от Стабровского домой. — Как
же другие-то будут жить?»
Галактиону стоило только подумать о Стабровском или Ечкине, которые ворочали миллионными делами, как он сейчас
же видел самого себя
таким маленьким и ничтожным.
Суслонский писарь отправился к Харитине «на той
же ноге» и застал ее дома, почти в совершенно пустой квартире. Она лежала у себя в спальне, на своей роскошной постели, и курила папиросу. Замараева больше всего смутила именно эта папироса,
так что он не знал, с чего начать.
— Что
же, мы со своей стороны сделали все, — объяснил он. — Прохорову обойдется его упрямство тысяч в пятьдесят — и только. Вот всегда
так… Хочешь человеку добро сделать, по совести, а он на стену. Будем воевать.
Галактион посмотрел на нее
такими безумными глазами, что она сейчас
же с детскою торопливостью начала прощаться с хозяевами. Когда они выходили из столовой, Стабровский поднял брови и сказал, обращаясь к жене...
— Я? Что
же я, мне все равно, — смешно оправдывался Ечкин, улыбаясь виноватою улыбкой. — Я действительно немножко ухаживал за Харитиной Харитоновной, но я ведь не виноват, что она
такая хорошенькая.
— О тебе
же заботился. В самом деле, Харитина, будем дело говорить. К отцу ты не пойдешь, муж ничего не оставил, надо
же чем-нибудь жить? А тут еще подвернутся добрые люди вроде Ечкина. Ведь оно всегда
так начинается: сегодня смешно, завтра еще смешнее, а послезавтра и поправить нельзя.
— Они-с… Я ведь у них проживаю и все вижу, а сказать никому не смею, даже богоданной маменьке. Не поверят-с. И даже меня
же могут завинить в напраслине. Жена перед мужем всегда выправится, и я
же останусь в дураках. Это я насчет Галактиона, сестрица. А вот ежели бы вы, напримерно, вечером заглянули к ним,
так собственноручно увидели бы всю грусть. Весьма жаль.
— Я и не думала смеяться… По этапам поведут,
так порошок там первое дело. Меня
же будет благодарить.