Неточные совпадения
— Бурачок?.. А
это хитрая штука. Секрет… Он, бурачок-то,
меня из неволи выкупил.
— Да
я духовное, служба… А ты послушай: «И блажен раб, его же обрящет бдяща», а ты дрыхнешь.
Это тебе раз… А второе: «Недостоин, его же обрящет унывающа»… Понимаешь?
—
Я чердынский…
Это верно. Убогие у нас места, земля холодная, неродимая. И дошлый же ты старичонко, как
я погляжу на тебя!
— А
этого самого бродяги. В тоску
меня вогнал своими словами.
Я всю ночь, почитай, не спал. И все загадки загадывает. «А картошку, грит, любишь?» Уж
я думал, думал, к чему
это он молвил, едва догадался. Он
это про бунт словечко закинул.
— Ну,
это пустяки!
Я ему покажу… Ступай теперь в волость, а
я приду, только вот чаю напьюсь.
— Ох, и не говори!.. Один он у
меня, как смертный грех. Один, да дурак, хуже
этого не придумаешь.
Стряпаю
я это даве утром у печки, оглянулась, а он и сидит на лавочке…
— Уж
это што говорить: извелись на модах вконец!.. Матери-то в сарафанах еще ходят, а дочкам фигли-мигли подавай… Одно разоренье с ними. Тяжеленько с дочерями, Михей Зотыч, а с зятьями-то вдвое… Меня-таки прямо наказал господь. Неудачлив
я на зятьев.
—
Это уж напрасно, Харитон Артемьич. Горденек ты, как
я погляжу. И птица перо в перо не родится, а где же зятьев набрать под одну шерсть?
— Ты
это опять куды наклался-то, непутевая голова?.. Который
это день музыку-то разводишь?
Я до тебя доберусь!..
Я тебе покажу!..
— Одна мебель чего
мне стоила, — хвастался старик, хлопая рукой по дивану. — Вот за
эту орехову плачено триста рубликов… Кругленькую копеечку стоило обзаведенье, а нельзя супротив других ниже себя оказать. У нас в Заполье по-богатому все дома налажены, так оно и совестно свиньей быть.
— У нас между первой и второй не дышат, — объяснил он. —
Это по-сибирски выходит. У нас все в Заполье не дураки выпить. Лишнее в другой раз переложим, а в компании нельзя. Вот
я и стар, а компании не порчу… Все бросить собираюсь.
—
Это ты правильно, хозяюшка, — весело ответил гость. — Необычен
я, да и стар. В черном теле прожил всю жизнь, не до питья было.
А третий зять у
меня немец Штофф, —
это как, по-твоему?
Евлампию дочь у
меня этот самый полуштоф сманул, и
мне никакого уважения.
— И своей фальшивой и привозные. Как-то наезжал ко
мне по зиме один такой-то хахаль, предлагал купить по триста рублей тысячу. «У вас, говорит, уйдут в степь за настоящие»… Ну,
я его, конечно, прогнал. Ступай, говорю, к степнякам, а мы
этим самым товаром не торгуем… Есть, конечно, и из мучников всякие. А только деньги дело наживное: как пришли так и ушли. Чего же
это мы с тобой в сухую-то тары-бары разводим? Пьешь чай-то?
— А уж
это как бог приведет… Вот еще как мои-то помощники. Емельян-то, значит, большак, из воли не выходит, а на Галактиона как будто и не надеюсь. Мудреный он у
меня.
— Женихи-то все хороши, мамынька, — уклончиво ответила Татьяна. — Ничего, хороший. Женихов-то, как гусей, по осени считают. Что-то очень уж ласковый.
Я это так, к слову.
— И знаете, на чем
я сошелся с ними? — объяснял он. — На водке… У
меня счастливый желудок, а
это здесь считается величайшим достоинством.
Мне это много помогло.
— Зачем? — удивился Штофф. — О, батенька, здесь можно сделать большие дела!.. Да, очень большие! Важно поймать момент… Все дело в
этом. Край благодатный, и кто пользуется его богатствами? Смешно сказать… Вы посмотрите на них: никто дальше насиженного мелкого плутовства не пошел, или скромно орудует на родительские капиталы, тоже нажитые плутовством. О, здесь можно развернуться!.. Только нужно людей, надежных людей. Моя вся беда в том, что
я русский немец… да!
— Зачем они женятся? Что? Разве
это необходимо для каждого русского купца? А впрочем, может быть,
я плохо понимаю по-русску?
—
Это, голубчик, гениальнейший человек, и другого такого нет, не было и не будет. Да… Положим, он сейчас ничего не имеет и бриллианты поддельные, но
я отдал бы ему все, что имею. Стабровский тоже хорош, только
это уж другое: тех же щей, да пожиже клей. Они там, в Сибири, большие дела обделывали.
— Вот умница! — похвалил гость. —
Это и
мне так впору догадаться… Ай да молодец писарь, хоть на свадьбу и не звали!.. Не тужи, потом позовут, да сам не пойдешь: низко будет.
— Отлично. Нам веселее… Только вот старичонко-то того…
Я его просто боюся. Того гляди, какую-нибудь штуку отколет. Блаженный не блаженный, а около
этого. Такие-то вот странники больше по папертям стоят с ручкой.
—
Это ты загадку загадываешь, мил человек? Ах, дурашка, дурашка! Никуда ты не уйдешь, потому как
я на тебя зарок положил великий, и при
этом задаток четыре недели на месяц ты уж получил вперед сполна…
— Да
это ты, Михей Зотыч? Тьфу, окаянный человек! — засмеялся грозный исправник. — Эк тебя носит нелегкая! Хочешь коньяку? Нет? Ну,
я скоро в гости к тебе на мельницу приеду.
— Не любишь? забыл? — шептала она, отступая. — Другую полюбил? А
эта другая рохля и плакса. Разве тебе такую было нужно жену? Ах, Галактион Михеич! А вот
я так не забыла, как ты на своей свадьбе смотрел на
меня… ничего не забыла. Сокол посмотрел, и нет девушки… и не стыдно
мне нисколько.
В сущности Харитина вышла очертя голову за Полуянова только потому, что желала хотя
этим путем досадить Галактиону. На, полюбуйся, как
мне ничего не жаль! Из-за тебя гибну. Но Галактион, кажется, не почувствовал
этой мести и даже не приехал на свадьбу, а послал вместо себя жену с братом Симоном. Харитина удовольствовалась тем, что заставила мужа выписать карету, и разъезжала в ней по магазинам целые дни. Пусть все смотрят и завидуют, как молодая исправница катается.
— На одну восьмую копейки с пуда больше, чем на рынке…
Это…
это составит за пять тысяч пудов ровно шесть рублей двадцать пять копеек. Кажется,
я выражаюсь ясно? Ведь деньги не валяются на дороге?
— Ну, с
меня будет и
этого, а когда
я помру, как знаете.
—
Я и сам
это думаю, Карл Карлыч. Давненько думаю.
Это мой прямой интерес, и
я вам скажу сейчас, в чем дело.
Мне скажут: «У! немец хитрит!»
Я это в глазах читаю, и
мне делается обидно, хотя
я и хладнокровный человек.
— И
это заплачу. Сейчас у
меня ничего нет, а вышлю, как пришлю подводу за семьей.
— Наказал
меня господь дочкой, — жаловалась Анфуса Гавриловна зятю. — Полуштофова жена модница, а
эта всех превзошла. Ох, плохо дело, Галактион!.. Не кончит она добром.
— Ну, а что твоя деревенская баба? — спрашивала Харитина, подсаживаясь к Галактиону с чашкой чая. — Толстеет? Каждый год рожает ребят?.. Ха-ха! Делать вам там нечего, вот и плодите ребятишек. Мамаша, какой милый
этот следователь Куковин!.. Он так смешно ухаживает за
мной.
— Будем устраиваться… да… — повторял Штофф, расхаживая по комнате и потирая руки. —
Я уже кое-что подготовил на всякий случай. Ведь вы знаете Луковникова? О,
это большая сила!.. Он знает вас. Да… Ничего, помаленьку устроимся. Знаете, нужно жить, как кошка: откуда ее ни бросьте, она всегда на все четыре ноги встанет.
— Будьте осторожны…
Это наш миллионер Нагибин. У него единственная дочь невеста, и он выискивает ей женихов. Вероятно, он не знает, что вы женаты. Постойте,
я ему скажу.
— Что же тут особенного? — с раздражением ответила она. — Здесь все пьют. Сколько раз
меня пьяную привозили домой. И тоже ничего не помнила. И
мне это нравится. Понимаешь: вдруг ничего нет, никого, и даже самой себя.
Я люблю кутить.
— Харитина, помнишь мою свадьбу? — заговорил он, не открывая глаз, — ему страстно хотелось исповедаться. — Тогда в моленной… У
меня голова закружилась… и потом весь вечер
я видел только тебя.
Это грешно…
я мучился… да. А потом все прошло…
я привык к жене… дети пошли… Помнишь, как ты
меня целовала тогда на мельнице?
— Подожди, — говорил он. —
Я знаю, что
это пустяки… Тебе просто нужно было кого-нибудь любить, а тут
я подвернулся…
— Муж? — повторила она и горько засмеялась. —
Я его по неделям не вижу… Вот и сейчас закатился в клуб и проиграет там до пяти часов утра, а завтра в уезд отправится. Только и видела… Сидишь-сидишь одна, и одурь возьмет. Тоже живой человек… Если б еще дети были… Ну, да что об
этом говорить!.. Не стоит!
— Муж откупается от
меня вот
этими пустяками, — объясняла Харитина. — Ни одной вещи в доме не осталось от его первой жены… У нас все новое. Нравится тебе?
— Да так, как бьют жен. Все
это знают… Ревнует он
меня до смерти, — ну, такие и побои не в обиду. Прислуга разболтала по всему городу.
— А
мне что!.. Какая есть… Старая буду, грехи буду замаливать… Ну, да не стоит о наших бабьих грехах толковать: у всех у нас один грех. У хорошего мужа и жена хорошая, Галактион.
Это уж всегда так.
— Да, дело совершенно верное, — тянул Мышников. — И даже очень глупое… А у Прасковьи Ивановны свой отдельный капитал. Притом дни самого Бубнова уже сочтены…
Мне говорил доктор… ну,
этот сахар, как его… Кочетов. Он тут что-то этакое вообще… Да, нам положительно некуда так торопиться.
— Ха-ха!
Мне нравится
этот вежливый способ грабежа. Да… Не только ограбят, но еще спросят, с которого конца. Все по закону, главное… Ах, милые люди!
—
Это ваше счастие… да… Вот вы теперь будете рвать по частям, потому что боитесь влопаться, а тогда, то есть если бы были выучены, начали бы глотать большими кусками, как
этот ваш Мышников…
Я знаю несколько таких полированных купчиков, и все на одну колодку… да. Хоть ты его в семи водах мой, а
этой вашей купеческой жадности не отмыть.
— Разные-то разные, а жадность одна. Вот вас взять… Молодой, неглупый человек… отлично знаете, как наживаются все купеческие капиталы… Ну, и вы хотите свою долю урвать? Ведь хотите, признайтесь?
Меня вот
это и удивляет, что в вас во всех никакой совести нет.