Неточные совпадения
Жил старый Трифон Лохматый да Бога благодарил. Тихо жил, смирно, с соседями в любви да в совете; добрая слава шла про него далеко. Обиды
от Лохматого никто не видал, каждому человеку он по силе своей рад был сделать добро. Пуще всего не любил мирских пересудов. Терпеть не мог, как иной раз дочери, набравшись
вестей на супрядках аль у колодца, зачнут языками косточки кому-нибудь перемывать.
— Так и сказала? — спросила Никитишна, встревожась
от таких
вестей.
Пропившийся Никифор занялся волчьим промыслом, но дела свои и тут неудачно
повел. Раз его на баране накрыли, вдругорядь на корове. Последний-то раз случилось неподалеку
от Осиповки. Каково же было Патапу Максимычу с Аксиньей Захаровной, как мимо дому их
вели братца любезного со звоном да с гиканьем, а молодые парни «волчью песню» во все горло припевали...
— Да ты, крестнинька,
от себя это спрашиваешь? — сложив накрест руки и нахмурив брови, спросила Настя. — Аль, может, тятенька
велел тебе мысли мои выведывать?
А ты вели-ка ей, сударь, преподобному Моисею Мурину молиться; зело избавляет
от блудные страсти.
Он
ведет счет срубленным деревьям, натесанным брусьям, он же наблюдает, чтобы кто не отстал
от других в работе, не вздумал бы жить чужим топором, тянуть даровщину…
— Когда Господь поволит мать сыру-землю наградить, — продолжал Артемий, — пошлет он ангела небесного на солнце и
велит ему иверень [Иверень — осколок, черепок, небольшая отбитая часть
от какой-нибудь вещи.]
от солнца отщербить [Отщербить — отбить, отломить, говоря о посуде и вообще о хрупкой вещи.] и вложить его в громовую тучу…
Только!.. Вот и все
вести, полученные Сергеем Андреичем
от отца с матерью,
от любимой сестры Маринушки. Много воды утекло с той поры, как оторвали его
от родной семьи, лет пятнадцать и больше не видался он со сродниками, давно привык к одиночеству, но, когда прочитал письмо Серапиона и записочку на свертке, в сердце у него захолонуло, и Божий мир пустым показался… Кровь не вода.
В самый смертный час подозвала мать Назарета Веру Иевлевну,
велела ей вынуть из подголовка ключ
от подземелья и взяла с нее зарок со страшным заклятьем самой туда ходить, но других никого не пускать.
—
От братца нет ли
вестей?
— Не на погибель
веду,
от погибели отвести хочу…
— Подал письмо
от Патапа Максимыча; после обеда
велела за ответом прийти, — отвечал Алексей, стоя перед игуменьей.
— Что он к тебе с письмом, что ль,
от девиц, аль с
вестями какими? — спросила Фленушку Манефа, когда Алексей затворил за собой дверь.
— Ехать пора мне, — сказал он задрожавшим
от такой
вести голосом. — Матушка Манефа скорей наказывала ехать… Путь не ближний… Лошади заложены.
— Изменили времена!.. Не
от Адама годам счет
ведут!
Как-то к слову пришлось — жене Трифон наказал, будто мимоходом, шутки ради, с сыном речь
повести, зачем-де
от потех сторонится, отчего с девками на прежнюю стать не заигрывает.
Пали про то
вести в деревню Поромову, и бабы решили, что Карпушке надо быть роду боярского, оттого и даются ему науки боярские — значит, так уж это у него
от рождения, кровь, значит, такая в нем.
Остолбенел мирской захребетник — не то ему чаялось… А меж тем голова
велел записать, где следует, квитанцию, что идет она за семью Лохматого и что теперь та семья
от рекрутства свободна…
— А то как же? — ответила знахарка. — Без креста, без молитвы ступить нельзя!.. Когда травы сбираешь, корни копаешь —
от Господа дары принимаешь… Он сам тут невидимо перед тобой стоит и ангелам
велит помогать тебе… Велика тайна в том деле, красавица!.. Тут не суетное и ложное — доброе, полезное творится, — Богу во славу, Божьему народу во здравие,
от лютых скорбей во спасение.
Юдифа и другая улангерская игуменья, мать Минодора, получили из Петербурга
от благодетелей такие ж недобрые
вести, как и Манефа.
После трапéзы един-от старец
повел того паренька по монастырям и церквам, весь град ему показал…
— Как же, матушка, со всеми простился, — ответил Петр Степаныч. — И со сродниками, и с приказчиками, и со всеми другими домашними, которы на ту пору тут прилучились. Всех к себе
велел позвать и каждого благословлял, а как кого зовут, дядюшка подсказывал ему. Чуть не всех он тут впервые увидел… Меня хоть взять — перед Рождеством двадцать седьмой мне пошел, а прадедушку чуть-чуть помню, когда еще он в затвор-от не уходил.
И сведала я
от них, матушка, для нашего жительства
вести неполезные — вышло строгое приказанье: все наши обители порешить беспременно.
Стало быть, не нас учить, не нами властительски
повелевать московским мирским людям довлеет, а
от нас поучаться, нам повиноваться…
— Не в свахи, а вместо матери, — перервала ее Дуня. — Не привел Господь матушке меня выростить. Не помню ее, по другому годочку осталась. А
от тебя, Грунюшка, столь много добра я видела, столько много хороших советов давала ты мне, что я на тебя как на мать родную гляжу. Нет, уж если Бог
велит, ты вместо матери будь.
Середи болот, середи лесов, в сторону
от проселка, что
ведет из Комарова в Осиповку, на песчаной горке, что желтеет над маловодной, но омутистой речкой, стоит село Свиблово. Селом только пишется, на самом-то деле «погост» [Населенная местность, где церковь с кладбищем, но домов, кроме принадлежащих духовенству, нет.].
Про Свиблово говорят: стоит на горке, хлеба ни корки, звону много, поесть нечего. В приходе без малого тысяча душ, но, опричь погощан [Жители погоста.], и на светлу заутреню больше двадцати человек в церковь никогда не сходилось. Почти сплошь да наголо всё раскольники. Не в обиду б то было ни попу, ни причетникам, если б влекущий племя
от литовского выходца умел с ними делишки поглаже
вести.
Колышкин
повел его в тенистый сад и там в тесовой беседке, поставленной на самом венце кручи [Круча — утес, обрыв, гора стеной.], уселся с «крестным» за самовар. После обычных расспросов про домашних, после отданных
от Аксиньи Захаровны поклонов спросил Патап Максимыч Колышкина...
Весь Комаров переполошился, думали — горит у Манефиных, сбежались белицы и старицы изо всех обителей, иные на всякий случай с ведрами прибежали, но с ужасом узнали, что иная беда приключилась: матери
от Игнатьевых и других несогласных с Манефой обителей сначала с злорадством приняли
весть, но тотчас одумались и крепко прикручинились.