Неточные совпадения
Знамо
дело, зачем в Комаров
люди ездят: на могилку к честному отцу Ионе от зубной скорби помолиться, на поклоненье могилке матушки Маргариты.
— Какой же грех, — сказала мать Манефа, — лишь бы было заповеданное. И у нас порой на мирских
людей мясное стряпают, белицам тоже ину пору. Спроси дочерей, садились ли они у меня на обед без курочки аль без говядины во
дни положеные.
Пречистая
ДеваРодила сей камень,
В ясли положила,
Грудью воскормила,
Грудью воскормила
Бога-человека,
Спасителя.
Народ, что у него работал, не сподручен к такому
делу: иной и верен был, и
человек постоянный, да по посуденной части толку не смыслит, а у другого и толк был в голове, да положиться на него боязно.
Пошел повар в тысяче рублях, но знающие
люди говорили, что тузу не грех бы было и подороже Петрушку поставить, потому что
дело свое он знал на редкость: в Английском клубе учился, сам Рахманов [Известный московский любитель покушать, проевший несколько тысяч душ крестьян.] раза два его одобрял.
Сказывал
людям Никифор Захарыч, что по торговым
делам разъезжает, а на самом
деле из кабака в кабак метался, только на разуме и было что гульба да бражничанье.
Известно
дело, солдатка — мирской
человек, кто к ней в келью зашел, тот и хозяин.
Делается это в праздничные
дни, и за вором, которому со времени этой прогулки дается прозванье «волка», сбирается толпа
человек во сто.
— Полно, полно, Настенька, — уговаривала ее Никитишна. — Чтой-то какая ты в самом
деле стала?.. А может, этот Снежков и хороший
человек?
Бросил свое
дело добрый
человек и пустился на розыски.
— Знаю про то, Захаровна, и вижу, — продолжал Патап Максимыч, — я говорю для того, что ты баба. Стары
люди не с ветру сказали: «Баба что мешок: что в него положишь, то и несет». И потому, что ты есть баба, значит, разумом не дошла, то, как меня не станет, могут тебя
люди разбить. Мало ль есть в миру завистников? Впутаются не в свое
дело и все вверх
дном подымут.
— Да что ты в самом
деле, Максимыч, дура, что ли, я повитая? Послушаюсь я злых
людей, обижу я Грунюшку? Да никак ты с ума спятил? — заговорила, возвышая голос, Аксинья Захаровна и утирая рукавом выступившие слезы. — Обидчик ты этакой, право, обидчик!.. Какое слово про меня молвил!.. По сердцу ровно ножом полоснул!.. Бога нет в тебе!.. Право, Бога нет!..
— В годы взял. В приказчики. На место Савельича к заведенью и к дому приставил, — отвечал Патап Максимыч. — Без такого
человека мне невозможно: перво
дело, за работой глаз нужен, мне одному не углядеть; опять же по
делам дом покидаю на месяц и на два, и больше: надо на кого заведенье оставить. Для того и взял молодого Лохматого.
— Я решил, чтобы как покойник Савельич был у нас, таким был бы и Алексей, — продолжал Патап Максимыч. — Будет в семье как свой
человек, и обедать с нами и все… Без того по нашим
делам невозможно… Слушаться не станут работники, бояться не будут, коль приказчика к себе не приблизишь. Это они чувствуют… Матренушка! — крикнул он, маленько подумав, работницу, что возилась около посуды в большой горенке.
Хоть
дело запретное, да находились
люди, что с радостью масло то покупали.
В позапрошлом году, зимой, сижу я раз вечером у Семена Елизарыча, было еще из наших
человека два; сидим, про
дела толкуем, а чай разливает матушка Семена Елизарыча, старушка древняя, редко когда и в
люди кажется, больше все на молитве в своем мезонине пребывает.
— Известно
дело, — отвечал Данило Тихоныч. — Как
люди, так и они. Варвара у меня, меньшая, что за Буркова выдана, за Сергея Абрамыча, такая охотница до этих балов, что чудо… И спит и видит.
— Наше
дело лесное, — самодовольно отвечал Патап Максимыч. — У генералов обедать нам не доводится, театров да балов сроду не видывали; а угостить хорошего
человека, чем Бог послал, завсегда рады. Пожалуйте-с, — прибавил он, наливая Снежкову шампанское.
— Чтой-то ты, братец! — затараторила мать Платонида. — Возможное ли
дело такие
дела в
люди пускать?.. Матрена мне не чужая, своя тоже кровь. Вот тебе Спас милостивый, Пресвятая Богородица Троеручица — ни едина душа словечка от меня не услышит.
— Вот, Авдотьюшка, пятый год ты, родная моя, замужем, а деток Бог тебе не дает… Не взять ли дочку приемную, богоданную? Господь не оставит тебя за добро и в сей жизни и в будущей… Знаю, что достатки ваши не широкие, да ведь не объест же вас девочка… А может статься, выкупят ее у тебя родители, —
люди они хорошие, богатые, деньги большие дадут, тогда вы и справитесь… Право, Авдотьюшка, сотвори-ка доброе
дело, возьми в дочки младенца Фленушку.
И чудное
дело, — прибавил он, — сколько стран, сколько земель исходил я на своем веку, а такой слепоты в
людях, как здесь, нигде не видывал!
Люди живут — хоть бы Ветлугу взять — беднота одна, лес рубят, луб дерут, мочало мочат, смолу гонят — бьются, сердечные, век свой за тяжелой работой:
днем недоедят, ночью недоспят…
— Где именно те места, покаместь не скажу, — отвечал Стуколов. — Возьмешься за
дело как следует, вместе поедем, либо верного
человека пошли со мной.
— То-то и есть! — сказал Стуколов. — Без умелых
людей как за такое
дело приниматься? Сказано: «Божьей волей свет стоит,
человек живет уменьем». Досужество да уменье всего дороже… Вот ты и охоч золото добывать, да не горазд — ну и купи досужество умелых
людей.
— Не один миллион, три, пять, десять наживешь, — с жаром стал уверять Патапа Максимыча Стуколов. — Лиха беда начать, а там загребай деньги. Золота на Ветлуге, говорю тебе, видимо-невидимо. Чего уж я —
человек бывалый, много видал золотых приисков — и в Сибири и на Урале, а как посмотрел я на ветлужские палестины, так и у меня с дива руки опустились… Да что тут толковать, слушай. Мы так положим, что на все на это
дело нужно сто тысяч серебром.
У Патапа Максимыча в самом
деле новые мысли в голове забродили. Когда он ходил взад и вперед по горницам, гадая про будущие миллионы, приходило ему и то в голову, как дочерей устроить. «Не Снежковым чета женихи найдутся, — тогда думал он, — а все ж не выдам Настасью за такого шута, как Михайло Данилыч… Надо мне
людей богобоязненных, благочестивых, не скоморохов, что теперь по купечеству пошли. Тогда можно и небогатого в зятья принять, богатства на всех хватит».
— Бог милостив, — промолвил паломник. — И не из таких напастей Господь
людей выносит… Не суетись, Патап Максимыч, — надо
дело ладом делать. Сам я глядел на дорогу: тропа одна, поворотов, как мы от паленой с верхушки сосны отъехали, в самом
деле ни единого не было. Может, на эту зиму лесники ину тропу пробили, не прошлогоднюю. Это и в сибирских тайгах зачастую бывает… Не бойся — со мной матка есть, она на путь выведет. Не бойся, говорю я тебе.
В самом
деле, волки никак не смели близко подойти к огню, хоть их, голодных, и сильно тянуло к лошадям, а пожалуй, и к
людям.
В лесах работают только по зимам. Летней порой в дикую глушь редко кто заглядывает. Не то что дорог, даже мало-мальских торных тропинок там вовсе почти нет; зато много мест непроходимых… Гниющего валежника пропасть, да кроме того, то и
дело попадаются обширные глубокие болота, а местами трясины с окнами, вадьями и чарусами… Это страшные, погибельные места для небывалого
человека. Кто от роду впервой попал в неведомые лесные дебри — берегись — гляди в оба!..
Мириады разнообразных комаров, от крошечной мошки, что целыми кучами забивается в глаза, в нос и уши, до тощей длинноногой караморы,
день и ночь несметными роями толкутся в воздухе, столбами носятся над болотами и преследуют
человека нестерпимыми мученьями…
Артелями в лесах больше работают:
человек по десяти, по двенадцати и больше. На сплав рубить рядят лесников высковские промышленники,
разделяют им на Покров задатки, а расчет дают перед Пасхой либо по сплаве плотов. Тут не без обману бывает: во всяком
деле толстосум сумеет прижать бедного мужика, но промеж себя в артели у лесников всякое
дело ведется начистоту… Зато уж чужой
человек к артели в лапы не попадайся: не помилует, оберет как липочку и в грех того не поставит.
Непривычный
человек недолго пробудет в зимнице, а лесники ею не нахвалятся: привычка великое
дело.
У
людей по деревням и красная Никольщина, и веселые Святки, и широкая Масленица, — в лесах нет праздников, нет разбора
дням…
В гостях на свадьбе аль на крестинах, в праздники тоже храмовые, у
людей первым
делом брага да сусло… а там горшки с табаком гостям на стол — горшок молотого, да горшок крошеного…
— Ты, ваше степенство, неделями считай; мы ведь
люди неграмотные — считать по
дням не горазды, — говорила артель.
—
Дело говоришь, — заметил дядя Онуфрий, — лишний
человек в пути не помеха. Кидай, ребята! — промолвил он, обращаясь к лесникам, снова принимаясь за шапку.
— Обидно этак-то, господин купец, — отвечал Артемий. — Пожалуй, вот хоть нашего дядю Онуфрия взять… Такого артельного хозяина
днем с огнем не сыскать… Обо всем старанье держит, обо всякой малости печется, душа-человек: прямой, правдивый и по всему надежный. А дай-ка ты ему волю, тотчас величаться зачнет, потому
человек, не ангел. Да хоша и по правде станет поступать, все уж ему такой веры не будет и слушаться его, как теперь, не станут. Нельзя, потому что артель суймом держится.
Счастливого
человека, что вынул клад, враг
день и ночь караулит и на всякое худое
дело наталкивает…
— Нашему брату этого нельзя, — молвил Патап Максимыч. — Живем в миру, со всяким народом
дела бывают у нас; не токма с церковниками — с татарами иной раз хороводимся… И то мне думается, что хороший
человек завсегда хорош, в какую бы веру он ни веровал… Ведь Господь повелел каждого
человека возлюбить.
— У меня в городу дружок есть, барин, по всякой науке
человек дошлый, — сказал он. — Сем-ка я съезжу к нему с этим песком да покучусь ему испробовать, можно ль из него золото сделать… Если выйдет из него заправское золото — ничего не пожалею, что есть добра, все в оборот пущу… А до той поры, гневись, не гневись, Яким Прохорыч, к вашему
делу не приступлю, потому что оно покаместь для меня потемки… Да!
— Кто на попятный? — вскрикнул Патап Максимыч. — Никогда я на попятный ни в каком
деле не поворачивал, не таков я
человек, чтоб на попятный идти. Мне бы только увериться… Обожди маленько, окажется
дело верное, тотчас подпишу условие и деньги тебе в руки. А до тех пор я не согласен.
Кого Бог наукой умудрил, тот и может за это
дело браться, а темному
человеку, невегласу, оно никогда не дается…
Уверения игумна насчет золота пошатнули несколько в Патапе Максимыче сомненье, возбужденное разговорами Силантья. «Не станет же врать старец Божий, не станет же душу свою ломать — не таков он
человек», — думал про себя Чапурин и решил непременно приняться за золотое
дело, только испробует купленный песок. «Сам игумен советует, а он
человек обстоятельный, не то что Яким торопыга. Ему бы все тотчас вынь да положь».
— Что ж,
дело доброе, коли
человек надежный. Облегчение от трудов получишь, болезный ты мой, — говорил отец Михаил.
— Надежный
человек, — молвил Патап Максимыч. — А говорю это тебе, отче, к тому, что если, Бог даст, уверюсь в нашем
деле, так я этого самого Алексея к тебе с известьем пришлю. Он про это
дело знает, перед ним не таись. А как будет он у тебя в монастыре, покажи ты ему все свое хозяйство, поучи парня-то… И ему пригодится, и мне на пользу будет.
К торговому
делу был он охоч, да не больно горазд. Приехал на Волгу добра наживать, пришлось залежные деньги проживать. Не пошли ему Господь доброго
человека, ухнули б у Сергея Андреича и родительское наследство, и трудом да удачей нажитые деньги, и приданое, женой принесенное. Все бы в одну яму.
Тот добрый
человек был Патап Максимыч Чапурин. Спознал он Сергея Андреича, видит —
человек хороший, добрый, да хоть ретив и умен — а взялся не за свое
дело, оттого оно у него не клеится и вон из рук валится. Жалко стало ему бессчастного Колышкина, и вывел он его из темной трущобы на широкую дорогу.
— Мое
дело во всей твоей мочи, Сергей Андреич, — сказал Патап Максимыч. — Окроме тебя по этому
делу на всей Волге другого
человека, пожалуй, и нет. Только уж, Христа ради, не яви в пронос тайное мое слово.
—
Дело такое, Сергей Андреич, что тебе, по твоей науке, оно солнца ясней, а нашему брату,
человеку слепому, неученому, — потемки, как есть потемки… Научи уму-разуму…
— Невдомек! — почесывая затылок, молвил Патап Максимыч. — Эка в самом
деле!.. Да нет, постой, погоди, зря с толку меня не сшибай… — спохватился он. — На Ветлуге говорили, что этот песок не справское золото; из него, дескать, надо еще через огонь топить настоящее-то золото… Такие
люди в Москве, слышь, есть. А неумелыми руками зачнешь тот песок перекалывать, одна гарь останется… Я и гари той добыл, — прибавил Патап Максимыч, подавая Колышкину взятую у Силантья изгарь.