Неточные совпадения
Ее городят в лесных местах, чтобы пасущийся скот не забрел на хлеб.], ни просеки, ни даже деревянного двухсаженного креста, каких много наставлено по заволжским
лесам, по обычаю благочестивой старины [За Волгой, на дорогах, в полях и
лесах, особенно на перекрестках,
стоят высокие, сажени в полторы или две, осьмиконечные кресты, иногда по нескольку рядом.
— Срубили! Коему лешему порчену сосну рубить, коль здорового
леса видимо-невидимо! — орал Патап Максимыч. —
Стой, чертова образина!
— Не ропщу, Василий Борисыч, — сдержанно ответила Манефа. — К тому говорю, что пророчества сбываются, скончание веков приближается… Блажен бдяй!.. Вот что… А что сказал про наше житие, так поверь мне, Василий Борисыч, обителям нашим не долго
стоять… Близится конец!.. Скоро не останется кивотов спасения… В мале времени не будет в наших
лесах хранилищ благочестия… И тогда не закоснит Господь положить конец временам и летам…
В
лесах Кéрженских, Чернораменских скиты
стоят издавна, почти с самого начала церковного русского раскола.
— Уж как я вами благодарна [В
лесах за Волгой говорят: «благодарен вами», вместо «благодарю вас» и т. п.], Василий Борисыч, — говорила Манефа, сидя после службы с московским посланником за чайным столом. — Истинно утешил, друг… Точно будто я на Иргизе
стояла!.. Ангелоподобное пение!.. Изрядное осмогласие!.. Дай тебе, Господи, доброго здоровья и души спасения, что обучил ты девиц моих столь красному пению… Уж как я много довольна тобой, Василий Борисыч, уж так много довольна, что рассказать тебе не умею.
Неподалеку от деревни Деяново, в стороне от большой дороги,
стоят два деревянных креста, каждый сажени по полторы вышиной. От этих крестов в глубь
леса идет узенькая тропинка. Конного езду тут нет.
Пусто теперь место, где, укрываясь под сенью дремучего
леса, когда-то
стояла невеликая, но по всему Керженцу, по всему старообрядству славная обитель соловецкого выходца Софонтия…
Клики не смолкают, ауканьям конца нет, стоном
стоят по́
лесу звонкие голоса.
Лишь за три часа до полуночи спряталось солнышко в черной полосе темного
леса. Вплоть до полунóчи и зá полночь светлынь на небе
стояла — то белою ночью заря с зарей сходились. Трифон Лохматый с Феклой Абрамовной чем Бог послал потрапезовали, но только вдвоем, ровно новобрачные: сыновья в людях, дочери по грибы ушли, с полдён в
лесу застряли.
А ослоп в
лесах на севере и доселе означает дубину, стяг.] свечи, а в средине
стоял крытый черным бархатом с серебряными галунами аналогий, на нем фарфоровое блюдо с узорочно разукрашенною цукатами кутьею.
Но Василий Борисыч человек молодой, к тому ж за скиты и за всяко духовное дело
стоит через меру, оттого и тешился над ним Патап Максимыч, оттого и поддразнивал его затейными рассказами про житье-бытье старцев и келейниц
лесов Чернораменских.
— А посмотреть бы вам, Михайло Васильич, каково народ по тем местам живет, где целу зиму на гумне
стоят скирды немолоченные, — сказал на то Василий Борисыч. — По вашим
лесам последний бедняк человеком живет, а в степных хлебородных местах и достаточный хозяин заодно со свиньями да с овцами.
Склонялся день к вечеру; красным шаром
стояло солнце над окраиной неба, обрамленной черной полосой
лесов; улеглась пыль, в воздухе засвежело, со всех сторон понеслось благоуханье цветов и смолистый запах ели, пихты и можжевельника; стихло щебетанье птичек, и звончей стал доноситься из отдаленья говор людей, возвращавшихся с полевых работ.
—
Леса горят, — сказала игуменья, глядя на серо-желтое, туманное небо, по которому без лучей, без блеска выплывало багровое солнце. Гарью еще не пахло, но в свежем утреннем воздухе
стояла духота и какая-то тяжесть.
Донник — Millolotus officinalis.] в цвету
стоят; бортевы пчелы, шмели, осы и шершни [Бортевая пчела, прироившаяся в борти — долбленом дереве, нарочно для пчел в
лесу приготовленном.
На небольшой полянке, середи частого елового
леса,
стоял высокий деревянный крест с прибитым в середине медным распятьем. Здесь, по преданью,
стояла келья отца Варлаама, здесь он сожег себя со ученики своими. Придя на место и положив перед крестом обычный семипоклонный нача́л, богомольцы стали по чину, и мать Аркадия, заметив, что отец Иосиф намеревается начать канон, поспешила «замолитвовать». Не хотела и тут ему уступить, хоть по скитским обычаям первенство следовало Иосифу, как старцу.
— Что ж рассказать-то? Старость, дряхлость пришла, стало не под силу в пустыне жить. К нам в обитель пришел, пятнадцать зим у нас пребывал. На летнее время, с Пасхи до Покрова, иной год и до Казанской, в
леса удалялся, а где там подвизался, никто не ведал. Безмолвие на себя возложил, в последние десять лет никто от него слова не слыхивал. И на правиле
стоя в молчании, когда молился, губами даже не шевелил.
Когда богомольцы, выйдя и́з
леса, взглянули на небо, оно было как пеплом покрыто. Солнце едва было видимо. Запах гарью
стоял.
— А нам-то, по-твоему, без пения быть? — с жаром возразила Таисея. — Без Варвары на клиросе как запоют?.. Кто в
лес, кто по дрова?.. Сама знаешь, сколь было соблазна, когда хворала она… А я-то для вас и гроша, должно быть, не
стою?.. А кем обитель вся держится?.. У кого на вас есть знакомые благодетели?.. Через кого кормы, и доходы, и запасы?.. Слава Богу, тридцать годов игуменствую — голодные при мне не сидели… Не меня ль уж к Самоквасовым-то в читалки послать? — с усмешкой она примолвила.
В том государстве, за темными
лесами, за зелеными лугами, за быстрыми реками, за крутыми берегами, в чистом поле, на широком раздолье, белокаменны палаты
стоят, а во тех палатах, в высокóм терему, у косящата окна, три девицы, три сестрицы, три красавицы сидят, промеж себя разговаривают.
Середи болот, середи
лесов, в сторону от проселка, что ведет из Комарова в Осиповку, на песчаной горке, что желтеет над маловодной, но омутистой речкой,
стоит село Свиблово. Селом только пишется, на самом-то деле «погост» [Населенная местность, где церковь с кладбищем, но домов, кроме принадлежащих духовенству, нет.].
Неточные совпадения
— Скажи! — // «Идите по
лесу, // Против столба тридцатого // Прямехонько версту: // Придете на поляночку, //
Стоят на той поляночке // Две старые сосны, // Под этими под соснами // Закопана коробочка. // Добудьте вы ее, — // Коробка та волшебная: // В ней скатерть самобраная, // Когда ни пожелаете, // Накормит, напоит! // Тихонько только молвите: // «Эй! скатерть самобраная! // Попотчуй мужиков!» // По вашему хотению, // По моему велению, // Все явится тотчас. // Теперь — пустите птенчика!»
Широкая дороженька, // Березками обставлена, // Далеко протянулася, // Песчана и глуха. // По сторонам дороженьки // Идут холмы пологие // С полями, с сенокосами, // А чаще с неудобною, // Заброшенной землей; //
Стоят деревни старые, //
Стоят деревни новые, // У речек, у прудов… //
Леса, луга поемные,
Унылые, поблекшие //
Леса полураздетые // Жить начинали вновь, //
Стояли по опушечкам // Борзовщики-разбойники, //
Стоял помещик сам, // А там, в
лесу, выжлятники // Ревели, сорвиголовы, // Варили варом гончие.
Мы идем, идем — // Остановимся, // На
леса, луга // Полюбуемся. // Полюбуемся // Да послушаем, // Как шумят-бегут // Воды вешние, // Как поет-звенит // Жавороночек! // Мы
стоим, глядим… // Очи встретятся — // Усмехнемся мы, // Усмехнется нам // Лиодорушка.
Они были на другом конце
леса, под старою липой, и звали его. Две фигуры в темных платьях (они прежде были в светлых) нагнувшись
стояли над чем-то. Это были Кити и няня. Дождь уже переставал, и начинало светлеть, когда Левин подбежал к ним. У няни низ платья был сух, но на Кити платье промокло насквозь и всю облепило ее. Хотя дождя уже не было, они всё еще
стояли в том же положении, в которое они стали, когда разразилась гроза. Обе
стояли, нагнувшись над тележкой с зеленым зонтиком.