Неточные совпадения
Заволжанин без горячего
спать не ложится, по воскресным дням хлебает мясное, изба у него пятистенная, печь с трубой; о черных избах да соломенных крышах он только слыхал, что есть такие где-то «на Горах» [«Горами» зовут правую сторону Волги.].
— Лучше будет, ненаглядный ты мой… Кус ты мой сахарный, уста твои сладкие, золотая головушка,
не в пример лучше нам по закону жить, — приставала Мавра. — Теперь же вот и отец Онисим наехал, пойдем к нему, повенчаемся. Зажили б мы с тобой, голубчик, припеваючи: у тебя домик и всякое заведение, да и я
не бесприданница, — тоже без ужина
спать не ложусь, — кой-что и у меня в избенке найдется.
— Какое у тебя приданое? — смеясь, сказал солдатке Никифор. — Ну так и быть, подавай росписи: липовы два котла, да и те сгорели дотла, сережки двойчаты из ушей лесной матки, два полотенца из березова поленца, да одеяло стегано алого цвету, а
ляжешь спать, так его и нету, сундук с бельем да невеста с бельмом. Нет, таких мне
не надо — проваливай!
— Так-то так, уж я на тебя как на каменну стену надеюсь, кумушка, — отвечала Аксинья Захаровна. — Без тебя хоть в гроб
ложись. Да нельзя же и мне руки-то сложить. Вот умница-то, — продолжала она, указывая на работницу Матрену, — давеча у меня все полы перепортила бы, коли б
не доглядела я вовремя. Крашены-то полы дресвой вздумала мыть… А вот что, кумушка, хотела я у тебя спросить: на нонешний день к ужину-то что думаешь гостям сготовить? Без хлеба, без соли нельзя же их
спать положить.
— Какое
не прочь, Грунюшка! — грустно ответила Аксинья Захаровна. — Слышать
не хочет. Такие у нас тут были дела, такие дела, что просто
не приведи Господь. Ты ведь со мной спать-то
ляжешь, у меня в боковушке постель тебе сготовлена. Как улягутся, все расскажу тебе.
Леший бурлит до Ерофеева дня [Октября 4-го, св. Иерофия, епископа афинского, известного в народе под именем Ерофея-Офени.], тут ему на глаза
не попадайся: бесится косматый, неохота ему
спать ложиться, рыщет по лесу, ломит деревья, гоняет зверей, но как только Ерофей-Офеня по башке лесиной его хватит, пойдет окаянный сквозь землю и
спит до Василия парийского, как весна землю парить начнет [Апреля 12-го.].
Из головы у него
не выходил пароход: целые часы, бывало, ходит взад и вперед и думает о нем;
спать ляжет, и во сне ему пароход грезится; раздумается иной раз, и слышатся ему то свисток, то шум колес, то мерный стук паровой машины…
— Ну как братнино-то письмо да в судейские руки
попадет! — по малом времени зачала горевать игуменья. — По такому делу всякий клочок в тюрьму волочет, а у приказных людей тогда и праздник, как богатого человека к ответу притянут… Как
не притянуть им Патапа?.. Матерóй осетер
не каждый день в ихний невод
попадает… При его-то спеси, при его-то гордости!.. Да легче ему дочь, жену схоронить, легче самому живому в могилу
лечь!..
Не пережить Патапу такой беды!..
— А вы на то
не надейтесь, работайте без лени да без волокиты, — молвила Манефа. —
Не долго
спите,
не долго лежите, вставайте поране,
ложитесь попозже, дело и станет спориться… На ваши работы долгого времени
не требуется, недели в полторы можете все исправить, коли лениться
не станете… Переходи ты, Устинья, в келью ко мне, у Фленушки в горницах будете вместе работать, а
спать тебе в светелке над стряпущей… Чать,
не забоишься одна?..
Не то Минодоре велю
ложиться с тобой.
Была б у меня нá муже рубашка изорванная, одежда б у него незаплатанная, ел бы
не пышно,
ложился бы
спать натощак.
Неточные совпадения
Брат
лег и ―
спал или
не спал ― но, как больной, ворочался, кашлял и, когда
не мог откашляться, что-то ворчал. Иногда, когда он тяжело вздыхал, он говорил: «Ах, Боже мой» Иногда, когда мокрота душила его, он с досадой выговаривал: «А! чорт!» Левин долго
не спал, слушая его. Мысли Левина были самые разнообразные, но конец всех мыслей был один: смерть.
Она вспоминала наивную радость, выражавшуюся на круглом добродушном лице Анны Павловны при их встречах; вспоминала их тайные переговоры о больном, заговоры о том, чтоб отвлечь его от работы, которая была ему запрещена, и увести его гулять; привязанность меньшего мальчика, называвшего ее «моя Кити»,
не хотевшего без нее
ложиться спать.
И вдруг ему вспомнилось, как они детьми вместе
ложились спать и ждали только того, чтобы Федор Богданыч вышел зa дверь, чтобы кидать друг в друга подушками и хохотать, хохотать неудержимо, так что даже страх пред Федором Богданычем
не мог остановить это через край бившее и пенящееся сознание счастья жизни.
Селифан
лег и сам на той же кровати, поместив голову у Петрушки на брюхе и позабыв о том, что ему следовало
спать вовсе
не здесь, а, может быть, в людской, если
не в конюшне близ лошадей.
Татьяна, по совету няни // Сбираясь ночью ворожить, // Тихонько приказала в бане // На два прибора стол накрыть; // Но стало страшно вдруг Татьяне… // И я — при мысли о Светлане // Мне стало страшно — так и быть… // С Татьяной нам
не ворожить. // Татьяна поясок шелковый // Сняла, разделась и в постель //
Легла. Над нею вьется Лель, // А под подушкою пуховой // Девичье зеркало лежит. // Утихло всё. Татьяна
спит.